- Моя деточка, ох, моя деточка!
- Ну и что не так с твоей деточкой? Она не застряла в трубе и не провалилась в колодец. Слышишь, как хохочет?
Однако и сам король не сдержал вздоха, но тут же сделал вид, что закашлялся, и проговорил:
- Право же, с легким сердцем и жить лучше, наша уж она там дочь или нет!
- Зато ветер в голове - это плохо, - отрезала королева, пророческим взором прозревая будущее.
- Хорошо, если скажут: "легка на подъем"! - не отступался король.
- Плохо, если скажут: "легка на помине"! - отвечала королева.
- Хорошо, если рука у нее легкая! - настаивал король.
- Плохо, если... - начала было королева, но король оборвал ее на полуслове.
- Собственно говоря, - объявил монарх тоном человека, который завершает спор с воображаемыми противниками, и, разумеется, остается победителем, - собственно говоря, легковесность во всех отношениях хороша.
- Зато в легкомыслии ровным счетом ничего хорошего нет, - отпарировала королева, понемногу выходя из себя.
Последние слова супруги привели его величество в замешательство, так что он развернулся на каблуке и отправился назад в бухгалтерию. Но еще на полпути его настиг голос королевы:
- На голове золото, и то неполновесное! - закричала она, решив, что одним последним словом ограничиваться не стоит, раз уж она и впрямь распалилась не на шутку.
А надо сказать, что королевины кудри были темнее ночи, а у короля во времена молодости и у его дочери ныне - золотые, как утро. Впрочем, задел короля отнюдь не уничижительный отзыв о собственной шевелюре, но двойной смысл фразы в целом. Его величество терпеть не мог остроты любого вида и сорта, а каламбуры - в особенности. Он не был уверен, к кому именно относятся слова королевы и подразумевается ли цвет волос - или, чего доброго, корона. Ибо, если уж ее величество не желает проглотить обиду, могла бы заодно и слова не глотать!
Король развернулся на втором каблуке и вернулся к супруге. Королева все еще пылала гневом, ибо сознавала свою вину - или знала, что супруг считает ее виноватой, а ведь это, по сути дела, то же самое.
- Дражайшая королева, - изрек монарх, - двуличность во всех ее проявлениях крайне предосудительна в отношениях супружеских пар любого ранга, не говоря уже о венценосных, а наиболее предосудительная из форм, в кои облекается двуличность, суть каламбур.
- Ну вот! - вздохнула королева. - Отпустишь шутку - а ее того и гляди схватят на лету! Нет на свете женщины несчастнее меня!
И вид у нее сделался такой удрученный, что король заключил супругу в объятия и они присели рядышком - посоветоваться.
- Ты в силах это вынести? - вопросил король.
- Не в силах, - отозвалась королева.
- Так что же нам делать? - воззвал король.
- Откуда мне знать? - откликнулась королева. - Может, попробуешь извиниться?
- Перед моей старшей сестрицей, ты имеешь в виду? - уточнил король.
- Ну да, - подтвердила королева.
- Ну что ж, не возражаю, - ответствовал король.
И на следующее же утро король отправился к старухе-принцессе и весьма смиренно попросил прощения, умоляя снять заклятие. Но принцесса с самым невозмутимым видом заверила, что понятия не имеет ни о каких чарах. Тем не менее, глазки ее отсвечивали розовым: верный признак того, что ведьма счастлива. Она посоветовала королю с королевой запастись терпением и впредь вести себя достойнее. И безутешный король вернулся во дворец. Королева попыталась ободрить его.
- Подождем, пока дочка подрастет. Может, тогда она сама что-нибудь присоветует. По крайней мере, она сможет описать нам свои ощущения.
- А что, если она выйдет замуж? - воскликнул король, в ужасе от внезапно пришедшей в голову мысли.
- Ну и что с того? - не поняла королева.
- Ты только представь себе! Вдруг у нее будут дети? Пройдет каких-нибудь сто лет - и в воздухе стаями запорхают младенцы, точно паутинка по осени!
- А это уже не наше дело, - отрезала королева. - Кроме того, к тому времени они непременно научатся сами о себе заботиться.
В ответ король только вздохнул.
Его величество охотно бы посоветовался с придворными медиками, да только опасался, что те вздумают поэкспериментировать с малюткой.
6. Нельзя столько смеяться!
А тем временем, невзирая на досадные происшествия и огорчения, доставляемые родителям, юная принцесса смеялась себе да подрастала - отнюдь не в ширину, - и выросла высокой и пухленькой. И достигла она семнадцатилетнего возраста, ни разу не попав в беду более серьезную, нежели дымовая труба. Спасая принцессу из помянутой трубы, уличный мальчишка, продемонстрировав изрядные гимнастические таланты, - вис носками сзади, заработал себе немалую славу и черную физиономию. Более того, при всей своей беспечности принцесса не совершила ровным счетом ничего предосудительного: вот только все вокруг без исключения вызывало у нее смех. Когда ей, в порядке опыта, сообщили, что генерала Кланрунфорта вместе со всем его войском порубили на мелкие кусочки, девушка только расхохоталась; услышав, что враг вот-вот осадит столицу ее папы, она расхохоталась безудержно, а уж когда ей сообщили, что город наверняка окажется во власти вражеских солдат, - ну, уж тут она хохотала до колик. Все попытки заставить ее воспринять всерьез хоть что-нибудь терпели крах. Если ее матушка плакала, принцесса говорила так:
- Что за забавные гримаски строит мамочка! Да еще и водичку из щек выжимает! Вот смешная мамочка!
А когда отец ее бушевал и бранился, принцесса с хохотом танцевала вокруг него, хлопая в ладоши и восклицая:
- Еще, папочка! Еще! До чего потешно! Милый, смешной папочка!
Если же отец пытался схватить ее, она мгновенно ускользала - нет, грозный родитель не внушал ей ни малейшего страха, просто она думала, что по правилам игры попадаться не полагается. Оттолкнувшись ножкой, принцесса взмывала в воздух прямо над головою отца, или, танцуя, перепархивала вперед-назад и в сторону, точно огромная бабочка. Случалось и так, что, когда отец и мать уединялись посовещаться о судьбе дочери, беседу прерывали тщетно сдерживаемые взрывы хохота у них над головами, и, в негодовании подняв глаза, родители обнаруживали, что дочка парит себе в воздухе, вытянувшись во весь рост, и поглядывает на них снизу вверх, комично радуясь своему положению.
А в один прекрасный день приключилось весьма досадное недоразумение. Принцесса вышла погулять на лужайку в сопровождении одной из своих дам; а фрейлина крепко держала подопечную за руку. Углядев в противоположном конце лужайки отца, принцесса вырвала руку и помчалась к нему. А надо сказать, что, когда принцессе приходило в голову побегать самостоятельно, она обычно брала в каждую руку по камню, чтобы, взлетая, всякий раз опускаться на землю. Наряды и украшения здесь не спасали;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
- Ну и что не так с твоей деточкой? Она не застряла в трубе и не провалилась в колодец. Слышишь, как хохочет?
Однако и сам король не сдержал вздоха, но тут же сделал вид, что закашлялся, и проговорил:
- Право же, с легким сердцем и жить лучше, наша уж она там дочь или нет!
- Зато ветер в голове - это плохо, - отрезала королева, пророческим взором прозревая будущее.
- Хорошо, если скажут: "легка на подъем"! - не отступался король.
- Плохо, если скажут: "легка на помине"! - отвечала королева.
- Хорошо, если рука у нее легкая! - настаивал король.
- Плохо, если... - начала было королева, но король оборвал ее на полуслове.
- Собственно говоря, - объявил монарх тоном человека, который завершает спор с воображаемыми противниками, и, разумеется, остается победителем, - собственно говоря, легковесность во всех отношениях хороша.
- Зато в легкомыслии ровным счетом ничего хорошего нет, - отпарировала королева, понемногу выходя из себя.
Последние слова супруги привели его величество в замешательство, так что он развернулся на каблуке и отправился назад в бухгалтерию. Но еще на полпути его настиг голос королевы:
- На голове золото, и то неполновесное! - закричала она, решив, что одним последним словом ограничиваться не стоит, раз уж она и впрямь распалилась не на шутку.
А надо сказать, что королевины кудри были темнее ночи, а у короля во времена молодости и у его дочери ныне - золотые, как утро. Впрочем, задел короля отнюдь не уничижительный отзыв о собственной шевелюре, но двойной смысл фразы в целом. Его величество терпеть не мог остроты любого вида и сорта, а каламбуры - в особенности. Он не был уверен, к кому именно относятся слова королевы и подразумевается ли цвет волос - или, чего доброго, корона. Ибо, если уж ее величество не желает проглотить обиду, могла бы заодно и слова не глотать!
Король развернулся на втором каблуке и вернулся к супруге. Королева все еще пылала гневом, ибо сознавала свою вину - или знала, что супруг считает ее виноватой, а ведь это, по сути дела, то же самое.
- Дражайшая королева, - изрек монарх, - двуличность во всех ее проявлениях крайне предосудительна в отношениях супружеских пар любого ранга, не говоря уже о венценосных, а наиболее предосудительная из форм, в кои облекается двуличность, суть каламбур.
- Ну вот! - вздохнула королева. - Отпустишь шутку - а ее того и гляди схватят на лету! Нет на свете женщины несчастнее меня!
И вид у нее сделался такой удрученный, что король заключил супругу в объятия и они присели рядышком - посоветоваться.
- Ты в силах это вынести? - вопросил король.
- Не в силах, - отозвалась королева.
- Так что же нам делать? - воззвал король.
- Откуда мне знать? - откликнулась королева. - Может, попробуешь извиниться?
- Перед моей старшей сестрицей, ты имеешь в виду? - уточнил король.
- Ну да, - подтвердила королева.
- Ну что ж, не возражаю, - ответствовал король.
И на следующее же утро король отправился к старухе-принцессе и весьма смиренно попросил прощения, умоляя снять заклятие. Но принцесса с самым невозмутимым видом заверила, что понятия не имеет ни о каких чарах. Тем не менее, глазки ее отсвечивали розовым: верный признак того, что ведьма счастлива. Она посоветовала королю с королевой запастись терпением и впредь вести себя достойнее. И безутешный король вернулся во дворец. Королева попыталась ободрить его.
- Подождем, пока дочка подрастет. Может, тогда она сама что-нибудь присоветует. По крайней мере, она сможет описать нам свои ощущения.
- А что, если она выйдет замуж? - воскликнул король, в ужасе от внезапно пришедшей в голову мысли.
- Ну и что с того? - не поняла королева.
- Ты только представь себе! Вдруг у нее будут дети? Пройдет каких-нибудь сто лет - и в воздухе стаями запорхают младенцы, точно паутинка по осени!
- А это уже не наше дело, - отрезала королева. - Кроме того, к тому времени они непременно научатся сами о себе заботиться.
В ответ король только вздохнул.
Его величество охотно бы посоветовался с придворными медиками, да только опасался, что те вздумают поэкспериментировать с малюткой.
6. Нельзя столько смеяться!
А тем временем, невзирая на досадные происшествия и огорчения, доставляемые родителям, юная принцесса смеялась себе да подрастала - отнюдь не в ширину, - и выросла высокой и пухленькой. И достигла она семнадцатилетнего возраста, ни разу не попав в беду более серьезную, нежели дымовая труба. Спасая принцессу из помянутой трубы, уличный мальчишка, продемонстрировав изрядные гимнастические таланты, - вис носками сзади, заработал себе немалую славу и черную физиономию. Более того, при всей своей беспечности принцесса не совершила ровным счетом ничего предосудительного: вот только все вокруг без исключения вызывало у нее смех. Когда ей, в порядке опыта, сообщили, что генерала Кланрунфорта вместе со всем его войском порубили на мелкие кусочки, девушка только расхохоталась; услышав, что враг вот-вот осадит столицу ее папы, она расхохоталась безудержно, а уж когда ей сообщили, что город наверняка окажется во власти вражеских солдат, - ну, уж тут она хохотала до колик. Все попытки заставить ее воспринять всерьез хоть что-нибудь терпели крах. Если ее матушка плакала, принцесса говорила так:
- Что за забавные гримаски строит мамочка! Да еще и водичку из щек выжимает! Вот смешная мамочка!
А когда отец ее бушевал и бранился, принцесса с хохотом танцевала вокруг него, хлопая в ладоши и восклицая:
- Еще, папочка! Еще! До чего потешно! Милый, смешной папочка!
Если же отец пытался схватить ее, она мгновенно ускользала - нет, грозный родитель не внушал ей ни малейшего страха, просто она думала, что по правилам игры попадаться не полагается. Оттолкнувшись ножкой, принцесса взмывала в воздух прямо над головою отца, или, танцуя, перепархивала вперед-назад и в сторону, точно огромная бабочка. Случалось и так, что, когда отец и мать уединялись посовещаться о судьбе дочери, беседу прерывали тщетно сдерживаемые взрывы хохота у них над головами, и, в негодовании подняв глаза, родители обнаруживали, что дочка парит себе в воздухе, вытянувшись во весь рост, и поглядывает на них снизу вверх, комично радуясь своему положению.
А в один прекрасный день приключилось весьма досадное недоразумение. Принцесса вышла погулять на лужайку в сопровождении одной из своих дам; а фрейлина крепко держала подопечную за руку. Углядев в противоположном конце лужайки отца, принцесса вырвала руку и помчалась к нему. А надо сказать, что, когда принцессе приходило в голову побегать самостоятельно, она обычно брала в каждую руку по камню, чтобы, взлетая, всякий раз опускаться на землю. Наряды и украшения здесь не спасали;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13