— Поэтому я и считаю, что ты еще маленькая, лезть во все это. — Он помолчал. — Я уже несколько раз жестоко оперировал ее мозг. Не могу тебе передать, как это страшно для меня. Даже давал клятву, что никогда больше не сделаю этого, и почти сразу пришлось ее нарушить, иначе твоя мать погибла бы. На Земле нет другого человека моих способностей и обычно у меня нет выбора — приходится лезть к ней в голову. — Он говорил спокойно, но был рад, что Лейла не смотрит на него. — Поставь себя на мое место. Кто-то приходит к тебе и говорит, что считает разумным истязать самого близкого тебе человека и предлагает сделать это тебе лично. Последствия непредсказуемые. Может быть, это поможет, а не исключено, что наоборот — или Аолла сойдет с ума сразу, во время операции, или потом, когда Уш-ш-ш с ней будет расправляться. А потом всю оставшуюся жизнь, я буду расплачиваться за это, думая, что зря согласился. Ну что Дорн? Аолла привыкла там жить, это для нее вторая родина, не так и страшно, если задуматься.
— Это правда, что она больше не сможет вернуться на Землю?
— Я не знаю. Один раз придется. Это меня больше всего смущает. Если Аолла не будет столько лет проходить регрессию, бог его знает, как она сможет пройти ее потом. Выбора нет, Уш-ш-ш поставил совершенно жесткое условие — отпустит только один раз, во время объединения. Мы еще подумаем, обсудим все. Я тебя очень прошу — не лезь в это. Обещаешь?
— Обещаю. Только я хотела узнать, почему ты не спросишь у нее? Мама имеет право решить сама, как ты считаешь? — Лейла подняла на отца глаза и на этот раз спокойно выдержала его взгляд.
— Это называется: переложить на нее ответственность за решение, последствия которого непредсказуемы. Нечестно так поступать. Не по-мужски.
— А отдать другому мужчине? Нечеловеку? И ничего не пытаться сделать? Я много лет знаю тебя, отец, и очень люблю. Если ты не попытаешься это сделать, все равно будешь мучаться потом. Для тебя, как бы ни кончилось, все будет плохо. Прости, если влезла не в свое дело. — Она встала, собираясь уходить. — Больше не буду, поняла, что все ты не сможешь рассказать, слишком многое вас связывает и такого плохого… Ты прав, наверное. Мне казалось, костер — самое ужасное, что могло быть, и не понять мне, как после всего этого вы были вместе. Да я и Этель никогда не понимала, потому что, отец, не умею любить. Никогда никого не любила.
— Поэтому не вышла замуж?
— За кого? Таких, как ты или Диг, больше нет, а остальные — это просто несерьезно. Развлечься, можно, конечно, но не более того. Прости. Глупая я еще, маленькая совсем. — Лейла сдержала слезы, понимая, что отцу и так плохо, а Строггорн долго еще лежал на кровати, думая, что не нужно было ей ничего говорить. Из его рассказа дочь поняла только одно: он и Аолла очень любят друг друга, а ей не дано этого, и теперь Строггорн невероятно жалел, что причинил Лейле такую боль.
За следующие сутки ему пришлось переговорить с Лао и Линганом. Только Диггиррен, верный себе, не стал лезть в это дело, хорошо помня, как безжалостно всегда вмешивались в его и Этель жизнь. Лингану понадобилось несколько часов переговоров с Дорном и личных, весьма унизительных, гарантий Уш-ш-шу, что не подпустит Аоллу к Строггорну, пока, наконец, ее не отпустили попрощаться на Землю, в последний раз до 409 года.
* * *
Ослепительный свет Десятимерного операционного зала. Аолла лежит, прикованная к Машине, Строггорн старается не попадаться ей на глаза, все готово, и Линган сидит рядом и смотрит в ее черные глаза.
* * *
Они едут по неровной лесной дороге: Линган — Князь впереди, весь в голубом, на огромном коне, накрытом голубым, в сияющем шлеме, закрывающем пол-лица, и прекрасная наездница сзади, в красной амазонке, и таких же перчатках на тонких руках, держащих ярко-алый повод, в высоких сапогах, плотно облегающих ноги, вставленные в стремена. Ветки скользят по сияющим шлемам, Аолла пригнулась к белой гриве коня и засмеялась, совсем тихонько. «Скоро, скоро уже», — зашептала она коню, и он, словно поняв, зашевелил ушами, плавно неся ее на себе.
Показалось открытое пространство. Взошло солнце, заливая все красными лучами, и их настиг отдаленный шум битвы. «Ты готова?» — спросил Князь, глядя в ее черные глаза, и она, переложив повод, взяла в руки меч. «Вперед!» — крикнул Князь. Кони понеслись, преодолевая преграды, и огромные гончие скользили рядом с ними, поворачивая головы с горящими глазами. Они неслись по открытому пространству, залитому желто-красным светом восходящего солнца — уже сверкание мечей совсем рядом. Они влетели в толпу на разгоряченных конях и разили, прорубаясь сквозь врага.
Впереди — в голубом, развевающемся плаще, Князь, которому не было равных в бою, гончие, грызущие ноги врагам, и лишь чуть-чуть поотстав, прекрасная наездница во всем красном, словно сама Смерть. Легкий вскрик Аолла только мельком взглянула на рану — рукав был разорван и капала кровь, но это еще больше раззодорило ее. Она продолжала разить, опережая удары врага, направо, налево, еще чуть-чуть вперед и вверх, и снова укол, и вскрик, и еще одна рана на руке. Бой, боль, все смешалось и так пятьдесят три раза — ровно столько было пси-входов на ее теле.
Они снова в лесу, в засаде. Аолла переводит дух, а Князь озабоченно вглядывается в ее лицо. «Все в порядке, Князь!» — хочет крикнуть она, но слышно рог, снова зовущий к бою, кони рвутся вперед, и страшная гончая в прыжке достигает ее руки, в красной перчатке, и так, на ходу, лижет ее. Раздается голос, громогласный, все сметающий на своем пути: «Мы несем смерть врагу, победа будет за нами, мы победим!» — поет Князь на старороманском языке, и она подпевает ему: «Мы победим!». Снова шум битвы, еще ближе, и кони несут их в толпу одетых в шлемы людей, и начинается бой. Князь впереди, с огромным мечом, рассекающим пополам врагов, с горящим взглядом, несущим Смерть, а рядом — Аолла, в красном сияющем шлеме. Направо, налево, враг падает, летит одинокий конь, еще, еще, ее рука не устает, враг поднимает меч, и она пропускает удар, страшный, разящий, смертельный, сносящий ей голову…
Мягкая трава под головой и бесконечная синева неба с огромными, бегущими облаками, глаза Князя, черные, пронзительные, без зрачков, совсем рядом, и в них — отражение бездонного неба. «Девочка, как ты?» — спрашивает он, и звук его голоса болью отдается в голове. «Все хорошо», — отвечает Аолла. Ей казалось — была смерть, но все хорошо, и страшная гончая лижет ей руку в красной перчатке.
Она с трудом встает, надевает сияющий шлем, и Князь подсаживает ее на коня. Легкий ветер доносит шум битвы, кони летят вперед, налетает смерч, холодный, пронзительный, бодрящий, уносящий боль и сметающий страх. Аолла смеется, летя навстречу врагу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63