8
Экран засветился, и в тот же миг Алек увидел встревоженное лицо Казимира.
— Алек! — воскликнул он. — Что случилось?
— Ничего особенного, — спокойно ответил Алек. — Были небольшие осложнения, но теперь все уладилось…
— Бабочки?
— За бабочками появились гусеницы! Хочешь на них взглянуть?
— Если нет ничего лучшего! — засмеялся Казимир.
Несколько минут Казимир с интересом всматривался в телеэкран.
— Да, приличная архитектура, — сказал он. — Высокие двери. Они что, ходят выпрямившись?..
— Сейчас поймешь… Но здания, конечно, имеют свои неудобства. У них лестницы как детские горки. Подняться на второй этаж — настоящий подвиг.
— Это они? — содрогнувшись, спросил Казимир.
— А что, не нравятся? — улыбнулся Алек.
— Бр-р! Как в страшном сне…
— Вблизи они выглядят симпатичнее, — сказал Алек. — И, в конце концов, никакой опасности, что тебя пригласят танцевать. Они глухонемые.
— Ах вот как!
Казимир снова стал наблюдать, молча и сосредоточенно.
— Можно кое-как выдержать. У исследователей Алфагея меньше шансов, чем у тебя. Они тебе не причинили вреда, Алек?
— Позднее я тебе расскажу. А сейчас у нас хорошие отношения, ведем философскую дискуссию.
— О чем?
— Старые, вечные темы…
— Алек, ты ничего от меня не скрываешь? Где Дирак?
— Не беспокойся, он в полной исправности, — ответил Алек. — Они содержали нас как пленников, но теперь мы свободны. При одном условии: надо доказать, что наш звездолет существует на самом деле.
Опасная искра мелькнула в глазах пилота:
— Ну это не проблема…
— Нет, нет, прошу тебя, Казимир, не наделай глупостей. От тебя требуется только одно: вечером, в одиннадцать часов, запустить сигнальную ракету… Выбери самую яркую.
— Ты уверен, что вы в полной безопасности? — нахмурившись, спросил Казимир.
— Уверен.
— Сколько времени предполагаешь еще провести там?
— Думаю, еще дней десять.
— И все-таки, прошу тебя, будь осторожен… Если что с вами случится, планета их лопнет как мыльный пузырь.
— Не подозревал, что ты такой кровожадный, — улыбнулся Алек. — Но скажи, что у тебя?
— А что у меня может быть? — пожал плечами Казимир. — Скука смертная. Подумываю, уж не смонтировать ли Дирака-второго, а то и поболтать не с кем.
— Неплохая идея. Только не забудь демонтировать его к тому времени, как мы вернемся.
— А что?
— Ну как тебе сказать… Может быть, Дираку-первому будет неприятно увидеть свое второе «я».
Казимир засмеялся.
— Ты все такой же, — сказал он. — Передай привет Дираку. Может быть, среди этих гусениц у него развились чувства.
— Багратионов не исключает такой возможности…
— Не смеши меня!
— Я кончаю, Казимир, — сказал Алек. — Отныне будем поддерживать регулярную связь.
— Ты что, приглашен на банкет?
— Слава богу, эта беда меня миновала, — улыбнулся Алек. — В меню нет ничего, кроме хлорофилла. А иногда даже и он искусственный.
— Не позавидуешь тебе…
— До свиданья, Казимир!
Экран погас.
9
Алек сидел на своем мягком стуле без спинки и думал о том, насколько быстро приспосабливается человеческое сознание к самой странной обстановке. Теперь все ему представлялось естественным, и даже мохнатое лицо Лоса казалось почти человеческим. Все-таки он не мог сдержать улыбки, когда президент планеты Вар с удивительной ловкостью стал карабкаться по отвесной стене к одному из верхних шкафов библиотеки. Лос вернулся, держа в руках легкую металлическую пластинку, похожую на гравюру.
— Это первый Лос нашей планеты, — сказал он. — Его называли Лосом Философом.
Алек удивленно посмотрел на него.
— Дирак говорил мне, что у вас нет такой науки.
— Да, теперь и правда нет, — ответил Лос. — Три века назад она была отменена специальным указом Совета.
Алек усмехнулся.
— Это нельзя назвать свободой мысли.
— Не знаю, какой смысл вы вкладываете в слово «свобода», Алек. Для нас это отсутствие принуждения. У нас свобода каждому индивиду гарантирована в рамках наших законов и традиций.
— Для нас это значит несколько больше, — снова усмехнулся Алек. — Мы ни в коем случае не мешаем людям думать, о чем они хотят, а также излагать свой мысли в письменной форме.
Лос задумался.
— Не знаю, разумно ли это, — сказал он.
— И все же почему надо было запрещать философию?
— Она просто оказалась ненужной, — ответил Лос. — Наша философия пыталась открыть законы развития. Эти законы нам дала наука. А что касается самых общих закономерностей и самых общих целей, то мы пришли к выводу, что нет иных законов развития, кроме тех, которые предлагает сама природа: развитие индивида от низшей стадии к высшей.
— Все ясно и просто, — пробормотал Алек. — И все же, надо полагать, были и другие мнения?
— Были, конечно, — кивнул Лос. — Особенно сильным было монистическое учение, проповедовавшее взгляды, подобные вашим. Они считали, что природа разумного существа должна быть единой и неделимой и что наука должна стараться обеспечить это единство. К этой школе принадлежал самый известный их философ по имени Син Темный. Сейчас я вам его покажу.
Лос снова вскарабкался по полкам и принес тонкую книжку, отпечатанную на какой-то особенной бумаге. На титульном листе была помещена фотография, которая сразу приковала внимание Алека.
— Он, однако, не был лишен чувств, — задумчиво сказал Алек.
— Возможно, — неуверенно ответил Лос. — Он отличался особенно дерзким и беспокойным умом.
— Может, вы прочтете мне что-нибудь?
Лос нехотя открыл первую страницу и стал читать:
«Куда стремишься ты, слепое существо? К какому темному морю текут реки твоих желаний? У тебя нет глаз, они слепы к чудесам, что окружают тебя. У тебя нет слуха, и ты не слышишь глас истины. Синие льды полюсов навеки заморозили твое сердце. Для чего твой холодный разум и для чего твои мертвые руки, если все, что они создают, печально и бессмысленно?»
Лос внезапно смолк.
— Но это же не философия! — воскликнул Алек. — Это поэзия…
— Нет, вот, это не поэзия, — недовольно ответил Лос. — Это просто мысли, дерзкие и необоснованные. Поэзию могут создавать только бабочки.
— Вы не могли бы показать мне что-нибудь из поэзии?
Лос с удивлением взглянул на него.
— Поэзия не записывается, — сказал он. — Это запрещено.
— Запрещено? А почему?
— Разве не ясно? У бабочек столь высокая поэзия, что она недоступна нашему пониманию. Кто не может ее воспринять, тот просто осквернит ее…
— Но что есть поэзия?
— Поэзия есть красота! — убежденно ответил Лос.
— И природа — красота…
— Нет, это красота их отношения к природе. Красота их отношения к любви. Не знаю, как это выразить точнее, Алек. Поэзия — это материализованный образ движения их души. Это кванты их духовной энергии, их непостижимого для нас счастья…
Алек молчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12