— Как же без петуха то? И какой голосистый был! Теперя такие редко встречаются.
Кеша хотел было поймать петуха и показать бабушке, но потом сообразил, что дело это хлопотливое — петух может и клюнуть, — и том, ему не терпелось поскорее на речку. Вроде стало поспокойнее: недругов не видать.
— Я на речку! — крикнул он бабушке в дремучее ухо. — Рыбки тебе наловлю.
— Уж не хорь ли вонючий его сожрал? — спросила бабушка.
— Сдался тебе этот петух, — сказал Кеша. — Живой он.
— Вот беда-то, — вздохнула бабушка.
— А может, леща зацеплю, — сказал Кеша. Оглядываясь по сторонам, огородами направился к озеру.
Удочки на месте не оказалось. Долго шарил он в камышах — даже щеку о сучок ивы оцарапал — и наконец наткнулся на свою удочку, вернее, на то, что от нее осталось. А остались от великолепной ореховой удочки два сломанных конца. Лески с крючком вообще не было. Не видно и деревянной коробочки с червями. Это тоже работа Мишки Тюленя. Мишка — специалист по мелким пакостям. Никто, кроме него, не знал, где Кеша прятал свою любимую удочку. Один раз он на нее поймал килограммового леща. Удочка изогнулась в дугу, но не сломалась, и леска выдержала. Кеша нес леща через всю деревню, и он сиял, как медный таз, в котором варенье варят.
Сел Кеша на гладкий камень, что врос в землю у самого озера, н аадумался. Почему он такой невезучий? Отчего все шишки на него валятся? За что ни возьмется, все не так. И со всеми в ссорео: и со сверстниками, и со взрослыми. Ведь он никому зла не желает, хочет, чтобы всем было хорошо… Он бы никогда не сломал такую чудесную удочку! Знает, как трудно найти хорошее ореховое удилище… Сам вырезал, высушил, обстругал.
Услышав ржание, Кеша решил наведаться на конюшню. Лошадей он любил. Стал вспоминать: какие у него отношения с конюхом дедом Сидором? Кажется, нормальные.
Дед Сидор сидел на старом растрескавшемся хомуте, из которого клолчьями торчал темный войлок, и курил. Рядом большая куча дымящегося навоза. В кучу воткнуты вилы. Руки у старика жилистые и морщинистые, пальцы желтые от табака. Борода длинная и седая. А волос на голове совсем нет, одна лысина. На блестящей лысине капли пота. Дед очищал конюшню от навоза и вот присел перекурить… Выпустив изо рта клубок дыма, дед Сидор внимательно посмотрел на Кешу. Глаза у него тоже бесцветные, как у бабушки.
— Трудно, брат, на свете живется? — спросил дед Сидор.
— Кто-то удочку сломал, — вздохнул Кеша. — И коробку с червями спер.
— Твое депо табак, — заметил дед Сидор.
— Мама говорит, был бы жив отец, он меня каждый день драл бы.
— Давай, я тебя отхожу вожжами? — предложил дед Сидор. И не поймешь, в шутку он это или всерьез.
— Бесполезное дело…
— Уже драли?
— Не помогает, — сказал Кеша. — И потом, я вообще противник телесных наказаний.
— Да-а, — протянул дед, — вожжи, брат, устарели… А ежели угостить тебя березовой кашей?
— Какая разница? — сказал Кеша.
— У меня, понимаешь, руки чешутся… Помнишь, как ты в форточку мне бросил дохлого воробья?
— Вот если бы крысу… — сказал Кеша.
— Понятно, воробей лучше, — сказал дед и скрылся за завесой синего дыма.
— Разве я виноват, что мне в голову все время приходят разные идеи?
— Идеи? переспросил дед.
— Мне даже ночью снятся разные идеи…
— Идейный ты человек, — сказал дед. — Голова… два уха!
— Удочку я не стал бы ломать… Она-то не виновата?
— Удочка ни при чем, — согласился дед.
— Вот возьму убегу из дому… Уеду в большой город, где у причала стоят белые пароходы. Проберусь в трюм, спрячусь там, а потом, в море-океане, вылезу… И меня зачислят юнгой.
— Пустые люди, брат, нигде не нужны, — сказал дед. — Ни на земле, ни в море-океане.
— Это я пустой?
— Как барабан, — сказал дед. — Постучи — только гул пойдет.
— По чему постучать-то?
— А по чему хочешь: пустой ты человек, Константин. Одним словом, барабан!
Дед встал, ухмыльнулся в бороду, вытащил вилы из кучи и ушел в конюшню. Кеша постучал себя по груди, животу, потом по голове. Вроде и верно пустой… Немного погодя дед снова показался с полными вилами навоза. Кеша стоял и смотрел, как он работает. Хотя деду Сидору и много лет, он легко орудует вилами. Куча росла на глазах.
— Брось ты это дело, — поморщившись, сказал Кеша. — Давай лучше поговорим?
— Некогда, брат Константин, работы невпроворот… Вернее, навозу. Аты чего стоишь? Вон видишь тачку у корыта? Бери н углу вилы, накладывай навоз в тачку и отвози в поле.
Кеша задумался. Накладывать конский навоз на тачку с ржавым колесом не хотелось. Неинтересное это дело — ковыряться в навозе. И наверное, тачка тяжелая… А впрочем, почему бы не попробовать и одну тачку не отвезти на поле? Все равно ведь делать нечего? Тоска… Кеша взял вилы и быстро накидал на тачку навозу, потом поплевал на руки — он видел, что так делают взрослые, — и покатил ее по наезженной дороге на поле, которое было распахано неподалеку. По полю разгуливали грачи. Важные такие, неторопливые. На Кешу они даже не посмотрели.
Метров через сто с непривычки заломило руки, но Кеша не стал останавливаться. Кто он, в конце концов, мужчина или слабая девчонка? Толкая вперед тяжелую тачку, Кеша не заметил на дороге бригадира. Тот остановился на обочине и стал смотреть на Кешу. И лицо у негоне вытянулось, а, наоборот, разъехалось вширь. Холстомер улыбался. Кеша прошествовал с тачкой мимо и даже не оглянулся. Он все еще боялся, что бригадир сейчас окликнет и станет отчитывать за тракторное колесо, которое Кеша позавчера спустил с обрыва в овраг. Он катил это проклятое колесо от самой РТС до оврага. А это с километр. Взмок как курица, а радости — одна минута. Колесо весело ринулось вниз, на дне оврага с ходу врезалось в затрещавшие кусты и пропало из глаз. А потом колесо искали весь день. Оказалось, оно от действующего трактора «Беларусь». Никто бы и не нашел, если бы не Кеша. Он привел к оврагу тракториста и показал, где валяется колесо.
Бригадир не остановил Кешу. Он все еще с интересом наблюдал за мальчиком. Когда Кеша с пустой тачкой поравнялся, Холстомер посмотрел на него и, протянув руку, очень серьезно сказал:
— Здравствуй, Константин.
Кеша ушам своим не поверил. Еще никто его так в деревне не нааывал. Он поставил тачку на обочину, вытер руки о штаны и от волнения левую лодочкой протянул бригадиру. Глаза Кеша опустил, он боялся поднять их. Холстомер пожал руку и сказал:
— Ты не накладывай помногу-то — тяжело, поди.
И голос у него вовсе не сердитый. Кеша исподлобья взглянул на бригадира: стоит улыбается.
— Я могу еще больше, — похвастался Кеша. — Меня бог силой не обидел.
— Мужик ты крепкий, — согласился Холстомер.
— Тачка — ерунда, вот если бы на лошади…
— А ты скажи Сидору — пусть запряжет Орлика.
— Орлика?
1 2 3 4 5 6