Если бы я умерла, им обоим это было бы только на руку, потому что тогда они смогли бы пожениться и обосноваться в Карминоу самым законным образом.
Она наклонилась, чтобы взять с пола белочку, что вертелась у ее ног, и впервые с тех пор как он вошел в эту комнату, обставленную скромно, как келья монахини, улыбнулась:
– Вот теперь моя наперсница. Она берет орешки с руки и всегда так понимающе смотрит на меня своими блестящими глазками! – Затем, уже серьезно, добавила: – Ты знаешь, со мной обращаются как с пленницей, и здесь, и когда мы бываем в Карминоу. Я не могу даже послать весточку своему брату – сэру Уильяму Феррерсу в Бер, которому жена наговорила, что я лишилась рассудка и, стало быть, опасна. Они все в это верят. Телом я и правда больна, и горе терзало меня, но все же рассудка я пока не лишилась.
Роджер бесшумно подошел к двери, отворил ее и прислушался. Из зала по-прежнему доносился смех: лапка выдры продолжала их веселить. Он вновь закрыл дверь.
– Верит сэр Уильям или нет этим слухам, я не берусь сказать, – произнес он, – но разговоры о вашем недуге ведутся уже несколько месяцев. Вот почему я пришел, госпожа, хотел сам убедиться, что это ложь, и теперь я это точно знаю.
Когда Изольда, с белкой на руках, смотрела на управляющего, взвешивая в уме, можно ли ему довериться, она очень напоминала свою младшую дочь Маргарет.
– Прежде я тебя недолюбливала, – сказала она. – Ты вечно норовил из всего извлечь выгоду, и коль скоро тебя больше устраивало прислуживать женщине, а не мужчине, ты даже пальцем не шевельнул, чтобы помешать смерти моего кузена сэра Генри Шампернуна.
– Госпожа, – сказал Роджер, – он был смертельно болен. Он все равно умер бы через несколько недель.
– Возможно, но его кончина выглядела подозрительно скоропостижной. Однако я извлекла из этого хороший урок – остерегаться снадобий, если к ним приложил руку французский монах! Когда сэр Оливер захочет избавиться от меня, ему придется прибегнуть к другому способу – заколоть меня кинжалом или задушить. Навряд ли он станет ждать моей естественной смерти.
Она сбросила белку на пол и, подойдя к окну, вновь принялась смотреть, как падает снег.
– Но прежде чем он на это решится, – продолжала она, – я сама выберусь из этих стен и погибну. Сейчас зима, снег кругом, так что я замерзну очень скоро. Что скажешь, Роджер? Отнеси меня в мешке на какую-нибудь скалу и брось там. Я бы тебе за это только спасибо сказала.
Это была, конечно, шутка, хоть и мрачная, но он пересек комнату и, встав у окна рядом с ней, посмотрел на затянутое снежной пеленой небо и стал тихонько насвистывать.
– Это можно было бы устроить, госпожа, – сказал он, – если у вас достанет мужества.
– Мужества достанет – а вот достанет ли у тебя для этого сил? – парировала она.
Они пристально взглянули друг другу в глаза – внезапно им пришла в голову одна и та же мысль – и Изольда живо проговорила:
– Если мне удастся выбраться отсюда и я попаду к брату в Бер, сэр Оливер не осмелится последовать туда за мной, поскольку станет ясно, что все его измышления о моем больном рассудке – чистейший вымысел. Но в эту пору по дороге не проехать, не так ли? Боюсь, мне не добраться до Девона.
– Сейчас – нет, – сказал он, – но как только снег сойдет, это можно будет устроить.
– А где же ты спрячешь меня? – спросила она. – Стоит только сэру Оливеру пересечь долину, и он уже в поместье Шампернунов, вмиг обыщет там каждый угол.
– И пусть, – ответил Роджер. – Он никого там не найдет. Полная тишина и пустота – госпожа-то ведь в Трилауне. У меня есть на примете и другие места, если только вы захотите мне довериться.
– Какие же, например?
– Килмерт. Это мой собственный дом. Там живет Робби и моя сестра Бесс. Простая ферма, но вы будете желанной гостьей, пока не установится погода.
Она какое-то время молчала, и по выражению ее глаз я понял, что у нее еще оставались кое-какие сомнения относительно его порядочности.
– Это вопрос выбора, – сказала она. – Остаться здесь в качестве пленницы и во всем зависеть от прихоти мужа, который ждет не дождется, как бы избавиться от жены – для него она живой укор и помеха, – или полностью положиться на твое гостеприимство, в котором ты мне можешь отказать, когда тебе заблагорассудится.
– Мне не заблагорассудится, – ответил он, – и я не откажу вам в гостеприимстве, если только вы сами не захотите уехать.
Она снова посмотрела в окно на падавший снег и постепенно темнеющее небо, которое сулило непогоду и напоминало о том, что близится зимняя ночь, и кто знает, какие новые опасности она несет с собой.
– Решено, – сказала она и открыла сундук, что стоял у стены.
Она достала оттуда плащ с капюшоном, шерстяное платье и пару кожаных башмаков, которые, должно быть, ни разу не покидали дома, разве что в специальном чехле, чтоб не запылились во время прогулки верхом.
– Моя дочь Джоанна, которая уже по всем статьям переросла меня, всего неделю назад на спор вылезла из этого окна, – сказала она. – Маргарет дразнила ее толстухой и говорила, что она ни за что не пролезет. Ну а я-то пролезу, вне всякого сомнения. Что скажешь? Ты по-прежнему считаешь, что мне не хватает силы духа?
– Силы духа вам не занимать, госпожа, но нужен был толчок, чтобы раззадорить вас. Вы знаете лес внизу за пастбищем?
– Конечно! Я много раз скакала там верхом, когда еще вольна была это делать.
– Тогда как только я выйду из комнаты, заприте дверь, вылезайте через окно наружу и прямиком туда. А я прослежу, чтобы вся челядь находилась в доме и путь был свободен, а сэру Оливеру пожалуюсь, что вы прогнали меня и желаете побыть одна.
– А как же девочки? Джоанна-то станет подражать во всем Сибил, как она уже это делает в последнее время, но Маргарет… – Она умолкла, казалось, мужество вновь покинуло ее. – У меня только и есть в жизни, что Маргарет, если я потеряю ее, что же останется? – Воля к жизни, а это не мало, – сказал он. – Если вы ее сохраните, то остальное приложится. Тогда и дети будут при вас.
– Уходи! Скорее! – сказала она. – Пока я не передумала.
Когда мы с ним вышли из комнаты, я услышал, как Изольда запирает дверь, и, взглянув на Роджера, подумал, ведает ли он сам что творит, когда подталкивает ее поставить на карту свою жизнь и будущее и пуститься в авантюру, которая наверняка обречена на провал. В доме воцарилась тишина. Мы прошли по коридору в зал, где застали только обеих девочек и собак. Джоанна вертелась перед зеркалом, ее длинные волосы были заплетены в косы и украшены лентой, которую незадолго до этого я видел на голове у Сибил. Маргарет сидела верхом на скамье, на голове у нее была конусообразная отцовская шапка, а в маленькой ручке – его кнут. Она строго посмотрела на вошедшего в зал Роджера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Она наклонилась, чтобы взять с пола белочку, что вертелась у ее ног, и впервые с тех пор как он вошел в эту комнату, обставленную скромно, как келья монахини, улыбнулась:
– Вот теперь моя наперсница. Она берет орешки с руки и всегда так понимающе смотрит на меня своими блестящими глазками! – Затем, уже серьезно, добавила: – Ты знаешь, со мной обращаются как с пленницей, и здесь, и когда мы бываем в Карминоу. Я не могу даже послать весточку своему брату – сэру Уильяму Феррерсу в Бер, которому жена наговорила, что я лишилась рассудка и, стало быть, опасна. Они все в это верят. Телом я и правда больна, и горе терзало меня, но все же рассудка я пока не лишилась.
Роджер бесшумно подошел к двери, отворил ее и прислушался. Из зала по-прежнему доносился смех: лапка выдры продолжала их веселить. Он вновь закрыл дверь.
– Верит сэр Уильям или нет этим слухам, я не берусь сказать, – произнес он, – но разговоры о вашем недуге ведутся уже несколько месяцев. Вот почему я пришел, госпожа, хотел сам убедиться, что это ложь, и теперь я это точно знаю.
Когда Изольда, с белкой на руках, смотрела на управляющего, взвешивая в уме, можно ли ему довериться, она очень напоминала свою младшую дочь Маргарет.
– Прежде я тебя недолюбливала, – сказала она. – Ты вечно норовил из всего извлечь выгоду, и коль скоро тебя больше устраивало прислуживать женщине, а не мужчине, ты даже пальцем не шевельнул, чтобы помешать смерти моего кузена сэра Генри Шампернуна.
– Госпожа, – сказал Роджер, – он был смертельно болен. Он все равно умер бы через несколько недель.
– Возможно, но его кончина выглядела подозрительно скоропостижной. Однако я извлекла из этого хороший урок – остерегаться снадобий, если к ним приложил руку французский монах! Когда сэр Оливер захочет избавиться от меня, ему придется прибегнуть к другому способу – заколоть меня кинжалом или задушить. Навряд ли он станет ждать моей естественной смерти.
Она сбросила белку на пол и, подойдя к окну, вновь принялась смотреть, как падает снег.
– Но прежде чем он на это решится, – продолжала она, – я сама выберусь из этих стен и погибну. Сейчас зима, снег кругом, так что я замерзну очень скоро. Что скажешь, Роджер? Отнеси меня в мешке на какую-нибудь скалу и брось там. Я бы тебе за это только спасибо сказала.
Это была, конечно, шутка, хоть и мрачная, но он пересек комнату и, встав у окна рядом с ней, посмотрел на затянутое снежной пеленой небо и стал тихонько насвистывать.
– Это можно было бы устроить, госпожа, – сказал он, – если у вас достанет мужества.
– Мужества достанет – а вот достанет ли у тебя для этого сил? – парировала она.
Они пристально взглянули друг другу в глаза – внезапно им пришла в голову одна и та же мысль – и Изольда живо проговорила:
– Если мне удастся выбраться отсюда и я попаду к брату в Бер, сэр Оливер не осмелится последовать туда за мной, поскольку станет ясно, что все его измышления о моем больном рассудке – чистейший вымысел. Но в эту пору по дороге не проехать, не так ли? Боюсь, мне не добраться до Девона.
– Сейчас – нет, – сказал он, – но как только снег сойдет, это можно будет устроить.
– А где же ты спрячешь меня? – спросила она. – Стоит только сэру Оливеру пересечь долину, и он уже в поместье Шампернунов, вмиг обыщет там каждый угол.
– И пусть, – ответил Роджер. – Он никого там не найдет. Полная тишина и пустота – госпожа-то ведь в Трилауне. У меня есть на примете и другие места, если только вы захотите мне довериться.
– Какие же, например?
– Килмерт. Это мой собственный дом. Там живет Робби и моя сестра Бесс. Простая ферма, но вы будете желанной гостьей, пока не установится погода.
Она какое-то время молчала, и по выражению ее глаз я понял, что у нее еще оставались кое-какие сомнения относительно его порядочности.
– Это вопрос выбора, – сказала она. – Остаться здесь в качестве пленницы и во всем зависеть от прихоти мужа, который ждет не дождется, как бы избавиться от жены – для него она живой укор и помеха, – или полностью положиться на твое гостеприимство, в котором ты мне можешь отказать, когда тебе заблагорассудится.
– Мне не заблагорассудится, – ответил он, – и я не откажу вам в гостеприимстве, если только вы сами не захотите уехать.
Она снова посмотрела в окно на падавший снег и постепенно темнеющее небо, которое сулило непогоду и напоминало о том, что близится зимняя ночь, и кто знает, какие новые опасности она несет с собой.
– Решено, – сказала она и открыла сундук, что стоял у стены.
Она достала оттуда плащ с капюшоном, шерстяное платье и пару кожаных башмаков, которые, должно быть, ни разу не покидали дома, разве что в специальном чехле, чтоб не запылились во время прогулки верхом.
– Моя дочь Джоанна, которая уже по всем статьям переросла меня, всего неделю назад на спор вылезла из этого окна, – сказала она. – Маргарет дразнила ее толстухой и говорила, что она ни за что не пролезет. Ну а я-то пролезу, вне всякого сомнения. Что скажешь? Ты по-прежнему считаешь, что мне не хватает силы духа?
– Силы духа вам не занимать, госпожа, но нужен был толчок, чтобы раззадорить вас. Вы знаете лес внизу за пастбищем?
– Конечно! Я много раз скакала там верхом, когда еще вольна была это делать.
– Тогда как только я выйду из комнаты, заприте дверь, вылезайте через окно наружу и прямиком туда. А я прослежу, чтобы вся челядь находилась в доме и путь был свободен, а сэру Оливеру пожалуюсь, что вы прогнали меня и желаете побыть одна.
– А как же девочки? Джоанна-то станет подражать во всем Сибил, как она уже это делает в последнее время, но Маргарет… – Она умолкла, казалось, мужество вновь покинуло ее. – У меня только и есть в жизни, что Маргарет, если я потеряю ее, что же останется? – Воля к жизни, а это не мало, – сказал он. – Если вы ее сохраните, то остальное приложится. Тогда и дети будут при вас.
– Уходи! Скорее! – сказала она. – Пока я не передумала.
Когда мы с ним вышли из комнаты, я услышал, как Изольда запирает дверь, и, взглянув на Роджера, подумал, ведает ли он сам что творит, когда подталкивает ее поставить на карту свою жизнь и будущее и пуститься в авантюру, которая наверняка обречена на провал. В доме воцарилась тишина. Мы прошли по коридору в зал, где застали только обеих девочек и собак. Джоанна вертелась перед зеркалом, ее длинные волосы были заплетены в косы и украшены лентой, которую незадолго до этого я видел на голове у Сибил. Маргарет сидела верхом на скамье, на голове у нее была конусообразная отцовская шапка, а в маленькой ручке – его кнут. Она строго посмотрела на вошедшего в зал Роджера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97