Волки и в болотах живут, и в степи, и в пустыне, лишь бы там разводили скот. И ещё есть пословица: «Дерутся, как кошка с собакой», а у нас Трезор очень дружил с Васькой.
Никто в классе не читал с таким выражением стихи Некрасова:
Плакала Саша, как лес вырубали,
Ей и теперь его жалко до слёз.
Сколько тут было кудрявых берёз!
Там из-за старой, нахмуренной ели
Красные гроздья калины глядели,
Там поднимался дубок молодой…
Читая напамять, Серёжа обычно смотрел в окно, и я уверена, что он живо представлял себе всё, о чём рассказывал поэт.
– Марина Николаевна, вы любите кошек? – спросил он как-то. – Неужели не любите? Да почему же? Они хорошие и всё понимают. У нас Васька больше всех любит мою маму. Он её в передней всегда встречает, ходит за ней, как собака, ласкается. А умный какой! Он даже служить умеет. Мы его, когда учили, не наказывали, не пугали, а всё лаской, и он в четыре дня научился. И не ворует. Вот ставьте перед ним хоть молоко, хоть мясо – он ни за что не тронет, только жмурится и отворачивается, чтоб не завидно было.
Как всякому, кто горячо, искренне чем-нибудь увлечён, Серёже хотелось делиться своими знаниями и наблюдениями. Ребята охотно слушали его «звериные рассказы». Сочинения на вольную тему Серёжа всегда писал о животных или о птицах.
Посмотрев коллекции Киры и Андрея и наслушавшись разговоров о марках, Серёжа предложил:
– Давайте всем классом собирать!
– Всем классом нельзя. Марки всегда собирают в одиночку, – возразил Морозов.
– Почему это? Давайте так: я буду собирать марки, на которых есть животные…
– Зоопарк в альбоме, – подсказала я.
– Вот-вот! – Серёжа благодарно взглянул на меня.
Больше сказать ему ничего не пришлось.
– У меня будут марки с растениями! – уже кричал Боря Левин. – У Кирсанова – про художников… Дим, хочешь художников?
– Таких марок мало, – неуверенно, но уже с искоркой интереса во взгляде сказал Дима.
– Про художников и музыкантов тогда, – вмешался Кира. – Вот и получится много. Есть марки Репина, Сурикова, Чайковского, Римского-Корсакова. Мишки есть художника Шишкина – в несколько красок, прямо как настоящая картина.
– Хорошо придумал! – скрепил Лёша и тут же сел записывать темы:
«Великая Отечественная война. Великие люди нашей Родины:
1) Писатели, художники и музыканты.
2) Учёные, изобретатели и путешественники.
Воздухоплавание.
Архитектура.
Спорт.
Марочный ботанический сад.
Марочный зоопарк».
– Только давайте условимся: не просто собирать и наклеивать, а с объяснениями, – сказала я. – Например, некрасовская марка. Надо под нею кратко, в несколько строчек, сообщить, что вы знаете о Некрасове: когда он родился и умер, какие произведения написал. Если на марке изображено дерево, напишите, в каких краях оно растёт и чем замечательно. Если здание – где построено, что вам о нём известно.
– А потом будем читать друг у друга! – подхватил Борис.
Разработали и план альбомов: надо сшить большие листы ватманской бумаги, разлиновать места для марок и подписей. Хранить альбомы решили в шкафу у Лёши.
На другой день я вошла в класс за несколько минут до начала урока (он был первый). При виде меня Морозов встал.
– Марина Николаевна, вот я принёс в общую коллекцию, – произнёс он.
Это была красивая тувинская марка – зелёная, с изображением забавной, словно удивлённой белки.
– Это на развод! – закричали ребята. – Молодец!
– Белка – это по моей части! – обрадовался Серёжа.
– Ты придумал, ты первый и начнёшь, – сказала я.
– Интересно, кого Глазков привёл? Медведя? – лукаво спросил Толя.
– А может, Кирилл ничего не принёс, – поддразнил его Лёша. – Не догадался – и всё.
– Догадался, – сказал Кира.
Встретив мой взгляд, он подошёл, осторожно вынул из конвертика марку и положил мне на стол.
– Какую принёс? Какую? – послышалось со всех сторон.
Я не успела ничего сказать. Гай, сидевший на первой парте как раз напротив моего стола, удивлённо вскрикнул:
– Первая русская! Которую Александр Иосифович подарил!
Все застыли. Та самая марка, с которой Кира нипочём не хотел расставаться! Та самая, из-за которой было столько волнений и споров!
– Зря ты это, – сказал наконец Лёша.
– Почему зря? – спросил Кира с обидой в голосе.
– Она тебе самому нужна.
– А по-твоему – мне нести, что самому не нужно?
– Да ведь… дарёное не дарят! – нашёлся Лёша. – Эту марку тебе подарили, значит ты не имеешь права никому её отдавать. Понял?
Я смотрела на Киру. Радость, что можно взять марку обратно, сомнение, неуверенность – хорошо ли это будет, смущение, благодарность Лёше за его неотразимые доводы, – всё перемешалось на этом лице. Он покраснел так, что светлые негустые брови стали казаться белыми, а чуть торчащие уши – одного цвета с галстуком. Губы вздрагивали.
– Видишь, Кира, – поспешила вмешаться я: – твоя марка замечательная, ценная, но она не входит ни в одну нашу тему. А в твоём альбоме она нужна. Ты возьми её. Мы тебе очень благодарны.
– Тогда я принесу для Кирсанова… Я принесу Маяковского, Руставели, Чехова и Некрасова.
– Вот и прекрасно! А теперь к доске пойдёт Федя и расскажет нам биографию Короленко.
Пока Лукарев шёл к доске, я взглянула на Морозова: он сидел хмурый, закусив губу.
НОВЕНЬКИЙ
– Сегодня Лёва не сможет притти к нам на сбор звена, – говорит Рябинин. – Он пишет сочинение по литературе.
Все понимают, что это значит.
Любовь Александровна, преподавательница литературы в старших классах, – человек строгий. Когда Лёве предстоит сдавать сочинение, он перечитывает всё, что можно найти по заданной теме, подолгу корпит над планом, иногда советуется со мною и всегда старается придумать интересное, не стандартное начало. Он, да и никто из старшеклассников, не осмелится написать, что литературный герой «является представителем»: все знают, как жестоко Любовь Александровна высмеет ученика, который не дал себе труда подумать, а попросту воспользовался готовой формулировкой. О списывании с учебника или с предисловий и говорить нечего. Никогда её презрение и насмешка не бывают так безжалостны, как в тех случаях, когда она обнаруживает в ком-нибудь желание блеснуть чужими мыслями.
Как-то, ещё в прошлом году, Лёва употребил в одном из своих сочинений такой оборот: «целиком и полностью». Он до сих пор помнит, как отчитала его Любовь Александровна. «И всю жизнь буду помнить», уверяет он.
Любовь Александровна строга со своими учениками, иногда беспощадна, но они никогда не чувствуют себя оскорблёнными.
Я понимаю: в жестоких, язвительных отповедях учительницы они чувствуют подлинное уважение к ним. Ведь так не станешь говорить с теми, кто неспособен понять, не станешь много требовать с того, кому всё равно не под силу выполнить требуемое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Никто в классе не читал с таким выражением стихи Некрасова:
Плакала Саша, как лес вырубали,
Ей и теперь его жалко до слёз.
Сколько тут было кудрявых берёз!
Там из-за старой, нахмуренной ели
Красные гроздья калины глядели,
Там поднимался дубок молодой…
Читая напамять, Серёжа обычно смотрел в окно, и я уверена, что он живо представлял себе всё, о чём рассказывал поэт.
– Марина Николаевна, вы любите кошек? – спросил он как-то. – Неужели не любите? Да почему же? Они хорошие и всё понимают. У нас Васька больше всех любит мою маму. Он её в передней всегда встречает, ходит за ней, как собака, ласкается. А умный какой! Он даже служить умеет. Мы его, когда учили, не наказывали, не пугали, а всё лаской, и он в четыре дня научился. И не ворует. Вот ставьте перед ним хоть молоко, хоть мясо – он ни за что не тронет, только жмурится и отворачивается, чтоб не завидно было.
Как всякому, кто горячо, искренне чем-нибудь увлечён, Серёже хотелось делиться своими знаниями и наблюдениями. Ребята охотно слушали его «звериные рассказы». Сочинения на вольную тему Серёжа всегда писал о животных или о птицах.
Посмотрев коллекции Киры и Андрея и наслушавшись разговоров о марках, Серёжа предложил:
– Давайте всем классом собирать!
– Всем классом нельзя. Марки всегда собирают в одиночку, – возразил Морозов.
– Почему это? Давайте так: я буду собирать марки, на которых есть животные…
– Зоопарк в альбоме, – подсказала я.
– Вот-вот! – Серёжа благодарно взглянул на меня.
Больше сказать ему ничего не пришлось.
– У меня будут марки с растениями! – уже кричал Боря Левин. – У Кирсанова – про художников… Дим, хочешь художников?
– Таких марок мало, – неуверенно, но уже с искоркой интереса во взгляде сказал Дима.
– Про художников и музыкантов тогда, – вмешался Кира. – Вот и получится много. Есть марки Репина, Сурикова, Чайковского, Римского-Корсакова. Мишки есть художника Шишкина – в несколько красок, прямо как настоящая картина.
– Хорошо придумал! – скрепил Лёша и тут же сел записывать темы:
«Великая Отечественная война. Великие люди нашей Родины:
1) Писатели, художники и музыканты.
2) Учёные, изобретатели и путешественники.
Воздухоплавание.
Архитектура.
Спорт.
Марочный ботанический сад.
Марочный зоопарк».
– Только давайте условимся: не просто собирать и наклеивать, а с объяснениями, – сказала я. – Например, некрасовская марка. Надо под нею кратко, в несколько строчек, сообщить, что вы знаете о Некрасове: когда он родился и умер, какие произведения написал. Если на марке изображено дерево, напишите, в каких краях оно растёт и чем замечательно. Если здание – где построено, что вам о нём известно.
– А потом будем читать друг у друга! – подхватил Борис.
Разработали и план альбомов: надо сшить большие листы ватманской бумаги, разлиновать места для марок и подписей. Хранить альбомы решили в шкафу у Лёши.
На другой день я вошла в класс за несколько минут до начала урока (он был первый). При виде меня Морозов встал.
– Марина Николаевна, вот я принёс в общую коллекцию, – произнёс он.
Это была красивая тувинская марка – зелёная, с изображением забавной, словно удивлённой белки.
– Это на развод! – закричали ребята. – Молодец!
– Белка – это по моей части! – обрадовался Серёжа.
– Ты придумал, ты первый и начнёшь, – сказала я.
– Интересно, кого Глазков привёл? Медведя? – лукаво спросил Толя.
– А может, Кирилл ничего не принёс, – поддразнил его Лёша. – Не догадался – и всё.
– Догадался, – сказал Кира.
Встретив мой взгляд, он подошёл, осторожно вынул из конвертика марку и положил мне на стол.
– Какую принёс? Какую? – послышалось со всех сторон.
Я не успела ничего сказать. Гай, сидевший на первой парте как раз напротив моего стола, удивлённо вскрикнул:
– Первая русская! Которую Александр Иосифович подарил!
Все застыли. Та самая марка, с которой Кира нипочём не хотел расставаться! Та самая, из-за которой было столько волнений и споров!
– Зря ты это, – сказал наконец Лёша.
– Почему зря? – спросил Кира с обидой в голосе.
– Она тебе самому нужна.
– А по-твоему – мне нести, что самому не нужно?
– Да ведь… дарёное не дарят! – нашёлся Лёша. – Эту марку тебе подарили, значит ты не имеешь права никому её отдавать. Понял?
Я смотрела на Киру. Радость, что можно взять марку обратно, сомнение, неуверенность – хорошо ли это будет, смущение, благодарность Лёше за его неотразимые доводы, – всё перемешалось на этом лице. Он покраснел так, что светлые негустые брови стали казаться белыми, а чуть торчащие уши – одного цвета с галстуком. Губы вздрагивали.
– Видишь, Кира, – поспешила вмешаться я: – твоя марка замечательная, ценная, но она не входит ни в одну нашу тему. А в твоём альбоме она нужна. Ты возьми её. Мы тебе очень благодарны.
– Тогда я принесу для Кирсанова… Я принесу Маяковского, Руставели, Чехова и Некрасова.
– Вот и прекрасно! А теперь к доске пойдёт Федя и расскажет нам биографию Короленко.
Пока Лукарев шёл к доске, я взглянула на Морозова: он сидел хмурый, закусив губу.
НОВЕНЬКИЙ
– Сегодня Лёва не сможет притти к нам на сбор звена, – говорит Рябинин. – Он пишет сочинение по литературе.
Все понимают, что это значит.
Любовь Александровна, преподавательница литературы в старших классах, – человек строгий. Когда Лёве предстоит сдавать сочинение, он перечитывает всё, что можно найти по заданной теме, подолгу корпит над планом, иногда советуется со мною и всегда старается придумать интересное, не стандартное начало. Он, да и никто из старшеклассников, не осмелится написать, что литературный герой «является представителем»: все знают, как жестоко Любовь Александровна высмеет ученика, который не дал себе труда подумать, а попросту воспользовался готовой формулировкой. О списывании с учебника или с предисловий и говорить нечего. Никогда её презрение и насмешка не бывают так безжалостны, как в тех случаях, когда она обнаруживает в ком-нибудь желание блеснуть чужими мыслями.
Как-то, ещё в прошлом году, Лёва употребил в одном из своих сочинений такой оборот: «целиком и полностью». Он до сих пор помнит, как отчитала его Любовь Александровна. «И всю жизнь буду помнить», уверяет он.
Любовь Александровна строга со своими учениками, иногда беспощадна, но они никогда не чувствуют себя оскорблёнными.
Я понимаю: в жестоких, язвительных отповедях учительницы они чувствуют подлинное уважение к ним. Ведь так не станешь говорить с теми, кто неспособен понять, не станешь много требовать с того, кому всё равно не под силу выполнить требуемое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67