Орудия располагаются на кораблях слева и справа, вдоль бортов, а с носа и кормы вести огонь, в общем-то, нечем (там установлено максимум по одной пушке с каждой стороны бушприта и штурвала). Так что, приближаясь перпендикулярно в расчете на рукопашный бой, англичане практически не смогут использовать свою артиллерию. То есть успеют получить на орехи.
— А может, мы и победим, — говорит Де Монтети: несмотря на свое аристократическое происхождение (оба его деда и родной дядя расстались с жизнью на гильотине), он оптимист.
Командир «Энсертена», почесывая колючий подбородок, бросает косой взгляд на заместителя. Сам он сильно сомневается в этом, однако держит свои мысли при себе. Да, Нельсон — призрак, впору детей пугать, но, однорукий и слепой на один глаз, он, как выражаются союзники-испанцы, всем морякам моряк. Настоящий морской волк. Горацио Нельсон. Он кто угодно, только не головотяп и не самоубийца. Келеннеку отлично известно, какие англичане великолепные моряки и комендоры, как сильно в них стремление обломать рога противнику. Французский флот, действуя самостоятельно, ни в чем не уступит ни им, ни кому другому, и, кстати, недавно это доказал тридцатидвухпу-шечный корвет «Байоннез», взявший на абордаж, а потом и в плен английский фрегат «Эмба-скейд», на котором было на восемь пушек больше; а Робер Сюркуф, капитан корсара «Ла Конфьянс», имея всего восемнадцать пушек и сто восемьдесят пять членов команды, сумел взять на абордаж сорокапушечный фрегат «Кент», на борту которого находилось, ни больше ни меньше, четыреста тридцать сынов Великой Британии. И это только два примера. Однако совсем иную картину являет собой la France, когда речь заходит о крупных морских эволю-циях и о талантах ее расфуфыренных (издержки имперской моды) высших чинов, ибо в этом плане имперские адмиралы, которые еще недавно присягали Первому консулу, а до этого были яростными республиканцами (la politique, etcetega, mon petichu), и по сей день свято привержены «Traite des evolutions navales» 1696 года: две линии, боевой порядок и так далее, хотя с тех пор пролилось немало дождей. А нынче, понятное дело, английский гений и дисциплина берут свое. Rule, Britannia, пока не надоест. А кроме того, всем, даже врагу (может, именно поэтому Нельсон и идет на подобный риск), известны безынициативность и нерешительность адмирала Вильнева: этому протеже министра Декре вполне хватает храбрости, чтобы поднять Tetendard sanglant и крикнуть «На абордаж!», а потом «оляля» и все такое, но в роли командующего союзной эскадрой, по словам офицеров его же собственного генерального штаба (в Кадисе после заседаний по тактическим вопросам все они выходили белыми как бумага, французы бежали в ближайшую таверну, а испанцы осеняли себя крестом), господин адмирал Вильнев, обдумывая важные маневры, отличается от коровы лишь тем, что у коровы взгляд умнее.
— Сигнал с адмиральского корабля.
Гардемарин Галопен, оставив подзорную трубу возле нактоуза, старательно листает свод сигналов, общих для франко-испанской эскадры. Келеннек замечает, что руки у парня дрожат. Скоро они у тебя еще больше задрожат, думает он. Вот уже совсем скоро.
—Всей эскадре развернуться бакштаг, чтобы выровнять линию.
Командир «Энсертена» видит, как на отдаленных фрегатах и на ноках реев больших кораблей флаги репетуют сигнал. Самое время для такого приказа, думает он, потому что вест по-прежнему слаб, и те, кто идет по нему, плетутся как черепахи, а остальные сбились кучками. Подойди англичане прежде, чем удастся выровнять линию, начнется такое, что и представить страшно. Так что выход один: всем одновременно встать так, чтобы ветер дул в корму и немного сбоку. Хотя даже после этого вряд ли стоит успокаиваться. Точнее, совсем не стоит.
— Еще сигнал, мои командан . Номер… Посмотрим… Уи… Кораблям вступать в бой сообразуясь со своими возможностями.
— Отметь время, мон анфан .
11.30, записывает гардемарин в судовом журнале, а Келеннек и его старший помощник молча переглядываются. Так и я умею командовать, без слов говорят они друг другу. Ничего себе. Как раз в этот момент «Энсертен», идущий левым бакштагом с сильно развернутым вправо гротом, почти перпендикулярно пересекает франко-испанскую линию в том месте, где между кормой французского «Эро» и могучим носом «Сан-тисима Тринидад» образовалась большая брешь, размеры которой — как минимум пара кабельтовых — заставляют поежиться даже Келеннека, немало повидавшего за тридцать пять лет морской службы. Однако, проходя мимо испанского четырехпалубника, он не может не восхититься, оглядывая этот самый большой в мире военный корабль. Испанский гигант — высокий красно-черный с белыми обводами корпус, ощетинившийся вдоль обоих бортов черными жерлами своих ста тридцати шести пушек и увенчанный целым лесом мачт, несущих громаду парусов, — выглядит несокрушимым укрепленным островом, так что от одного его вида, зная, что он на твоей стороне, по идее, можно было бы вздохнуть с облегчением. Можно было бы.
— Держи курс норд-ост, Бержуан. Приготовиться к повороту оверштаг.
Матросы бегут по палубе, а тем временем тендер, проскользнув в брешь, оказывается по другую сторону линии. Пользуясь относительной свободой передвижения, которую дает тендеру его роль разведчика и, так сказать, мальчика на побегушках, Келеннек собирается направиться к южной оконечности строя — посмотреть, что и как. Из-за смены галса он окажется в непосредственной близости от испанца, а также от его заднего мателота «Бюсантора», флагманского корабля адмирала Вильнева, поэтому ему хочется совершить маневр красиво. Ведь такие вещи учитываются, хотя всегда где-то рядом и дорогие коллеги — только и ждут твоего промаха, чтобы перемигнуться и подтолкнуть друг друга локтем. Келеннек бросает взгляд на вымпел на верхушке мачты, показывающий направление ветра. Вест-норд-вест по-прежнему слабый. Отлично. Почти то, что надо.
— Чуть под ветер, Бержуан. Так… Хорошо.
Когда «Энсертен» оказывается на траверзе «Эро», в паре кабельтовых, Келеннек отдает обычные в таких случаях распоряжения; рулевой поворачивает штурвал в указанную сторону, тендер скрипит, чуть ныряет носом, почти не теряя скорости, и оба треугольных носовых паруса трепещут на ветру, который дует теперь с бакборта. Маневр выполнен безупречно. И с исключительным изяществом.
Матросы крепят шкоты, паруса ловят ветер, и «Энсертен» теперь движется зюйд с подветренной стороны от главных сил эскадры. Вид которой, кстати, оставляет желать лучшего: за кормой «Тринидад» держат строй лишь «Бюсантор» да французский «Редутабль», идущий за ним в кильватере, немного отставая, но весьма лихо (молодец все-таки этот малыш, капитан Люка, думает Келеннек, не сдерживая улыбки восхищения).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— А может, мы и победим, — говорит Де Монтети: несмотря на свое аристократическое происхождение (оба его деда и родной дядя расстались с жизнью на гильотине), он оптимист.
Командир «Энсертена», почесывая колючий подбородок, бросает косой взгляд на заместителя. Сам он сильно сомневается в этом, однако держит свои мысли при себе. Да, Нельсон — призрак, впору детей пугать, но, однорукий и слепой на один глаз, он, как выражаются союзники-испанцы, всем морякам моряк. Настоящий морской волк. Горацио Нельсон. Он кто угодно, только не головотяп и не самоубийца. Келеннеку отлично известно, какие англичане великолепные моряки и комендоры, как сильно в них стремление обломать рога противнику. Французский флот, действуя самостоятельно, ни в чем не уступит ни им, ни кому другому, и, кстати, недавно это доказал тридцатидвухпу-шечный корвет «Байоннез», взявший на абордаж, а потом и в плен английский фрегат «Эмба-скейд», на котором было на восемь пушек больше; а Робер Сюркуф, капитан корсара «Ла Конфьянс», имея всего восемнадцать пушек и сто восемьдесят пять членов команды, сумел взять на абордаж сорокапушечный фрегат «Кент», на борту которого находилось, ни больше ни меньше, четыреста тридцать сынов Великой Британии. И это только два примера. Однако совсем иную картину являет собой la France, когда речь заходит о крупных морских эволю-циях и о талантах ее расфуфыренных (издержки имперской моды) высших чинов, ибо в этом плане имперские адмиралы, которые еще недавно присягали Первому консулу, а до этого были яростными республиканцами (la politique, etcetega, mon petichu), и по сей день свято привержены «Traite des evolutions navales» 1696 года: две линии, боевой порядок и так далее, хотя с тех пор пролилось немало дождей. А нынче, понятное дело, английский гений и дисциплина берут свое. Rule, Britannia, пока не надоест. А кроме того, всем, даже врагу (может, именно поэтому Нельсон и идет на подобный риск), известны безынициативность и нерешительность адмирала Вильнева: этому протеже министра Декре вполне хватает храбрости, чтобы поднять Tetendard sanglant и крикнуть «На абордаж!», а потом «оляля» и все такое, но в роли командующего союзной эскадрой, по словам офицеров его же собственного генерального штаба (в Кадисе после заседаний по тактическим вопросам все они выходили белыми как бумага, французы бежали в ближайшую таверну, а испанцы осеняли себя крестом), господин адмирал Вильнев, обдумывая важные маневры, отличается от коровы лишь тем, что у коровы взгляд умнее.
— Сигнал с адмиральского корабля.
Гардемарин Галопен, оставив подзорную трубу возле нактоуза, старательно листает свод сигналов, общих для франко-испанской эскадры. Келеннек замечает, что руки у парня дрожат. Скоро они у тебя еще больше задрожат, думает он. Вот уже совсем скоро.
—Всей эскадре развернуться бакштаг, чтобы выровнять линию.
Командир «Энсертена» видит, как на отдаленных фрегатах и на ноках реев больших кораблей флаги репетуют сигнал. Самое время для такого приказа, думает он, потому что вест по-прежнему слаб, и те, кто идет по нему, плетутся как черепахи, а остальные сбились кучками. Подойди англичане прежде, чем удастся выровнять линию, начнется такое, что и представить страшно. Так что выход один: всем одновременно встать так, чтобы ветер дул в корму и немного сбоку. Хотя даже после этого вряд ли стоит успокаиваться. Точнее, совсем не стоит.
— Еще сигнал, мои командан . Номер… Посмотрим… Уи… Кораблям вступать в бой сообразуясь со своими возможностями.
— Отметь время, мон анфан .
11.30, записывает гардемарин в судовом журнале, а Келеннек и его старший помощник молча переглядываются. Так и я умею командовать, без слов говорят они друг другу. Ничего себе. Как раз в этот момент «Энсертен», идущий левым бакштагом с сильно развернутым вправо гротом, почти перпендикулярно пересекает франко-испанскую линию в том месте, где между кормой французского «Эро» и могучим носом «Сан-тисима Тринидад» образовалась большая брешь, размеры которой — как минимум пара кабельтовых — заставляют поежиться даже Келеннека, немало повидавшего за тридцать пять лет морской службы. Однако, проходя мимо испанского четырехпалубника, он не может не восхититься, оглядывая этот самый большой в мире военный корабль. Испанский гигант — высокий красно-черный с белыми обводами корпус, ощетинившийся вдоль обоих бортов черными жерлами своих ста тридцати шести пушек и увенчанный целым лесом мачт, несущих громаду парусов, — выглядит несокрушимым укрепленным островом, так что от одного его вида, зная, что он на твоей стороне, по идее, можно было бы вздохнуть с облегчением. Можно было бы.
— Держи курс норд-ост, Бержуан. Приготовиться к повороту оверштаг.
Матросы бегут по палубе, а тем временем тендер, проскользнув в брешь, оказывается по другую сторону линии. Пользуясь относительной свободой передвижения, которую дает тендеру его роль разведчика и, так сказать, мальчика на побегушках, Келеннек собирается направиться к южной оконечности строя — посмотреть, что и как. Из-за смены галса он окажется в непосредственной близости от испанца, а также от его заднего мателота «Бюсантора», флагманского корабля адмирала Вильнева, поэтому ему хочется совершить маневр красиво. Ведь такие вещи учитываются, хотя всегда где-то рядом и дорогие коллеги — только и ждут твоего промаха, чтобы перемигнуться и подтолкнуть друг друга локтем. Келеннек бросает взгляд на вымпел на верхушке мачты, показывающий направление ветра. Вест-норд-вест по-прежнему слабый. Отлично. Почти то, что надо.
— Чуть под ветер, Бержуан. Так… Хорошо.
Когда «Энсертен» оказывается на траверзе «Эро», в паре кабельтовых, Келеннек отдает обычные в таких случаях распоряжения; рулевой поворачивает штурвал в указанную сторону, тендер скрипит, чуть ныряет носом, почти не теряя скорости, и оба треугольных носовых паруса трепещут на ветру, который дует теперь с бакборта. Маневр выполнен безупречно. И с исключительным изяществом.
Матросы крепят шкоты, паруса ловят ветер, и «Энсертен» теперь движется зюйд с подветренной стороны от главных сил эскадры. Вид которой, кстати, оставляет желать лучшего: за кормой «Тринидад» держат строй лишь «Бюсантор» да французский «Редутабль», идущий за ним в кильватере, немного отставая, но весьма лихо (молодец все-таки этот малыш, капитан Люка, думает Келеннек, не сдерживая улыбки восхищения).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53