Флажки ожили, они отвечают ей, они спорят, меняются с ней стеклышками. Флажки есть худые и толстые, длинные и покороче, вот этот - с пятнышком, у этого оборван уголок.
Дверь открылась, в комнату вошли Митя и Саша. Они разделись, Саша взяла Катю, а Митя, который только что слушал на улице вечернюю сводку, подошел к карте.
- Где флажки? - сказал он, не оглядываясь. - Что за черт?
Аня притихла у стола. Оглянувшись, Митя увидел Анины расширенные глаза, потом флажки.
- Нет, это черт знает что! - сказал он. - Мало того, что в доме нет газет, мало того, что...
Он сгреб флажки, оцарапал себе руку. Закусив губу, сдвинув брови, он подошел к карте и, каменный от молчаливого гнева, стал водворять флажки на прежние места. Аня совсем притихла. Ужинали в молчании, а потом, когда поели, видно желая загладить свою вину и проморить, сильно ли сердится Митя, Аня подошла к нему и попросила:
- Почитай мне, Митя.
Он молчал.
Тяжело вздохнув, она сказала:
Он не ответил.
- Я больше не буду! - сказала она с отчаянием. Ответа не было.
- Ну-у, Митя! - протянула Аня.
Он резко повел плечом, встал и отошел к окну. Даже его спина говорила: "Не прощу. Отстань! Бабье, куриный народ".
Саша смотрела на него - большого, широкоплечего. И на Аню - маленькую, худую, в линялом фланелевом платьишке. Прядь светлых волос свешивалась на лоб, а губы были как ниточки, она их крепко стиснула. От обиды? Чтоб не заплакать?
- Митя! - сказала Саша. - Пойдем погуляем.
- На улице дождь, - ответил он, не оборачиваясь, - какое гулянье!
- Мне надо с тобой поговорить, - тихо ответила она, но голос ее звучал повелительно.
Он посмотрел на нес пристально, с удивлением и молча подал ей пальто.
Хлестал дождь. Они шли по улице молча. Наконец он спросил:
- Ты, кажется, хотела что-то сказать?
- Хотела. И скажу. Я думаю, не стоило бы тебе срывать свою злость на девчонке. Ты военный. Солдат. А она... не стыдно тебе?
Она почуяла, что он сжался, плечо и рука рядом словно одеревенели. Она продолжала безжалостно:
- Я думала, ты любишь ее...
- Люблю, - сквозь зубы ответил Митя.
- Так не любят.
- А где это сказано, как надо любить? Она продолжала, не слушая:
***
- Так не любят. Когда любят - прощают, когда любят - жалеют. И не молчат. Не копят обиды. Мы с Юлей - мы никогда не ссорились. А почему? Мы никогда ничего не держали за пазухой, мы сразу говорили, если...
- "Мы с Юлей", - сказал он. - Ох уж этот детский сад. Вы с Юлей!
- И... и с Лешей тоже, - она не посмела сказать "с Андреем". - Нельзя молчать, когда любишь.
- О да, вы специалисты в области чувств - и ты, и Юля, и особенно Леша. Боже мой, почему это дети и женщины так любят выяснять отношения?
- Не смей так разговаривать со мной, - Саша остановилась. - Я могу плохо сказать, могу бестолково сказать, пускай я глупая, но я правду говорю. Скажи, разве у нас с тобой сейчас так, как прежде? Как должно быть?
- А разве мы прежние? - тихо сказал он.
- Я - такая же, как была, - ответила Саша с отчаянием, - а ты - вот ты действительно другой. И я вижу, до тебя не достучишься.
- Скажи, у Москвина был хороший характер?
До сих пор он говорил сухо. Сейчас в его голосе прозвучало бешенство.
- У Андрея? - Похолодев, Саша остановилась, провела рукой по глазам. Да, хороший.
- А у меня плохой. Отвратительный. И я должен был сказать тебе об этом давно. Потому что...
Но она уже не слышала. Ступая по лужам, не замечая дождя, она почти бежала к дому.
...Ночью, прижавшись щекой к подушке, Саша думала о том, что случилось. Сейчас пойму, - говорила она себе, крепко закрыв глаза. А что тут понимать? Все ясно, надо только заставить себя поглядеть правде в лицо.
Дождь стучит в окна. Сквозь мгновенный хрупкий сон Саша вновь и вновь слышит неприязненный голос. От горя она просыпается и чует: Митя не спит. Они лежат рядом,
Затаившись, боясь шевельнуться. Одиночество - страшное слово. Оно горько, когда человек один. Теперь она знает: одиночество вдвоем - горше всего. Тут не помогут ни слова, ни объяснения. Не проломить эту стену, выросшую между двумя людьми, ни боли, ни слезам. Как же это случается? Как это случилось у них? Раньше не то что слово улыбка, взгляд все было дорого и понятно. А сейчас - кричи, молчи, умри, а сердце в ответ не тронется.
"Не любит, не любит, не любит", - повторяла про себя Саша.
И вдруг рядом тихо сказали:
- Люблю. - Горячее дыхание обожгло ей щеку. - Как же ты этого не понимаешь, не слышишь?
Митины губы прикоснулись к Сашиной руке. Она не смела откликнуться. Ведь так бывало уже, и не раз: темный день, молчание, а потом ночь - и вновь тепло, которое позволяло жить дальше, верить и ждать. А наутро все то же" И все тише и глуше становился Сашин отклик, и все меньше запасы доверия и щедрости. И в ответ на движение руки, на слово "люблю" - только боль.
И Митя почувствовал это - как раньше, когда все слышал в ней и угадывал. И с проникновением, которое одно только переворачивает душу, пришли единственные слова, те единственные, которые помогли бы ей понять и простить:
- Мне очень плохо. Поверь, если можешь. Перетерпи, если можешь. Худо мне, понимаешь? Милая моя... Что бы я был без тебя?
И она услышала, и осталась рядом, и простила, как оставалась постоянно, как прощала прежде. Она забыла потому, что нужно было забыть... До следующего удара, до новой обиды и горечи.
- Мама, Сережа говорит, что Митя мои папа. А я ему объяснила, что он Митя, а не папа.
- Мама, Сережа меня стукнул!
- Ты сама его ударила...В глазах слезы:
- Ты меня совсем не жалеешь. Одну только Катьку жалеешь, а больше никого...
Анюта планет по каждому поводу и без повода. Уронила хлеб - плачет. Оступилась - упасть не упала, только оступилась - плачет. Не сразу ответили ей на вопрос - в слезы. Раньше этого не было.
- Моя мама, моя... И Катина, и Катина...
- Мама, ты меня любишь?
- Очень.
- А почему же все время смотришь на Катеньку?
Увидела, как Митя, лаская Катю, поцеловал ее в лоб. Только он ушел, Анюта мне:
- Мама, поцелуй меня в лоб! - И чуть погодя:
- Нет, Митя меня не любит. Он одну Катьку любит.
Анюта:
Лети, лети, лепесток, Через Запад на Восток, Через Север, через Юг, Возвращайся, сделав круг, Облети вокруг земли, Быть по-моему вели.
Вели, чтоб Катя скорее выросла и чтоб кончилась война!"
На Аню не стало никакой управы. Анисья Матвеевна была занята хозяйством и Катей. Саша и Митя работали. Аню тоже целиком поглотил тупик, их маленькая улица, похожая на большой московский двор.
Чем они были там заняты, что было их жизнью - Бог весть!
Их было много - москвичи, ленинградцы, местные. Были у них свои тайны, свои ссоры и примирения. Аня приходила домой только поесть. Она вся была там - за порогом. Однажды Саша взялась приводить в порядок Анино пальто пришивала пуговицы, положила заплату на воротник, и вдруг из кармана посыпались разноцветные стеклышки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54