Заметил парня, бросился к нему:
– Эй, постой!..
– В чем дело? – Парень обернулся, и старик с ходу притормозил: на него смотрел Павлик Топорин, профессорский внучек.
– Извини, тезка, обознался, – сказал Коновалов. – За одного тут принял…
– Бывает, Павел Сергеевич, – засмеялся внучек. – Приняли за одного, а нас – много, – и вдруг подмигнул старику: – Все путем, Павел Сергеевич, все будет, как задумано. Чуть-чуть осталось…
И пошел себе.
А как похож, стервец, подумал Коновалов, со спины – одно лицо…
Не станем упрекать пенсионера в незнании русского языка. Ну, оговорился – с кем не бывает! Но ведь прав же, прав: похож, стервец…
– Я пойду, – сказал Сенька Пахомов. – Мне надо.
– Куда это? – вскинулась Ирка. – Ночь на дворе. Сенька помялся – соображал: как бы соврать ловчее.
– Халтурка одна подвернулась. Денежная.
– Какая халтура ночью? Зачем ты врешь, Сеня… – Ирка отвернулась к стене, накрыв голову одеялом.
Слышно было: опять заплакала.
Сенька переступил с ноги на ногу.
– Ирка, – сказал он ласково, – хочешь верь, хочешь нет, но я тебя люблю по-страшному. И никогда тебя не предам… А идти мне надо, честно. Я тебе потом расскажу, ладно?
Ирка не ответила, из-под одеяла не высунулась. Но плакать перестала, затихла: слов таких от мужа давно не слыхала.
Сенька пошел в прихожую, открыл стенной шкаф, достал инструмент – надежный, для себя сработанный. Прислушался: в спальне было тихо.
Все расскажу, виновато подумал Сенька, железно, расскажу. Вот построю, что надо, и сразу – Ирке…
Заметим: он уже не сомневался, что сумеет построить за ночь все, что надо .
Алевтина Олеговна не спала. Лежала на широкой супружеской кровати, слушала, как тихонько сопит муж. Туман в комнате стал гуще, а Стеценко его и не заметил. Алевтина Олеговна, когда ложилась, спросила:
– Дымно у нас как-то, верно?
– Выдумываешь все, – ответил муж. – Давай спать, тебе завтра рано…
Он не ведал, что попал в точку, просто сказал и сказал – слова же зачем-то придуманы…
Во дворе было пусто и темно, лишь тусклые ночники освещали над дверями таблички с номерами подъездов, да у выхода на набережную ветер раскачивал подвешенный на тонких тросовых растяжках фонарь.
Парень уже ждал Сеньку, похаживал по асфальту, насвистывал что-то неуловимо знакомое – то ли из песенного репертуара любимого Иркой Валеры Леонтьева, то ли из чуждого нам мюзикла «Стена» заграничного ансамбля «Пинк Флойд».
– Тьма египетская, – поеживаясь, сказал Сенька, – хрен разметишь…
– И не надо, – сказал парень. – Ты клади кирпичики, а они сами, как надо, построятся.
– Что за бред?
– Кому бред, а кому – нет, – в рифму сообщил парень, засмеялся. – Клади-клади – увидишь.
– Что здесь увидишь? – проворчал Сенька, надел рукавицы. – А раствор где?
– Все здесь.
Сенька пригляделся: у стены дома и впрямь стоял ящик с раствором, а куча кирпича невесть когда переместилась с газона на тротуар, к Сенькиному подъезду. Сенька ткнул мастерком в ящик – свежий раствор, самое оно.
– Без подручного трудно будет. Поможешь?
– Конечно, – сказал парень, снял куртку, повесил ее на куцую ветку тополя, велением домоуправа подстриженного «под бокс». – Все помогут.
– Кто все? Все спят…
– Кто не спит, тот и поможет, – непонятно заявил парень, тем более непонятно, что во дворе по-прежнему никого не было.
– Ну, лады, – вроде бы соглашаясь с неизбежным, протянул Сенька, взял из кучи кирпич, постучал по нему – целый! – зачерпнул раствор, шлепнул его прямо на асфальт у стены дома. Потом аккуратно уложил кирпич на растворенную лепешку, поерзал им, пристукнул сверху деревянной ручкой мастерка. – Давай следующий, не спи!
Парень проворно подал ему кирпич, Сенька снова зачерпнул, снова шлепнул, уложил, поерзал, пристукнул…
– В три ряда, говоришь?
– В три ряда.
– Годится!
Сеньку неожиданно охватило знакомое чувство азарта – как всегда, когда дело пошло и времени на него отпущено – с гулькин нос, и бригадир бубнит:
«Давай-давай!», и подручный сбивается с ног, таская ведра с раствором к месту кладки, и кирпичи целенькие в руку идут – хоть в домино ими играй! – и кладка получается ровная, прочная, раствор схватывается быстро, и ты уже не думаешь о часах, не глазеешь по сторонам, ты уже весь – в гонке, в тобой самим заданном ритме, а кладка растет, она тебе – по пояс, по грудь, а ты – дальше, дальше, ничего не слышишь, разве что прорвется откуда-нибудь пустяковый вопросик:
– Что ты делаешь, Сеня?!
Кто это?.. Вот тебе раз – Ирка! Не выдержала, дуреха, вылезла из постели, пошла среди ночи пропавшего мужа искать. А он не пропал, он – вот он!
– Строю, Ирка!
– Что?!
– Стену!
– Зачем?!
– Чтоб лучше было!
– Кому?!
– Всем, Ирка, всем! Чего стоишь? Помогай, раз пришла…
– Ты когда начал?!
Дурацкий вопрос. Будто сама не знает…
– Только что и начал!
– Как только что?! Как только что?! Ты посмотри…
Глянул: батюшки-святы, когда и успел столько?! От Сенькиного подъезда до самого Сеньки, застывшего на секунду с кирпичом в руке, было никак не меньше пятидесяти метров. И на всех этих чертовых метрах темнела стена . Мрачной громадой высилась она вдоль двора, именно высилась, поскольку была выше Сеньки сантиметров на тридцать. А он ведь – пока помоста нет – всего по грудь и клал…
– Эй, парень! – испуганно крикнул Сенька.
Тот сразу возник сбоку – запарившийся.
– Чего тебе?
– Откуда это все?
– От верблюда! – хохотнул наглый, хлопнул Сеньку по спине. – Ты, мастер, ее только сажаешь , а уж растет она сама…
– Как растет?!
– Как в сказке. Не бери в голову, Сеня, бери в руки, – и кирпич сует.
Сенька кирпич оттолкнул:
– Погоди, у меня есть… Но ведь так не бывает!
– Бывает – не бывает, какая теперь разница? Есть она, Сеня, есть, и стояла здесь давно. Ты ее лишь проявил, а для этого много времени не надо: одна ночь – и вся наша. Смотри зорче…
Он взмахнул рукой, и в неверном свете дворовых ночников Сенька увидел, что с другой стороны двора, от двенадцатого подъезда, навстречу тоже растет стена, и к каждому подъезду от нее перпендикулярно уходят такие же высокие «отростки» в те же три кирпича, вползают на ступеньки, скрываются в доме.
– В дом-то зачем? Так не договаривались…
– Я же говорю: она здесь была. Она есть, Сеня, только никто раньше ее не замечал, не хотел замечать, а теперь увидят – придется! – наткнутся на нее, упрутся лбами, завоют от страха: как дальше жить?.. Давай, мастер, работай. Закончишь – поймешь.
– Что пойму?
– Как жил. Как все живут. И как жить нельзя.
– За стеной?
– Причем за глухой. За кладбищенской.
– Выходит, и мы с Иркой…
– Вы свою стену сегодня разрушили. Сон помнишь?
– Странный какой-то…
– Не странный, а испытательный . Не прорвался бы ты к Ирке, не разодрал бы плетенку из слов, стояла бы у вас сегодня стена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
– Эй, постой!..
– В чем дело? – Парень обернулся, и старик с ходу притормозил: на него смотрел Павлик Топорин, профессорский внучек.
– Извини, тезка, обознался, – сказал Коновалов. – За одного тут принял…
– Бывает, Павел Сергеевич, – засмеялся внучек. – Приняли за одного, а нас – много, – и вдруг подмигнул старику: – Все путем, Павел Сергеевич, все будет, как задумано. Чуть-чуть осталось…
И пошел себе.
А как похож, стервец, подумал Коновалов, со спины – одно лицо…
Не станем упрекать пенсионера в незнании русского языка. Ну, оговорился – с кем не бывает! Но ведь прав же, прав: похож, стервец…
– Я пойду, – сказал Сенька Пахомов. – Мне надо.
– Куда это? – вскинулась Ирка. – Ночь на дворе. Сенька помялся – соображал: как бы соврать ловчее.
– Халтурка одна подвернулась. Денежная.
– Какая халтура ночью? Зачем ты врешь, Сеня… – Ирка отвернулась к стене, накрыв голову одеялом.
Слышно было: опять заплакала.
Сенька переступил с ноги на ногу.
– Ирка, – сказал он ласково, – хочешь верь, хочешь нет, но я тебя люблю по-страшному. И никогда тебя не предам… А идти мне надо, честно. Я тебе потом расскажу, ладно?
Ирка не ответила, из-под одеяла не высунулась. Но плакать перестала, затихла: слов таких от мужа давно не слыхала.
Сенька пошел в прихожую, открыл стенной шкаф, достал инструмент – надежный, для себя сработанный. Прислушался: в спальне было тихо.
Все расскажу, виновато подумал Сенька, железно, расскажу. Вот построю, что надо, и сразу – Ирке…
Заметим: он уже не сомневался, что сумеет построить за ночь все, что надо .
Алевтина Олеговна не спала. Лежала на широкой супружеской кровати, слушала, как тихонько сопит муж. Туман в комнате стал гуще, а Стеценко его и не заметил. Алевтина Олеговна, когда ложилась, спросила:
– Дымно у нас как-то, верно?
– Выдумываешь все, – ответил муж. – Давай спать, тебе завтра рано…
Он не ведал, что попал в точку, просто сказал и сказал – слова же зачем-то придуманы…
Во дворе было пусто и темно, лишь тусклые ночники освещали над дверями таблички с номерами подъездов, да у выхода на набережную ветер раскачивал подвешенный на тонких тросовых растяжках фонарь.
Парень уже ждал Сеньку, похаживал по асфальту, насвистывал что-то неуловимо знакомое – то ли из песенного репертуара любимого Иркой Валеры Леонтьева, то ли из чуждого нам мюзикла «Стена» заграничного ансамбля «Пинк Флойд».
– Тьма египетская, – поеживаясь, сказал Сенька, – хрен разметишь…
– И не надо, – сказал парень. – Ты клади кирпичики, а они сами, как надо, построятся.
– Что за бред?
– Кому бред, а кому – нет, – в рифму сообщил парень, засмеялся. – Клади-клади – увидишь.
– Что здесь увидишь? – проворчал Сенька, надел рукавицы. – А раствор где?
– Все здесь.
Сенька пригляделся: у стены дома и впрямь стоял ящик с раствором, а куча кирпича невесть когда переместилась с газона на тротуар, к Сенькиному подъезду. Сенька ткнул мастерком в ящик – свежий раствор, самое оно.
– Без подручного трудно будет. Поможешь?
– Конечно, – сказал парень, снял куртку, повесил ее на куцую ветку тополя, велением домоуправа подстриженного «под бокс». – Все помогут.
– Кто все? Все спят…
– Кто не спит, тот и поможет, – непонятно заявил парень, тем более непонятно, что во дворе по-прежнему никого не было.
– Ну, лады, – вроде бы соглашаясь с неизбежным, протянул Сенька, взял из кучи кирпич, постучал по нему – целый! – зачерпнул раствор, шлепнул его прямо на асфальт у стены дома. Потом аккуратно уложил кирпич на растворенную лепешку, поерзал им, пристукнул сверху деревянной ручкой мастерка. – Давай следующий, не спи!
Парень проворно подал ему кирпич, Сенька снова зачерпнул, снова шлепнул, уложил, поерзал, пристукнул…
– В три ряда, говоришь?
– В три ряда.
– Годится!
Сеньку неожиданно охватило знакомое чувство азарта – как всегда, когда дело пошло и времени на него отпущено – с гулькин нос, и бригадир бубнит:
«Давай-давай!», и подручный сбивается с ног, таская ведра с раствором к месту кладки, и кирпичи целенькие в руку идут – хоть в домино ими играй! – и кладка получается ровная, прочная, раствор схватывается быстро, и ты уже не думаешь о часах, не глазеешь по сторонам, ты уже весь – в гонке, в тобой самим заданном ритме, а кладка растет, она тебе – по пояс, по грудь, а ты – дальше, дальше, ничего не слышишь, разве что прорвется откуда-нибудь пустяковый вопросик:
– Что ты делаешь, Сеня?!
Кто это?.. Вот тебе раз – Ирка! Не выдержала, дуреха, вылезла из постели, пошла среди ночи пропавшего мужа искать. А он не пропал, он – вот он!
– Строю, Ирка!
– Что?!
– Стену!
– Зачем?!
– Чтоб лучше было!
– Кому?!
– Всем, Ирка, всем! Чего стоишь? Помогай, раз пришла…
– Ты когда начал?!
Дурацкий вопрос. Будто сама не знает…
– Только что и начал!
– Как только что?! Как только что?! Ты посмотри…
Глянул: батюшки-святы, когда и успел столько?! От Сенькиного подъезда до самого Сеньки, застывшего на секунду с кирпичом в руке, было никак не меньше пятидесяти метров. И на всех этих чертовых метрах темнела стена . Мрачной громадой высилась она вдоль двора, именно высилась, поскольку была выше Сеньки сантиметров на тридцать. А он ведь – пока помоста нет – всего по грудь и клал…
– Эй, парень! – испуганно крикнул Сенька.
Тот сразу возник сбоку – запарившийся.
– Чего тебе?
– Откуда это все?
– От верблюда! – хохотнул наглый, хлопнул Сеньку по спине. – Ты, мастер, ее только сажаешь , а уж растет она сама…
– Как растет?!
– Как в сказке. Не бери в голову, Сеня, бери в руки, – и кирпич сует.
Сенька кирпич оттолкнул:
– Погоди, у меня есть… Но ведь так не бывает!
– Бывает – не бывает, какая теперь разница? Есть она, Сеня, есть, и стояла здесь давно. Ты ее лишь проявил, а для этого много времени не надо: одна ночь – и вся наша. Смотри зорче…
Он взмахнул рукой, и в неверном свете дворовых ночников Сенька увидел, что с другой стороны двора, от двенадцатого подъезда, навстречу тоже растет стена, и к каждому подъезду от нее перпендикулярно уходят такие же высокие «отростки» в те же три кирпича, вползают на ступеньки, скрываются в доме.
– В дом-то зачем? Так не договаривались…
– Я же говорю: она здесь была. Она есть, Сеня, только никто раньше ее не замечал, не хотел замечать, а теперь увидят – придется! – наткнутся на нее, упрутся лбами, завоют от страха: как дальше жить?.. Давай, мастер, работай. Закончишь – поймешь.
– Что пойму?
– Как жил. Как все живут. И как жить нельзя.
– За стеной?
– Причем за глухой. За кладбищенской.
– Выходит, и мы с Иркой…
– Вы свою стену сегодня разрушили. Сон помнишь?
– Странный какой-то…
– Не странный, а испытательный . Не прорвался бы ты к Ирке, не разодрал бы плетенку из слов, стояла бы у вас сегодня стена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19