«У, суки, у, суки!» – исступленно повторял он про себя, как тогда, во время бомбежки. И еще он с ужасом чувствовал, что никакая сила не заставит его подняться с этой земли.
Танки прошли мимо и стали разворачиваться вдали.
– Встать! Вперед! – крикнул кто-то властно, а до этого казалось, что нельзя даже громко разговаривать.
Николай оттолкнулся ладонями и локтями, поднялся на колени, вскочил на ноги и, держа винтовку сперва в одной руке, а затем наперевес, в несколько прыжков достиг шоссе и мгновенно перемахнул через него, стараясь не отстать от бегущих впереди. В какое-то мгновение он даже оглянулся и увидел, что многие не захотели встать и остались лежать на той стороне. И он удивился, вернее сам перед собой притворился, что удивляется и не знает, почему они остались там. Все это промелькнуло в мозгу молниеносно. Он уже бежал между осинками, проваливаясь, ругаясь – здесь оказалось болото – и стреляя на бегу. Немцы били справа, и он стрелял в том направлении.
Разорвалось несколько мин, они плюхались, поднимая столбы коричневой торфяной жижи.
Противогаз съехал вперед, бил по коленям, и Николай на бегу сбросил его. Краем глаза он заметил, что сбоку кто-то упал, споткнувшись, а потом перед ним появилось рябое, перемазанное болотной гнилью лицо Музыкантова.
– Коля, помоги ему! Быстро!
Николай повернулся и увидел Мылова, лежащего на мху лицом вниз. Он потянул его за плечи, и тот неожиданно легко поднялся и пошел, прихрамывая, держась за плечо Николая.
– Веселей, Мылов! – машинально говорил Николай, не удивляясь тому, как Музыкантов увидел, что Мылов, бегущий сзади, упал, как он узнал, что Мылов жив, и тому, что отделенный назвал его на «ты» и Колей.
Они миновали болото и все шли, бежали и снова шли – уже лесом, настоящим большим лесом, который тянется, наверное, на сотни, а то и на тысячи верст.
Шум боя совсем затих вдали, они вышли на полянку – несколько человек – и опустились на землю.
Они поняли, что вырвались, и неуверенно посмотрели друг на друга: они не знали, нужно гордиться этим или стыдиться этого.
– Ну-ка, спускай штаны! Ага!
На правой ноге Мылова, повыше колена, была сквозная ранка.
– Это тебе осколком зацепило, – сказал Музыкантов. – Ну, ничего, кость цела, заживет…
Он забинтовал ногу.
Из своей роты их было трое, двое из своего батальона, и шестеро совсем незнакомых бойцов.
– Одиннадцать человек!
– Футбольная команда, – хмуро бросил Николай.
– Я буду вратарем, – подхватил Мылов, – бегать не могу, буду в голу стоять.
– Ничего, придется и побегать, – сказал Музыкантов. – Коммунисты есть?
Коммунистов (вместе с ним) было двое, комсомольцев пятеро, остальные несоюзная молодежь.
– Ну что же. – Музыкантов помедлил – Нужно нам решить главное: к своим будем пробиваться или останемся в тылу и организуем партизанский отряд?
Решили – к своим.
– Тогда пошли!
Ночевали в лесу. Огонь разводить не стали, пожевали сухарей, попили воды из ключика. Свалились и заснули после напряжения последних дней мгновенно. Дежурили по очереди. Музыкантов разбудил Николая, как прежде, в караульном помещении, – потряс за плечо: «Авдюшин, подъем!» – посидел с ним минуту и, удостоверясь, что Николай больше не заснет, лег. Николай обошел вокруг спящих, потом сел, прислонившись спиной к сосне и положив винтовку на колени.
Сосны чуть слышно поскрипывали, вершины их, если смотреть прямо вверх, мерно раскачивались, а между ними спокойно и ясно горели звезды. Тихонько стонал во сне Мылов.
А на земле творилось невероятное – земля полосовалась железом и огнем, выворачивалась наизнанку. И гибли, гибли люди – на это уже почти не обращали внимания. И катились на восток наши армии – Николай не знал, остановились они уже или нет.
Он стал думать о доме, о Клаве и сыне Мише, но думал обо всем этом как-то отчужденно. То, что у него где-то там, за лесами-горами, за полями-фронтами, есть дом и жена Клава, с которой он прожил до армии три месяца, и сын Миша, которого он никогда не видел, было настолько странным, и далеким, и недостижимым, что мечтать об этом и не стоило.
Небо над вершинами сосен посветлело, звезды стали совсем бледными.
Николай разбудил белобрысого, испуганно вскинувшегося бойца:
– Подневаль-ка, брат, немного, я вздремну.
…Шли лесными тропками и лесным бездорожьем, забредали на хутора и в маленькие деревушки, где немцев еще не было или где бывали они лишь налетами. Сперва долго, затаившись, высматривали, посылали на разведку одного, потом шли остальные. Очень осторожничали, затем осмелели, но в деревнях не ночевали.
Шли гуськом, впереди обычно Музыкантов, а сзади двое, сменяясь, вели Мылова, почти висящего на плечах у товарищей. За последние дни ему стало хуже – нога распухла, обметало губы, у него был жар.
Наткнулись на домик лесника. Там жили две женщины – молодая и старуха. Может, и мужчины были, да попрятались, кто их знает? Мылова устроили в тени, около крыльца, постелив шинель и подложив под нее свежего сена.
– Что слышно, не знаете? – спросил Музыкантов. – Фронт далеко?
– Откуда нам знать? – вопросом ответила молодая, поднимая светлые-светлые, почти голубые глаза. – Приемника у нас нет, газет тоже не получаем.
– А поесть дадите?
– Бульбы наварю.
Потом Музыкантов отошел с обеими женщинами в сторону и долго с ними разговаривал. Высокий, худой, с рябыми впалыми щеками, он говорил тихо, серьезно, и так же отвечали ему женщины.
Он медленно приблизился к лежащему Мылову.
– Слушай, Мылов, не можешь ты дальше идти, мы тебя здесь пока оставим…
Мылов приподнял голову. Ужас и одновременно облегчение мелькнули в его глазах.
– А поправишься, – продолжал Музыкантов, – выйдешь или наши сами придут.
Мылов ничего не ответил и снова прикрыл глаза.
И Николай, потрясенный, подумал, что было бы, если б его здесь оставили. Уйдут ребята, а кругом тишина, только сосны поскрипывают, стволы их покачиваются, и кто выйдет сейчас из лесу – неизвестно. А баба все смотрит светлыми-светлыми глазами.
– Но запомни, – голос Николая даже сорвался от волнения, – если с парнем что случится – тебе отвечать!
– А ты на меня не ори, – ответила она спокойно. – Ты лучше немца пужни.
– И пугнем, не бойся.
– Вот тогда и на меня крикнешь!
– Варвара! – вдруг возвысила голос старуха.
– Оружие мое мне оставите? – спросил Мылов, не открывая глаз.
– А как же, обязательно!
Теперь, без Мылова, пошли гораздо быстрее. Но вскоре еще один стал отставать. Это был белобрысый боец, который ночью сменил Николая на первом их привале. Он отстал на пять шагов, потом на десять.
Музыкантов остановился, подождал.
– Почему отстаете?
– Я ногу испортил.
– Тоже остаться захотелось? – крикнул Николай.
– Обожди, – прервал его Музыкантов и к парню:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14