Заглавие для романа Люк позаимствовал из стихотворения Рембо «Утро опьянения». У нас есть вера в яд. Мы жизнь умеем свою отдавать целиком, ежедневно.
Книгу повсеместно почитали и поругали. Хвала была щедрой и несколько нервозной, словно Лукас Рэнсом начал массировать шею читателя, а затем резко ударил по затылку. Критика не сильно отличалась, но содержала грустную ноту, как будто роман глубоко ранил каждого рецензента лично. Люку понравились обе позиции. Равнодушных не осталось.
Это было в 1986-м, в Сан-Франциско, и он упивался бесчестием, поддерживал среднюю степень наркозависимости, разнообразил жизнь всякими новинками, творил из своей жизни сказку и получал за это деньги, словно нашел эликсир совершенного существования: известность, героин и столько секса, сколько способен вынести организм, а это немало. Его постоянные бойфренды терпели друг друга с переменным успехом, иногда ему удавалось затащить в постель сразу двоих. Связи на стороне были бесчисленны и прекрасны.
В Сан-Франциско середины восьмидесятых гомосексуализм имел кровные корни в каждой азиатской стране, какую только Люк знал. Он перепробовал их все, вдоволь повеселился на умопомрачительном празднике сладеньких пенисов и гладеньких ягодиц, худощавых тел и прекрасных лиц с высокими скулами. Одно время он начал рисовать в уме карту своей сексуальной истории: Китай, Япония, Корея, Индия, Таиланд, Лаос, Бали...
Его удивляла специфика собственных предпочтений, которую он сам не мог объяснить. Люк просто вожделел их: совершенный разрез глаз, жесткий лоск волос, вкус сандалового дерева от кожи, тонкие кости. В итоге он прославился как любитель Востока, и к нему сами стали подходить юноши определенного толка. Приятная внешность Люка вкупе с его развратностью была для многих из них столь же диковинна, как для него смолянисто-черные волосы и золотая кожа. Тогда он был слишком молод и пылок, чтобы зваться рисовым королем.
Лаш Рембо находился еще в стадии зародыша, как зерно сибарита на плодородной почве эго. Всего лишь имя, которое он редко использовал. Оно не стало развиваться некой злостной второй натурой до того момента, пока у него не обнаружили ВИЧ. Лаш Рембо зачат героином. Семь лет спустя его родил вирус СПИДа.
Он покинул Сан-Франциско вскоре после выхода сборника рассказов «Виселица для очарования». Злословие обрело серьезный оборот, и ему опротивели молодые писатели-геи, которые считали, что их и без него уже достаточно. Его также достали разнузданные женщины, которые презирали Люка за то, что он их не хотел. Он устал от пустоголовых работяг, которые считали его своим, потому что Люк любил работать, как и они. Ему даже надоели смазливые азиатские мальчики, которые трахались, так как знали, что им все дозволено.
Единственные люди, которые его не донимали, так это наркоманы. Три с половиной года Люк шатался без дела по всей стране, ощущая себя битником в бай-керской куртке и поношенных сапогах, с пишущей машинкой и низменными пристрастиями. Он находил ширево в каждом городе, обычно за день-другой. Героин гарантировал кучу знакомых, но мало друзей. Это его устраивало, Люк всегда предпочитал иметь мало друзей. Он закончил еще один роман, «Жидкий алтарь», и набросал заметки для его продолжения под названием «Сырая гробница».
В Сан-Франциско его печалило повисшее над городом облако смерти. Это был самый голубой город Америки, и к концу восьмидесятых он напоминал зону, поверженную чумой. СПИД проел огромные дыры среди старого поколения геев, жестоко покарав кутил предыдущего десятилетия. Он видел здоровых, не тронутых вирусом мужчин сорока – пятидесяти лет, которые совершали самоубийства просто из-за отчаяния. Они были первыми, кто открыто вышел на люди, наплевав на холодный гетероцентричный мир, первыми, кто нашел себя в сексе. Люк понимал их горечь. Они хотели отпраздновать обретенную свободу, устроив праздник вольной любви, но под личиной любовника пришел незваный гость и скосил их ряды.
Новый Орлеан казался не таким мрачным поначалу. Точней сказать, над ним зависли вредные испарения. Однако их породил разврат и потный секс, а не смерть. Люк приехал сюда в девяностом чисто случайно, утоп в половых сношениях, нашел книжный магазин, который был забит его книгами, и возрадовался возможности давать автографы. Совсем скоро он не нашел стоящей причины, чтобы продолжать странствия. У него появились квартира, аванс за раздачу автографов на следующих двух книгах и целый Французский квартал, полный дешевой выпивки и проворных мальчиков-геев.
Городская атмосфера была опиумом для его души, и Люк решил пожить тут, терпя приступы тошноты, как обострение гриппа или тяжелое похмелье. Он любил героин, но презирал свою зависимость от него, как и необходимость иметь кого-то рядом.
Год спустя Люк встретил Трана, и все необратимо изменилось.
Они познакомились на вечеринке, буйной гулянке, устроенной друзьями некоего писателя, который Люку не особо нравился. Он уже собрался уходить, как туда ворвались без приглашения мальчишки из Квартала в поисках алкоголя. Нормальное явление, потому что они были юны и прекрасны. Они привели с собой молчаливого, напуганного, неописуемо симпатичного вьетнамского парнишку, которого встретили тем же вечером на Джексон-сквер. Трану едва исполнилось девятнадцать, доброе дитя Востока делало первые несмелые шаги в распутном мире. Он упился сладким розовым вином, которое ребята передавали по кругу, и сидел в углу, едва держа голову. Худощавое тело вздрагивало от икоты с таким болезненным видом, что даже самые отчаянные охотники приключений обходили его стороной.
Люку было ровно тридцать, и он гадал, находится ли до сих пор в форме. Ему не хотелось, чтобы столь красивого юношу рвало у всех на глазах или чтобы он вырубился и над ним надругался незнакомый ему человек. Однако парень походил на полицейскую приманку, и Люк понятия не имел, какой он ориентации. Люк поднял Трана и вывел с вечеринки, завел за угол, подождал на безопасном расстоянии, пока Тран выблюет розовое вино и бананы. После этого парень, шатаясь, приблизился к Люку, повис у него на шее и попытался поцеловать, что прояснило одну сторону вопроса. Слюняво-небрежный поцелуй с привкусом вина пришелся на шею, соски Люка заострились, член напрягся. Они стояли на углу улицы, рядом с тусклым фонарем. Тран вальяжно обнимал нового знакомого, Люк держал хрупкое дрожащее тело, чтобы оно не упало.
– Сколько тебе лет? – спросил он Трана.
– А сколько нужно? – пробурчал Тран ему в плечо. Люку очень понравился ответ. Юноша оказался довольно упрямым. Люк помог ему найти свою машину и усадил внутрь, сам сел за руль и довез до дома, поцеловал в щечку и проследил, как тот, спотыкаясь, зашел внутрь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Книгу повсеместно почитали и поругали. Хвала была щедрой и несколько нервозной, словно Лукас Рэнсом начал массировать шею читателя, а затем резко ударил по затылку. Критика не сильно отличалась, но содержала грустную ноту, как будто роман глубоко ранил каждого рецензента лично. Люку понравились обе позиции. Равнодушных не осталось.
Это было в 1986-м, в Сан-Франциско, и он упивался бесчестием, поддерживал среднюю степень наркозависимости, разнообразил жизнь всякими новинками, творил из своей жизни сказку и получал за это деньги, словно нашел эликсир совершенного существования: известность, героин и столько секса, сколько способен вынести организм, а это немало. Его постоянные бойфренды терпели друг друга с переменным успехом, иногда ему удавалось затащить в постель сразу двоих. Связи на стороне были бесчисленны и прекрасны.
В Сан-Франциско середины восьмидесятых гомосексуализм имел кровные корни в каждой азиатской стране, какую только Люк знал. Он перепробовал их все, вдоволь повеселился на умопомрачительном празднике сладеньких пенисов и гладеньких ягодиц, худощавых тел и прекрасных лиц с высокими скулами. Одно время он начал рисовать в уме карту своей сексуальной истории: Китай, Япония, Корея, Индия, Таиланд, Лаос, Бали...
Его удивляла специфика собственных предпочтений, которую он сам не мог объяснить. Люк просто вожделел их: совершенный разрез глаз, жесткий лоск волос, вкус сандалового дерева от кожи, тонкие кости. В итоге он прославился как любитель Востока, и к нему сами стали подходить юноши определенного толка. Приятная внешность Люка вкупе с его развратностью была для многих из них столь же диковинна, как для него смолянисто-черные волосы и золотая кожа. Тогда он был слишком молод и пылок, чтобы зваться рисовым королем.
Лаш Рембо находился еще в стадии зародыша, как зерно сибарита на плодородной почве эго. Всего лишь имя, которое он редко использовал. Оно не стало развиваться некой злостной второй натурой до того момента, пока у него не обнаружили ВИЧ. Лаш Рембо зачат героином. Семь лет спустя его родил вирус СПИДа.
Он покинул Сан-Франциско вскоре после выхода сборника рассказов «Виселица для очарования». Злословие обрело серьезный оборот, и ему опротивели молодые писатели-геи, которые считали, что их и без него уже достаточно. Его также достали разнузданные женщины, которые презирали Люка за то, что он их не хотел. Он устал от пустоголовых работяг, которые считали его своим, потому что Люк любил работать, как и они. Ему даже надоели смазливые азиатские мальчики, которые трахались, так как знали, что им все дозволено.
Единственные люди, которые его не донимали, так это наркоманы. Три с половиной года Люк шатался без дела по всей стране, ощущая себя битником в бай-керской куртке и поношенных сапогах, с пишущей машинкой и низменными пристрастиями. Он находил ширево в каждом городе, обычно за день-другой. Героин гарантировал кучу знакомых, но мало друзей. Это его устраивало, Люк всегда предпочитал иметь мало друзей. Он закончил еще один роман, «Жидкий алтарь», и набросал заметки для его продолжения под названием «Сырая гробница».
В Сан-Франциско его печалило повисшее над городом облако смерти. Это был самый голубой город Америки, и к концу восьмидесятых он напоминал зону, поверженную чумой. СПИД проел огромные дыры среди старого поколения геев, жестоко покарав кутил предыдущего десятилетия. Он видел здоровых, не тронутых вирусом мужчин сорока – пятидесяти лет, которые совершали самоубийства просто из-за отчаяния. Они были первыми, кто открыто вышел на люди, наплевав на холодный гетероцентричный мир, первыми, кто нашел себя в сексе. Люк понимал их горечь. Они хотели отпраздновать обретенную свободу, устроив праздник вольной любви, но под личиной любовника пришел незваный гость и скосил их ряды.
Новый Орлеан казался не таким мрачным поначалу. Точней сказать, над ним зависли вредные испарения. Однако их породил разврат и потный секс, а не смерть. Люк приехал сюда в девяностом чисто случайно, утоп в половых сношениях, нашел книжный магазин, который был забит его книгами, и возрадовался возможности давать автографы. Совсем скоро он не нашел стоящей причины, чтобы продолжать странствия. У него появились квартира, аванс за раздачу автографов на следующих двух книгах и целый Французский квартал, полный дешевой выпивки и проворных мальчиков-геев.
Городская атмосфера была опиумом для его души, и Люк решил пожить тут, терпя приступы тошноты, как обострение гриппа или тяжелое похмелье. Он любил героин, но презирал свою зависимость от него, как и необходимость иметь кого-то рядом.
Год спустя Люк встретил Трана, и все необратимо изменилось.
Они познакомились на вечеринке, буйной гулянке, устроенной друзьями некоего писателя, который Люку не особо нравился. Он уже собрался уходить, как туда ворвались без приглашения мальчишки из Квартала в поисках алкоголя. Нормальное явление, потому что они были юны и прекрасны. Они привели с собой молчаливого, напуганного, неописуемо симпатичного вьетнамского парнишку, которого встретили тем же вечером на Джексон-сквер. Трану едва исполнилось девятнадцать, доброе дитя Востока делало первые несмелые шаги в распутном мире. Он упился сладким розовым вином, которое ребята передавали по кругу, и сидел в углу, едва держа голову. Худощавое тело вздрагивало от икоты с таким болезненным видом, что даже самые отчаянные охотники приключений обходили его стороной.
Люку было ровно тридцать, и он гадал, находится ли до сих пор в форме. Ему не хотелось, чтобы столь красивого юношу рвало у всех на глазах или чтобы он вырубился и над ним надругался незнакомый ему человек. Однако парень походил на полицейскую приманку, и Люк понятия не имел, какой он ориентации. Люк поднял Трана и вывел с вечеринки, завел за угол, подождал на безопасном расстоянии, пока Тран выблюет розовое вино и бананы. После этого парень, шатаясь, приблизился к Люку, повис у него на шее и попытался поцеловать, что прояснило одну сторону вопроса. Слюняво-небрежный поцелуй с привкусом вина пришелся на шею, соски Люка заострились, член напрягся. Они стояли на углу улицы, рядом с тусклым фонарем. Тран вальяжно обнимал нового знакомого, Люк держал хрупкое дрожащее тело, чтобы оно не упало.
– Сколько тебе лет? – спросил он Трана.
– А сколько нужно? – пробурчал Тран ему в плечо. Люку очень понравился ответ. Юноша оказался довольно упрямым. Люк помог ему найти свою машину и усадил внутрь, сам сел за руль и довез до дома, поцеловал в щечку и проследил, как тот, спотыкаясь, зашел внутрь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60