Связь между усадьбами, которые когда-то составляли единое целое, была прервана совершенно. Новые хозяева Северного Страннхольма никогда и словом не перемолвились с йомфру Бирте. Она жила одна, и годы ее не пощадили. Пока она была молода, у нее еще появлялись женихи, но она прогоняла их прочь с насмешками и издевательствами. Потом ее оставили в покое. Она была нелюдимой, с годами ее стали называть Йомфру. Без конца рассказывали о ее чудачествах и нелюбви к людям. Вообще-то, доброй она и в самом деле не была, она не давала своим людям брать больше того, что им причиталось; она строго следила затем, чтобы все было сделано как следует. Она жила в усадьбе, в большой горнице и собрала здесь вокруг себя за долгие годы разных животных: множество мопсов, которые так разжирели от еды и старости, что лежали на подушках, не подавая признаков жизни, облысевших канареек на жердочке и попугаев в железной клетке, целую коллекцию безнадежно глухих кошек. А самым лучшим ее другом была старая овца, которая расхаживала по горнице и блеяла только тогда, когда начиналось новое время года или менялась погода. Давным-давно это была маленькая ярочка, белая, как летнее облачко, и преисполненная такого чувства собственного превосходства, что подпрыгивала на зеленом газоне, отталкиваясь всеми своими четырьмя маленькими ножками. Теперь она была слепа и походила на котомку нищего, набитую шерстью и старыми костями. Под конец овца впала в детство и ее пришлось кормить из бутылочки. Она так состарилась, что на лбу у нее начали расти рога, как у барана, и она, стоило ей проголодаться, умела требовать корм почти человеческим голосом. Никто не должен был подавать виду, что это овца. Многие задумывались над тем, что Йомфру любой ценой поддерживала жизнь в бедном животном. Кто его знает, с кем она заключила союз?! Но когда эта ручная, самая преданная овца наконец сдохла, йомфру Бирте повторила всю историю сначала и «удочерила» весной новую маленькую овечку, которая прожила у нее долгие годы, пока тоже не состарилась и не сдохла.
На кладбище Страннхольма возвышается теперь богатый памятник на могиле йомфру Бирте Дам. До чего же удивительно видеть такой помпезный монумент в этом бесплодном краю! Прибрежные дюны, золотистые и серые, тянутся далеко– далеко, насколько хватает глаз, усеянные белыми как мел камнями, напоминающими мелкие косточки. Одинокая кладбищенская церковь тоже белая, как кость. Ее незатейливые башенки обращены в сторону фьорда с отлогим берегом и темной бесцветной водой. А на печальном кладбище таращит глаза нищета, здесь нет числа безымянным могилам, продолговатым бугоркам, поросшим белесой травой. Ветер пролетает мимо, как чужой, он дует только ради собственного удовольствия, думает только о своих нескончаемых делах и мчится, мчится все дальше и дальше. Морская ласточка описывает дугу в небе высоко-высоко, эта белая птица не прерывает полета, несется так легко, словно она слишком легка для воздушного пространства и слишком одинока. Гира! Гира! Прочь с дороги!
Здесь все так заброшено, здесь так одиноко! Но на этом открытом ветрам кладбище, на пустынном берегу, стоит великолепный памятник Бирте Дам. Это высокий, блестящий, как зеркало, гранитный обелиск, украшенный бронзовым орнаментом в помпезном французском стиле. Сверху он увенчан четырьмя прекрасными бронзовыми рогами, в виде двойной лиры. Эти утонченные линии на фоне бледного неба Ютландии как-то удивительно грубо напоминают о более радостной жизни где-то на далеком юге, где из самой ничтожной малости, какую только можно вообразить, возникает жизнь, а металл отливают в более удачных формах.
Под гранитным обелиском покоится Бирте Дам, которая всю свою долгую жизнь раз в неделю посещала церковь и нигде никогда больше не бывала. Каждое воскресенье прихожане видели ее бескровное, увядшее лицо над крышкой пюпитра, где было место ее рода в церкви испокон веков. Здесь висел герб семьи Дам, вырезанный из дерева и расписанный лазурной, кирпичной и серо– желтой красками. Теперь здесь висит старый карикатурный портрет Йомфру из Южного Страннхольма. Она сидит в зашнурованном лифе, таком твердом, словно накрахмаленном. Ее монашеское, изборожденное морщинами лицо обрамлено трубчатыми складками; слева под мышкой у нее голова овцы с желтыми глазами фавна и кроткой длинной мордой – память о единственном существе, которое любила йомфру Бирте.
А случилось вот что. Однажды в воскресенье прихожане, к своему величайшему удивлению и ужасу, не увидели Йомфру над крышкой пюпитра. Благоговейное настроение было нарушено, священник говорил что-то с рассеянным видом, так как наверху, над крышкой пюпитра, не возвышалось это старое, иссохшее лицо с упрямым выражением.
Йомфру Бирте не явилась в церковь не по своей вине; плачущая и одичавшая, она весь тот день проходила взад-вперед наверху в своей горнице. В полдень, когда она, как обычно, поехала в церковь и, спустившись вниз, в долину, переправилась через реку, она заметила, что вниз по дороге по направлению к Страннхольму мчится какой-то всадник. Она не успела хорошенько осмыслить это, потому что уже через минуту увидела на холме второго всадника – он скакал галопом вслед за первым. Тут она велела кучеру придержать лошадей. И так как вскоре ей стало ясно, что первый из всадников – беглец, которого следует задержать, она, решительная и энергичная, приказала кучеру остановиться и снять доски на мосту, который они только что проехали. Кучер послушался приказа и за несколько минут снял доски утлого мостика так, чтобы по нему нельзя было проехать. Йомфру Бирте спокойно стояла в ожидании на дороге и смотрела, как всадник ринулся вниз к реке. Он пронесся мимо кареты – то был человек с длинными седыми волосами, – и в следующий миг она увидела, как он, заметив, что мост сломан, резко повернул лошадь в сторону. Одет он был не совсем по сезону, а его седые волосы прикрывала выцветшая шляпа. Так как он не мог перебраться через мост, то заставил лошадь, ведя ее под уздцы, вступить в реку. Но она тотчас увязла в глубокой трясине и, взбрыкивая копытами, опускалась все ниже и наконец исчезла. Всадник соскользнул с ее крупа назад и вылез на берег. Между тем второй, остановив свою лошадь, спешился. Между ним и беглецом не было и тридцати локтей. Всадник, лошадь которого утонула, не мог теперь двинуться дальше; он стоял в нерешительности, то ли не зная, что делать, то ли покорясь судьбе. Однако преследователь хладнокровно отвязал ружье от седла, тщательно прицелился и выстрелил. Дым из ствола взвился с оглушительным грохотом. Преследователь повесил ружье на шею, взял лошадь под уздцы и двинулся вниз к реке, где лежал беглец. Бирте Дам вышла из кареты и спустилась вниз к упавшему.
1 2 3 4
На кладбище Страннхольма возвышается теперь богатый памятник на могиле йомфру Бирте Дам. До чего же удивительно видеть такой помпезный монумент в этом бесплодном краю! Прибрежные дюны, золотистые и серые, тянутся далеко– далеко, насколько хватает глаз, усеянные белыми как мел камнями, напоминающими мелкие косточки. Одинокая кладбищенская церковь тоже белая, как кость. Ее незатейливые башенки обращены в сторону фьорда с отлогим берегом и темной бесцветной водой. А на печальном кладбище таращит глаза нищета, здесь нет числа безымянным могилам, продолговатым бугоркам, поросшим белесой травой. Ветер пролетает мимо, как чужой, он дует только ради собственного удовольствия, думает только о своих нескончаемых делах и мчится, мчится все дальше и дальше. Морская ласточка описывает дугу в небе высоко-высоко, эта белая птица не прерывает полета, несется так легко, словно она слишком легка для воздушного пространства и слишком одинока. Гира! Гира! Прочь с дороги!
Здесь все так заброшено, здесь так одиноко! Но на этом открытом ветрам кладбище, на пустынном берегу, стоит великолепный памятник Бирте Дам. Это высокий, блестящий, как зеркало, гранитный обелиск, украшенный бронзовым орнаментом в помпезном французском стиле. Сверху он увенчан четырьмя прекрасными бронзовыми рогами, в виде двойной лиры. Эти утонченные линии на фоне бледного неба Ютландии как-то удивительно грубо напоминают о более радостной жизни где-то на далеком юге, где из самой ничтожной малости, какую только можно вообразить, возникает жизнь, а металл отливают в более удачных формах.
Под гранитным обелиском покоится Бирте Дам, которая всю свою долгую жизнь раз в неделю посещала церковь и нигде никогда больше не бывала. Каждое воскресенье прихожане видели ее бескровное, увядшее лицо над крышкой пюпитра, где было место ее рода в церкви испокон веков. Здесь висел герб семьи Дам, вырезанный из дерева и расписанный лазурной, кирпичной и серо– желтой красками. Теперь здесь висит старый карикатурный портрет Йомфру из Южного Страннхольма. Она сидит в зашнурованном лифе, таком твердом, словно накрахмаленном. Ее монашеское, изборожденное морщинами лицо обрамлено трубчатыми складками; слева под мышкой у нее голова овцы с желтыми глазами фавна и кроткой длинной мордой – память о единственном существе, которое любила йомфру Бирте.
А случилось вот что. Однажды в воскресенье прихожане, к своему величайшему удивлению и ужасу, не увидели Йомфру над крышкой пюпитра. Благоговейное настроение было нарушено, священник говорил что-то с рассеянным видом, так как наверху, над крышкой пюпитра, не возвышалось это старое, иссохшее лицо с упрямым выражением.
Йомфру Бирте не явилась в церковь не по своей вине; плачущая и одичавшая, она весь тот день проходила взад-вперед наверху в своей горнице. В полдень, когда она, как обычно, поехала в церковь и, спустившись вниз, в долину, переправилась через реку, она заметила, что вниз по дороге по направлению к Страннхольму мчится какой-то всадник. Она не успела хорошенько осмыслить это, потому что уже через минуту увидела на холме второго всадника – он скакал галопом вслед за первым. Тут она велела кучеру придержать лошадей. И так как вскоре ей стало ясно, что первый из всадников – беглец, которого следует задержать, она, решительная и энергичная, приказала кучеру остановиться и снять доски на мосту, который они только что проехали. Кучер послушался приказа и за несколько минут снял доски утлого мостика так, чтобы по нему нельзя было проехать. Йомфру Бирте спокойно стояла в ожидании на дороге и смотрела, как всадник ринулся вниз к реке. Он пронесся мимо кареты – то был человек с длинными седыми волосами, – и в следующий миг она увидела, как он, заметив, что мост сломан, резко повернул лошадь в сторону. Одет он был не совсем по сезону, а его седые волосы прикрывала выцветшая шляпа. Так как он не мог перебраться через мост, то заставил лошадь, ведя ее под уздцы, вступить в реку. Но она тотчас увязла в глубокой трясине и, взбрыкивая копытами, опускалась все ниже и наконец исчезла. Всадник соскользнул с ее крупа назад и вылез на берег. Между тем второй, остановив свою лошадь, спешился. Между ним и беглецом не было и тридцати локтей. Всадник, лошадь которого утонула, не мог теперь двинуться дальше; он стоял в нерешительности, то ли не зная, что делать, то ли покорясь судьбе. Однако преследователь хладнокровно отвязал ружье от седла, тщательно прицелился и выстрелил. Дым из ствола взвился с оглушительным грохотом. Преследователь повесил ружье на шею, взял лошадь под уздцы и двинулся вниз к реке, где лежал беглец. Бирте Дам вышла из кареты и спустилась вниз к упавшему.
1 2 3 4