И вот аудитория затаила дыхание в ожидании восторга пошлости. В аудитории вершилась комедия на типичный, пьяный, российский манер: вещал профессор, воспринимали аспиранты – будущие столпы отечественной науки. Аудитория была полностью медицинская, а значит искушенная и развращенная. Занятия же в аспирантуре при клинических кафедрах, вообще, расковывают медика до бесконечности, границы которой не определяются даже математически. Я попробую привести тебе по памяти, так называемый, Сонет вульгарно-эпический.
День обычный:
субботний, осенний -
вслед грядет воскресенье.
Зарумянились щеки
у моей, волоокой!
Кровь призывно бурлит,
бодро сердце стучит.
Мысли властно и смело
будоражат все тело.
От желаний мирских,
ожиданий людских
наливается грудь
и уже не вздохнуть.
Не унять червячок,
занемел мозжечок.
Похоть бродит меж ног
и нудит бугорок.
Эстроген не уснет -
увлекает, зовет!
Только суженый твой
не спешит на покой:
за компьютером он
постигает закон.
У них камерный процесс,
а, точнее, то – инцест!
Там решается проблема,
но любви грозит измена!
Исписал твой Сашка
ни одну бумажку.
С головой ушел в науку,
полюбил немую суку.
Боже, милый, помоги:
от науки отврати,
сбей с занудного пути.
Лысый, милый дуралей,
возвращайся поскорей
в лоно влажное любви,
где мы вместе, визави,
наслаждались, как могли.
Нет предела совершенству!
Горе – глупому лишенцу!
Мы разгоним тучу-скуку,
но применим не науку:
отдадим дань мазохизму,
и восточному садизму.
Завершим все остракизмом -
компульсивным, ксенофобным!
В общем, милый, приходи
и «прибор» с собой возьми!
Все ко мне ведут пути!
– Сабринок, твой благоверный был, безусловно, артистом – ему, почти как воздух, требовались аплодисменты, особенно тогда, когда он пребывал в нетрезвом состоянии. Он их и получил с перебором на той лекции. Подозреваю, что и от раскованных поклонниц, «не знающих ни страха, ни упрека», у него не было отбоя: «Ничто жизненное нам не чуждо»! Но затем Сергеев был вызван в ректорат института, где его и ознакомили с творчеством администраторов-моралистов. Как не хлопай глазами, не мычи междометия, но пришлось «растлителю молодых душ» расписаться в приказе о вынесении строгого выговора за нарушение педагогической этики.
– Вот, так-то, Сабринок, – продолжала зловредная Муза, – бичевали твоего анархиста, актера-неудачника. Так стоит ли, милая, удивляться каким-то там подтвержденным или неподтвержденным половым связям великого комика-трагика. Любой театр мира с радостью распахнул бы перед ним двери своих грим-уборных!, но вот решились бы они выпустить его на сцену – вопрос сложный.
На этой пафосной ноте Муза остановилась, – пора было контролировать результаты отвлекающей и рациональной психотерапии. Требовалось включение маленьких тестов. Муза улавливала положительные изменения у подруги: не было слез на кончике носа, исчезли нотки дребезжащего негодования в голосе, взгляд помягчел и погрустнел, выдавил из себя категоричность. Но еще рано было праздновать полную победу. Это подтвердил следующий вопрос Сабрины:
– Музочка, в унисон тебе подам голос: роясь в архиве Сергеева все время натыкаюсь на свидетельства блудливости. Вот, хотя бы следующий стишок:
Волшебница Рая
на Первое Мая
явилась подарком -
посланцем из Рая
Стесняясь, немея,
ты, дивная фея,
одежду снимая,
себя оголяя,
чудесные песни
Орфея вдыхала.
Освоившись скоро,
меня ободряла,
Ласкала и мордой
к груди прижимала.
И имя заветное Рая
тащило от края,
в объятия Рая.
Но, псом завывая,
старуха с косою
металась, стеная,
у кромки постели,
над похотью Рая,
когда мы в круженье
весеннего Мая,
себя не жалея,
про все забывая,
Греху отдавались
у края манящего Рая!
– Музочка, пойми меня правильно – он не должен был, не имел никакого права писать такие стихи другой женщине. Эти стихи только для меня, если он, конечно, не врал, говоря мне о своей любви!
Муза задумалась: необходимо было выкручиваться. Этот поэт-повеса наследил словом предостаточно и ушел с миром не весть куда, но спасать-то придется мать его наследника. Муза поняла, что без обходных и отвлекающих маневров не обойтись:
– Ты знаешь, Сабринок, как-то Сергеев говорил, что даже грамотность россиянина есть свидетельство чистоты генофонда. Но если у него весомым является иная языковая загрузка, подкрепленная, естественно, генетически, то такой человек хуже воспринимает и усваивает грамматику русского языка. Язык, говорил он, – это тоже тест. Русский язык особый, его можно использовать, как диагностикум на специфический вариант умственной отсталости или педагогической запущенности. Ты не спеши воспринимать стихи Сергеева душой эмоциональной женщины, ты попробуй вникнуть в них, как филолог и генетик одновременно.
Расчухивая Сабрину, Муза обратила к ней свой лечебный вопрос:
– Ты, полагаю, лучше меня можешь уловить фальшь или справедливость литературных предпочтений?
Муза не дождалась от подруги членораздельного ответа – уж слишком нова для пострадавшей была тема. Но не было раздражения в реакции Сабрины, а было здоровое любопытство – это безусловный клинический прогресс, радовавший Музу. Одно было ясно, что Сабрина все же желает пока вести разговор ближе к теме, то есть к Раисе, промелькнувшей в одном из стихотворений Сергеева. Муза на ходу перестроилась, продолжив спасительный диалог несколько в другом ракурсе:
– Сабринок, согласись, что всегда возникают большие хлопоты у женщин с мужиками и стихами, потому что то и другое просто плавит отзывчивую женскую душу. Когда же эти явления объединяются, то пиши – пропал! История жизни Пушкина – лихой пример. Но тот закончил только лицей – среднее учебное заведение. Сергеев-то был доктором медицинских наук, а это означает – циник, развратник и человек, слишком много знающий о строение и функциях всех интересных женских органов. Я вспоминаю, как утомительно и тщательно он классифицировал женскую грудь. Он же закончил Педиатрический медицинский институт и всегда с гордостью заявлял, что это единственный в мире вуз сугубо специального профиля. Выхаживание, вскармливание новорожденных у педиатров – это камень преткновения, песнь песней! Их тогда муштровал академик Александр Федорович Тур – авторитетнейший специалист в этой области. Кстати, Тур числился чуть ли не девственником, старым холостяком. Но были особы (к примеру, одна директриса образцово-показательного комбината ясли-сад – чего уж такое «образцовое» она демонстрировала академику?), которые входили к нему в кабинет, открывая дверь ногой. Причем, могли ворваться во время кафедрального заседания, клинического разбора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
День обычный:
субботний, осенний -
вслед грядет воскресенье.
Зарумянились щеки
у моей, волоокой!
Кровь призывно бурлит,
бодро сердце стучит.
Мысли властно и смело
будоражат все тело.
От желаний мирских,
ожиданий людских
наливается грудь
и уже не вздохнуть.
Не унять червячок,
занемел мозжечок.
Похоть бродит меж ног
и нудит бугорок.
Эстроген не уснет -
увлекает, зовет!
Только суженый твой
не спешит на покой:
за компьютером он
постигает закон.
У них камерный процесс,
а, точнее, то – инцест!
Там решается проблема,
но любви грозит измена!
Исписал твой Сашка
ни одну бумажку.
С головой ушел в науку,
полюбил немую суку.
Боже, милый, помоги:
от науки отврати,
сбей с занудного пути.
Лысый, милый дуралей,
возвращайся поскорей
в лоно влажное любви,
где мы вместе, визави,
наслаждались, как могли.
Нет предела совершенству!
Горе – глупому лишенцу!
Мы разгоним тучу-скуку,
но применим не науку:
отдадим дань мазохизму,
и восточному садизму.
Завершим все остракизмом -
компульсивным, ксенофобным!
В общем, милый, приходи
и «прибор» с собой возьми!
Все ко мне ведут пути!
– Сабринок, твой благоверный был, безусловно, артистом – ему, почти как воздух, требовались аплодисменты, особенно тогда, когда он пребывал в нетрезвом состоянии. Он их и получил с перебором на той лекции. Подозреваю, что и от раскованных поклонниц, «не знающих ни страха, ни упрека», у него не было отбоя: «Ничто жизненное нам не чуждо»! Но затем Сергеев был вызван в ректорат института, где его и ознакомили с творчеством администраторов-моралистов. Как не хлопай глазами, не мычи междометия, но пришлось «растлителю молодых душ» расписаться в приказе о вынесении строгого выговора за нарушение педагогической этики.
– Вот, так-то, Сабринок, – продолжала зловредная Муза, – бичевали твоего анархиста, актера-неудачника. Так стоит ли, милая, удивляться каким-то там подтвержденным или неподтвержденным половым связям великого комика-трагика. Любой театр мира с радостью распахнул бы перед ним двери своих грим-уборных!, но вот решились бы они выпустить его на сцену – вопрос сложный.
На этой пафосной ноте Муза остановилась, – пора было контролировать результаты отвлекающей и рациональной психотерапии. Требовалось включение маленьких тестов. Муза улавливала положительные изменения у подруги: не было слез на кончике носа, исчезли нотки дребезжащего негодования в голосе, взгляд помягчел и погрустнел, выдавил из себя категоричность. Но еще рано было праздновать полную победу. Это подтвердил следующий вопрос Сабрины:
– Музочка, в унисон тебе подам голос: роясь в архиве Сергеева все время натыкаюсь на свидетельства блудливости. Вот, хотя бы следующий стишок:
Волшебница Рая
на Первое Мая
явилась подарком -
посланцем из Рая
Стесняясь, немея,
ты, дивная фея,
одежду снимая,
себя оголяя,
чудесные песни
Орфея вдыхала.
Освоившись скоро,
меня ободряла,
Ласкала и мордой
к груди прижимала.
И имя заветное Рая
тащило от края,
в объятия Рая.
Но, псом завывая,
старуха с косою
металась, стеная,
у кромки постели,
над похотью Рая,
когда мы в круженье
весеннего Мая,
себя не жалея,
про все забывая,
Греху отдавались
у края манящего Рая!
– Музочка, пойми меня правильно – он не должен был, не имел никакого права писать такие стихи другой женщине. Эти стихи только для меня, если он, конечно, не врал, говоря мне о своей любви!
Муза задумалась: необходимо было выкручиваться. Этот поэт-повеса наследил словом предостаточно и ушел с миром не весть куда, но спасать-то придется мать его наследника. Муза поняла, что без обходных и отвлекающих маневров не обойтись:
– Ты знаешь, Сабринок, как-то Сергеев говорил, что даже грамотность россиянина есть свидетельство чистоты генофонда. Но если у него весомым является иная языковая загрузка, подкрепленная, естественно, генетически, то такой человек хуже воспринимает и усваивает грамматику русского языка. Язык, говорил он, – это тоже тест. Русский язык особый, его можно использовать, как диагностикум на специфический вариант умственной отсталости или педагогической запущенности. Ты не спеши воспринимать стихи Сергеева душой эмоциональной женщины, ты попробуй вникнуть в них, как филолог и генетик одновременно.
Расчухивая Сабрину, Муза обратила к ней свой лечебный вопрос:
– Ты, полагаю, лучше меня можешь уловить фальшь или справедливость литературных предпочтений?
Муза не дождалась от подруги членораздельного ответа – уж слишком нова для пострадавшей была тема. Но не было раздражения в реакции Сабрины, а было здоровое любопытство – это безусловный клинический прогресс, радовавший Музу. Одно было ясно, что Сабрина все же желает пока вести разговор ближе к теме, то есть к Раисе, промелькнувшей в одном из стихотворений Сергеева. Муза на ходу перестроилась, продолжив спасительный диалог несколько в другом ракурсе:
– Сабринок, согласись, что всегда возникают большие хлопоты у женщин с мужиками и стихами, потому что то и другое просто плавит отзывчивую женскую душу. Когда же эти явления объединяются, то пиши – пропал! История жизни Пушкина – лихой пример. Но тот закончил только лицей – среднее учебное заведение. Сергеев-то был доктором медицинских наук, а это означает – циник, развратник и человек, слишком много знающий о строение и функциях всех интересных женских органов. Я вспоминаю, как утомительно и тщательно он классифицировал женскую грудь. Он же закончил Педиатрический медицинский институт и всегда с гордостью заявлял, что это единственный в мире вуз сугубо специального профиля. Выхаживание, вскармливание новорожденных у педиатров – это камень преткновения, песнь песней! Их тогда муштровал академик Александр Федорович Тур – авторитетнейший специалист в этой области. Кстати, Тур числился чуть ли не девственником, старым холостяком. Но были особы (к примеру, одна директриса образцово-показательного комбината ясли-сад – чего уж такое «образцовое» она демонстрировала академику?), которые входили к нему в кабинет, открывая дверь ногой. Причем, могли ворваться во время кафедрального заседания, клинического разбора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104