Сапоги все время соскальзывали по голому стволу.
Тарас как завороженный смотрел на эту картину несколько секунд. Потом его нервы не выдержали:
– И чому тебе тильки, Перукарников, вчилы в твоему инстытути? Командир не пидкаже – сам не здогадаешься, шо з цего верхолаза з церковно-приходськои школы треба чоботы зняты, инакше вин до вечора, – потыкал пальцем наверх, – туды не забереться!
Пыхтение, сопение и бульканье наконец затихли. Жабодыщенко вместе с винтовкой исчез в густой листве.
Салонюк напутствовал Маметова, и стороннему наблюдателю вполне могло бы показаться, что он несколько ревнует своего бойца к «немецкому сказочнику».
– Ну от, Маметов. Иды до свого нимецького приятеля. Я з хлопцямы звидсы подывлюся, як вы будете на радощах цилуватыся. Иды, иды, бачишь, вин якраз, мабуть, твоий мамци в Ташкент гумористичное пысьмо пише про те, як одын узбецький партызан пострилом из миномета спас йому життя. Иды, не бийся: якщо вин тебе погано встретит, Жабодыщенко його зверху из гвынтивки кокнет.
Он прищурился, разглядывая крону дерева, где шелестел, шуршал, кряхтел и издавал нечленораздельные звуки карабкающийся Жабодыщенко. Разочарованно скривился и обратился к себе с глубоким сочувствием:
– Ну шо то за людына?! Таки знову, мабуть, гвынтивку ротом держит. Сопе, як ковальський мих. – Вздохнул. – Може, до кинця вийны ще успию поясныты йому, чому вси гвынтивки выпускають з ременями.
Запыхавшийся, взмокший Перукарников выдвинул ультиматум:
– Если, товарищ командир, Жабодыщенко и снимать оттуда придется с такими же потерями, то я сразу отказываюсь. Категорически. Он туда ради Маметова полез, пусть Маметов его после и сгружает.
Командир возразил:
– Ось ты, Перукарников, такий розумнык, а того не знаешь, що грушу з горы не треба толкаты, вона сама впаде.
Озабоченный Сидорчук высунулся из-за спины Перукарникова, пытаясь заинтересовать командира гораздо более интересным вопросом:
– Товарыш Салонюк, як там воно не выйде, а все ж добре бы нам пидстрахуватыся на всякий случай. – И Василь с сомнением поглядел сначала туда, где должен был сидеть Жабодыщенко, а потом и в сторону танка. – В житти таке бувае: сяде курка и без покладу. И ось що я вам скажу – добре зараз, як сусид близькый, а перелаз низькый. Може, покы нимець свою казку пише, я заповзу до нього с того боку та заминую танк знизу. Все краще буде, ниж тильки на Жабодыщенка надиятысь. А тоди, якщо вин не попаде у фриця з гвынтивки, мы звидсы його взрывчаткой высадымо у небо разом з його хатой-читальней. – Он задумался и уточнил: – Треба тильки нам до лису швыдко тикаты, шоб колеса вид танку на голову не позвалювалыся.
Салонюк проявил чудеса выдержки и долготерпения:
– Я бачу, бачу, Сидорчук, шо тоби свою взрывчатку и доси не терпыться до нимця прилагодиты. Ты лише забувся маленько, що разом з танком пиднимешь у небо и партизана Маметова. Це не по-товарыськи буде з нашого боку, даже якщо вин прямо у Ташкент до мамы полетыть. – Он прикинул что-то в уме и вынес окончательный вердикт: – Мабуть, якщо з улюбленым нимцем, то все одно не добре.
Тут на голову Тарасу посыпалась сухая древесная кора. Он поморщился, посмотрел наверх с тоской.
– А про него ты подумав? Йому твои колеса точнисинько на голову впадуть. Вин же до лису утекти не успие, – тильки разом з сосною, на якой сидыть, – Салонюк покрутил в пальцах листик неведомого дерева, – чи все-таки с дубом?
Что можно рассказать про партизан и немцев, которых судьба свела этим ясным днем на прелестной лесной полянке? Рассказать-то можно многое, но мы не станем дословно воспроизводить ни радостные крики Морунгена и Маметова, которые словно Геро и Леандр, разделенные некогда бурным морем, слились наконец в экстазе долгожданной встречи, ни настороженное бормотание Салонюка, который никак не мог заставить себя доверять вражеским танкистам, однако не видел иного выхода.
Отдельным эпизодом в новой жизни советско-немецкого соединения явился сам процесс стаскивания товарища Жабодыщенко с его дерева. Пострадали все, но трудности, перенесенные вместе, сплачивают и закаляют крепкую мужскую дружбу.
Какое-то время они еще чувствовали себя не в своей тарелке, но душераздирающая сага о поисках Белохаток буквально породнила их. А уж упоминание о Пульхерии Сиязбовне…
Все десять мужчин долго трясли друг другу руки и представлялись, замучив Морунгена, который был единственным человеком, способным выполнять функцию переводчика. Правда, попытал счастья на этом поприще и славный Перукарников, однако немцы ни слова не поняли из его разговорного немецкого, а общеизвестная фраза «Хальт! Хенде хох!», которую Иван научился говорить очень даже неплохо, была в данном случае несколько неуместна.
Затем долго договаривались о перемирии и о том, как и когда начнут воевать. Обоим командирам было неудобно упоминать об этом, но где-то все-таки шла война, и основной задачей обоих отрядов являлось обнаружение линии фронта.
– Це ж мы потим може будемо воюваты, – стыдливо указывал Салонюк на корень проблемы. – То вы звыняйте. А мы предупредим, що знову ото прыступили до боевых действий. Добре?
– Мы естъ отыскайт Белохатки, – подтверждал Дитрих. – А там расошлис, как в море корапли. И снова пух-пух, как доховаривалис. Корошо?
– То шоб не обидылись, – встрял Сидорчук. – Шоб усе по-чесному.
– Йа, йа, – улыбался Морунген. – Но сейчас мы ест искать короший, прафильный дороха на кутор Белохатки.
– Договорились, – сказал Перукарников. – Где-то он должен быть, мы точно знаем.
Затем Дитрих пригласил партизан устраиваться на броне поудобнее, а партизаны в свою очередь нашли, что «Белый дракон» – действительно высококлассная машина и ничего подобного им видеть не приходилось.
Немцы цвели от счастья, как молодые родители, чьего младенца похвалили новые знакомые.
Наконец партизаны расселись и объявили, что готовы выступать в поход. Дитрих собирался было скомандовать Клаусу «полный вперед», но Сидорчук внезапно хлопнул себя ладонью по лбу, так что аж звон пошел. Он спрыгнул на землю и нырнул под танк.
В воздухе возникла некоторая напряженность. Морунген с удивлением поглядел на Салонюка и выразительно поднял брови: дескать, что это за фокусы? И поскольку Салонюк улыбался ничуть не менее талантливо, чем король Оттобальт (то бишь на манер причепенского луздаря), ничего, кроме легкого ужаса, его улыбка не вызывала. Дитрих понял, что вопрос нужно формулировать более точно.
– Что естъ делайт тфой зольдат с другойт сторона немеский панцер?
Партизанский командир знал, что немцы – народ вспыльчивый. Если скажешь, что происходит на самом деле, еще чего доброго ссадят с танка и заставят идти пешком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Тарас как завороженный смотрел на эту картину несколько секунд. Потом его нервы не выдержали:
– И чому тебе тильки, Перукарников, вчилы в твоему инстытути? Командир не пидкаже – сам не здогадаешься, шо з цего верхолаза з церковно-приходськои школы треба чоботы зняты, инакше вин до вечора, – потыкал пальцем наверх, – туды не забереться!
Пыхтение, сопение и бульканье наконец затихли. Жабодыщенко вместе с винтовкой исчез в густой листве.
Салонюк напутствовал Маметова, и стороннему наблюдателю вполне могло бы показаться, что он несколько ревнует своего бойца к «немецкому сказочнику».
– Ну от, Маметов. Иды до свого нимецького приятеля. Я з хлопцямы звидсы подывлюся, як вы будете на радощах цилуватыся. Иды, иды, бачишь, вин якраз, мабуть, твоий мамци в Ташкент гумористичное пысьмо пише про те, як одын узбецький партызан пострилом из миномета спас йому життя. Иды, не бийся: якщо вин тебе погано встретит, Жабодыщенко його зверху из гвынтивки кокнет.
Он прищурился, разглядывая крону дерева, где шелестел, шуршал, кряхтел и издавал нечленораздельные звуки карабкающийся Жабодыщенко. Разочарованно скривился и обратился к себе с глубоким сочувствием:
– Ну шо то за людына?! Таки знову, мабуть, гвынтивку ротом держит. Сопе, як ковальський мих. – Вздохнул. – Може, до кинця вийны ще успию поясныты йому, чому вси гвынтивки выпускають з ременями.
Запыхавшийся, взмокший Перукарников выдвинул ультиматум:
– Если, товарищ командир, Жабодыщенко и снимать оттуда придется с такими же потерями, то я сразу отказываюсь. Категорически. Он туда ради Маметова полез, пусть Маметов его после и сгружает.
Командир возразил:
– Ось ты, Перукарников, такий розумнык, а того не знаешь, що грушу з горы не треба толкаты, вона сама впаде.
Озабоченный Сидорчук высунулся из-за спины Перукарникова, пытаясь заинтересовать командира гораздо более интересным вопросом:
– Товарыш Салонюк, як там воно не выйде, а все ж добре бы нам пидстрахуватыся на всякий случай. – И Василь с сомнением поглядел сначала туда, где должен был сидеть Жабодыщенко, а потом и в сторону танка. – В житти таке бувае: сяде курка и без покладу. И ось що я вам скажу – добре зараз, як сусид близькый, а перелаз низькый. Може, покы нимець свою казку пише, я заповзу до нього с того боку та заминую танк знизу. Все краще буде, ниж тильки на Жабодыщенка надиятысь. А тоди, якщо вин не попаде у фриця з гвынтивки, мы звидсы його взрывчаткой высадымо у небо разом з його хатой-читальней. – Он задумался и уточнил: – Треба тильки нам до лису швыдко тикаты, шоб колеса вид танку на голову не позвалювалыся.
Салонюк проявил чудеса выдержки и долготерпения:
– Я бачу, бачу, Сидорчук, шо тоби свою взрывчатку и доси не терпыться до нимця прилагодиты. Ты лише забувся маленько, що разом з танком пиднимешь у небо и партизана Маметова. Це не по-товарыськи буде з нашого боку, даже якщо вин прямо у Ташкент до мамы полетыть. – Он прикинул что-то в уме и вынес окончательный вердикт: – Мабуть, якщо з улюбленым нимцем, то все одно не добре.
Тут на голову Тарасу посыпалась сухая древесная кора. Он поморщился, посмотрел наверх с тоской.
– А про него ты подумав? Йому твои колеса точнисинько на голову впадуть. Вин же до лису утекти не успие, – тильки разом з сосною, на якой сидыть, – Салонюк покрутил в пальцах листик неведомого дерева, – чи все-таки с дубом?
Что можно рассказать про партизан и немцев, которых судьба свела этим ясным днем на прелестной лесной полянке? Рассказать-то можно многое, но мы не станем дословно воспроизводить ни радостные крики Морунгена и Маметова, которые словно Геро и Леандр, разделенные некогда бурным морем, слились наконец в экстазе долгожданной встречи, ни настороженное бормотание Салонюка, который никак не мог заставить себя доверять вражеским танкистам, однако не видел иного выхода.
Отдельным эпизодом в новой жизни советско-немецкого соединения явился сам процесс стаскивания товарища Жабодыщенко с его дерева. Пострадали все, но трудности, перенесенные вместе, сплачивают и закаляют крепкую мужскую дружбу.
Какое-то время они еще чувствовали себя не в своей тарелке, но душераздирающая сага о поисках Белохаток буквально породнила их. А уж упоминание о Пульхерии Сиязбовне…
Все десять мужчин долго трясли друг другу руки и представлялись, замучив Морунгена, который был единственным человеком, способным выполнять функцию переводчика. Правда, попытал счастья на этом поприще и славный Перукарников, однако немцы ни слова не поняли из его разговорного немецкого, а общеизвестная фраза «Хальт! Хенде хох!», которую Иван научился говорить очень даже неплохо, была в данном случае несколько неуместна.
Затем долго договаривались о перемирии и о том, как и когда начнут воевать. Обоим командирам было неудобно упоминать об этом, но где-то все-таки шла война, и основной задачей обоих отрядов являлось обнаружение линии фронта.
– Це ж мы потим може будемо воюваты, – стыдливо указывал Салонюк на корень проблемы. – То вы звыняйте. А мы предупредим, що знову ото прыступили до боевых действий. Добре?
– Мы естъ отыскайт Белохатки, – подтверждал Дитрих. – А там расошлис, как в море корапли. И снова пух-пух, как доховаривалис. Корошо?
– То шоб не обидылись, – встрял Сидорчук. – Шоб усе по-чесному.
– Йа, йа, – улыбался Морунген. – Но сейчас мы ест искать короший, прафильный дороха на кутор Белохатки.
– Договорились, – сказал Перукарников. – Где-то он должен быть, мы точно знаем.
Затем Дитрих пригласил партизан устраиваться на броне поудобнее, а партизаны в свою очередь нашли, что «Белый дракон» – действительно высококлассная машина и ничего подобного им видеть не приходилось.
Немцы цвели от счастья, как молодые родители, чьего младенца похвалили новые знакомые.
Наконец партизаны расселись и объявили, что готовы выступать в поход. Дитрих собирался было скомандовать Клаусу «полный вперед», но Сидорчук внезапно хлопнул себя ладонью по лбу, так что аж звон пошел. Он спрыгнул на землю и нырнул под танк.
В воздухе возникла некоторая напряженность. Морунген с удивлением поглядел на Салонюка и выразительно поднял брови: дескать, что это за фокусы? И поскольку Салонюк улыбался ничуть не менее талантливо, чем король Оттобальт (то бишь на манер причепенского луздаря), ничего, кроме легкого ужаса, его улыбка не вызывала. Дитрих понял, что вопрос нужно формулировать более точно.
– Что естъ делайт тфой зольдат с другойт сторона немеский панцер?
Партизанский командир знал, что немцы – народ вспыльчивый. Если скажешь, что происходит на самом деле, еще чего доброго ссадят с танка и заставят идти пешком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87