Мальчик был не виновен в этом проступке, однако гнев хозяина все же обрушился на его голову. Торкель оправдывался оплошностью метрдотеля, но когда того призвали к ответу, он стал врать и изворачиваться. И Торкель же оказался в лгунах. Вся его душа возмутилась ложными обвинениями и несправедливостью; он забылся. В ответ он получил две пощечины – одну от ресторатора, другую от метрдотеля, а вдобавок хозяин выкрикнул страшную угрозу: пусть, мол, Торкель убирается к себе домой, в свой свинарник на другом берегу пролива.
Предоставленные самим себе постояльцы впервые грубо отчитали его, что причинило еще большее огорчение мальчику, привыкшему видеть вокруг одни лишь приветливые лица.
Это был поистине злосчастный день!
И когда Торкеля послали с каким-то поручением на другой конец острова, он испытал облегчение, оставшись наконец в одиночестве. Тут он впервые заплакал из-за несправедливостей жизни и впервые же понял, что он на свете один-одинешенек.
Все вокруг померкло, все казалось грубым и мерзким, все, что он видел и слышал дурного и от чего сознательно отстранялся, сразу навалилось на него. И он понял: люди на этом берегу ничуть не лучше, чем на том. Просто они носят нарядные одежды, скрывающие их грязные души. Да и приезжают они сюда, собственно говоря, чтобы попытаться отмыться. Торкель вспомнил слова Викберга на вершине горы о том, что здесь – гора Эбал, обитель греха. Так оно и было на самом деле, ведь никто из здешних господ не работал, все они вели разгульную жизнь, точь-в-точь как блудный сын. Ночи напролет они пьянствовали и вставали с покрасневшими глазами, когда солнце уже стояло высоко в небе. А жены их гуляли в лесу с молодыми людьми, и уж там-то происходило такое, что никак нельзя было назвать пристойным.
* * *
Торкель дошел до ржаного поля, уже пожелтевшего, как толсто намазанный маслом бутерброд. Все еще цвели васильки и маргаритки, такие беззаботные, словно и знать не знали, что скоро их срежет коса. На Скамсунде цветы не росли, а здесь у мальчика никогда не было времени сорвать хоть несколько цветочков. Не раздумывая, перепрыгнул он канаву и только было протянул руку за васильком, как совсем рядом снова послышался тот же самый удивительный треск. Он звучал предостережением, но мальчик воспринял его как насмешку. Шикнув, чтобы спугнуть шутника, он взялся за цветок, не сходя с межи, ибо хорошо знал, что топтать поле – нехорошо.
Треск продолжал предостерегать его, но мальчик, считая его лишь веселой забавой, продолжал свое невинное занятие. И вдруг услышал сердитый окрик за спиной:
– Ты чего поле топчешь, такой-сякой! Вот я тебе покажу!
– Да я вовсе не по полю хожу, а по меже… – только и успел ответить он, так как арендатор набросился на него.
Торкель кинулся бежать и, перескочив через ограду, помчался лесом, пока не выбился из сил и не упал, споткнувшись о корень дерева.
Он так запыхался и изнемог от усталости, что остался лежать на земле; и вот тут он заплакал – о всей своей жизни, обо всем на свете. Но больше всего горевал он о том, что утратил веру в рай на этом берегу пролива, веру в живущих здесь, по его прежним представлениям, добрых людей. Ведь если тут все так прекрасно и вместе с тем так скверно, то в других местах и подавно не лучше!
Наконец он выплакался, поднялся и бесцельно побрел вперед, лишь бы не стоять на месте. Вдруг среди стволов он увидел длинное красное строение, длинное, как корабль с накренившимся ахтерштевнем. Строение это показалось ему новым и незнакомым, от него доносилось жужжание, словно там сидел и верещал козодой. Торкель подошел ближе и еще больше удивился. Два парня что-то тащили за собой, пятясь назад. Из любопытства он подошел еще ближе к таинственному дому и понял, что здесь делают веревки. Уступая вполне безобидному любопытству, он остановился у изгороди и стал внимательно смотреть, как крутят веревки. То ли рабочие сочли, что смешно выглядят, когда пятятся назад, то ли подумали, что мальчик, болтаясь без дела и наблюдая за их работой, смотрит на них свысока, только в Торкеля вдруг полетело полено, ударившись в изгородь перед самым его носом. Удар сопровождался грубым окриком:
– Ну, чего уставился?
Все произошло так неожиданно и беспричинно, что мальчику стало горько вдвойне. И особенно оттого, что он восхищался ловкостью рабочих, превращавших обыкновенную паклю в ровную, одинаковой толщины веревку.
Не вымолвив ни слова, он ушел с ощущением, что в этот день против него объединились и люди и природа!
Теперь ему больше всего хотелось держаться подальше от всяких помов, но дорога вела прямо к ним, и ему волей-неволей пришлось пройти мимо. Один из домиков со стеклянной верандой стоял у самой опушки леса. Он узнал его по красивым занавескам и роскошным цветочным клумбам в палисаднике. Здесь жили молодые, красивые новобрачные, которым он не раз подавал обед в ресторане. Оба они были олицетворением счастья, здоровья и радости. Когда же они входили в зал, казалось, зажигались свечи или сквозь раздвинутые занавеси врывались лучи солнца. Мальчик однажды ездил с ними ловить рыбу и в детском своем неведении почитал их не людьми, а ангелами.
Но вот теперь он шел мимо раскрытых настежь окон веранды, и из-за сосен гремел мужской голос, более похожий то на рев разъяренного зверя, то на змеиное шипение; его перебивал пронзительно-резкий женский голос – то заикающийся, то плачуший… И Торкелю показалось, будто по ветвям молчаливых, терпеливых деревьев, по тихим благоухающим цветам пробежала дрожь, а собственную его грудь пронзила боль, когда он узнал знакомые голоса и увидел, как страшно искажены знакомые ему прекрасные лица, обращенные друг к другу. Он взглянул на небо, не затянуто ли оно облаками, но небо было светло-голубым, и это удивило его. Будь он владыкой небесным, он бы при виде подобного зрелища опустил на землю завесу из самых черных туч.
Сомнений не было: то были люди, а не ангелы! И, горюя оттого, что прекрасное может стать таким уродливым, он снова убежал в лесную чащу.
Там росли рядом два дерева – старый дуб и старая осина. В молодости осина слишком близко придвинулась к могучему дубу, и вот уже десятилетия кряду сражались они за место в лесу. Дуб одержал верх, но более слабая осина вытянулась ввысь так близко к своему опасному соседу, что стволы их соприкоснулись и в дубе образовался желоб, где и спрятала свой ствол осина. День был ветреный, и соперник с соперницей терлись друг о друга, так что только скрип да треск стоял. Торкель знал «брата с сестрой», как называли их в округе, и издалека не раз слышал отзвуки их суровых ласк. И когда он теперь увидел их, в памяти всплыло воспоминание о прочитанной книжке, о том, как дикари добывают огонь трением одного куска дерева о другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Предоставленные самим себе постояльцы впервые грубо отчитали его, что причинило еще большее огорчение мальчику, привыкшему видеть вокруг одни лишь приветливые лица.
Это был поистине злосчастный день!
И когда Торкеля послали с каким-то поручением на другой конец острова, он испытал облегчение, оставшись наконец в одиночестве. Тут он впервые заплакал из-за несправедливостей жизни и впервые же понял, что он на свете один-одинешенек.
Все вокруг померкло, все казалось грубым и мерзким, все, что он видел и слышал дурного и от чего сознательно отстранялся, сразу навалилось на него. И он понял: люди на этом берегу ничуть не лучше, чем на том. Просто они носят нарядные одежды, скрывающие их грязные души. Да и приезжают они сюда, собственно говоря, чтобы попытаться отмыться. Торкель вспомнил слова Викберга на вершине горы о том, что здесь – гора Эбал, обитель греха. Так оно и было на самом деле, ведь никто из здешних господ не работал, все они вели разгульную жизнь, точь-в-точь как блудный сын. Ночи напролет они пьянствовали и вставали с покрасневшими глазами, когда солнце уже стояло высоко в небе. А жены их гуляли в лесу с молодыми людьми, и уж там-то происходило такое, что никак нельзя было назвать пристойным.
* * *
Торкель дошел до ржаного поля, уже пожелтевшего, как толсто намазанный маслом бутерброд. Все еще цвели васильки и маргаритки, такие беззаботные, словно и знать не знали, что скоро их срежет коса. На Скамсунде цветы не росли, а здесь у мальчика никогда не было времени сорвать хоть несколько цветочков. Не раздумывая, перепрыгнул он канаву и только было протянул руку за васильком, как совсем рядом снова послышался тот же самый удивительный треск. Он звучал предостережением, но мальчик воспринял его как насмешку. Шикнув, чтобы спугнуть шутника, он взялся за цветок, не сходя с межи, ибо хорошо знал, что топтать поле – нехорошо.
Треск продолжал предостерегать его, но мальчик, считая его лишь веселой забавой, продолжал свое невинное занятие. И вдруг услышал сердитый окрик за спиной:
– Ты чего поле топчешь, такой-сякой! Вот я тебе покажу!
– Да я вовсе не по полю хожу, а по меже… – только и успел ответить он, так как арендатор набросился на него.
Торкель кинулся бежать и, перескочив через ограду, помчался лесом, пока не выбился из сил и не упал, споткнувшись о корень дерева.
Он так запыхался и изнемог от усталости, что остался лежать на земле; и вот тут он заплакал – о всей своей жизни, обо всем на свете. Но больше всего горевал он о том, что утратил веру в рай на этом берегу пролива, веру в живущих здесь, по его прежним представлениям, добрых людей. Ведь если тут все так прекрасно и вместе с тем так скверно, то в других местах и подавно не лучше!
Наконец он выплакался, поднялся и бесцельно побрел вперед, лишь бы не стоять на месте. Вдруг среди стволов он увидел длинное красное строение, длинное, как корабль с накренившимся ахтерштевнем. Строение это показалось ему новым и незнакомым, от него доносилось жужжание, словно там сидел и верещал козодой. Торкель подошел ближе и еще больше удивился. Два парня что-то тащили за собой, пятясь назад. Из любопытства он подошел еще ближе к таинственному дому и понял, что здесь делают веревки. Уступая вполне безобидному любопытству, он остановился у изгороди и стал внимательно смотреть, как крутят веревки. То ли рабочие сочли, что смешно выглядят, когда пятятся назад, то ли подумали, что мальчик, болтаясь без дела и наблюдая за их работой, смотрит на них свысока, только в Торкеля вдруг полетело полено, ударившись в изгородь перед самым его носом. Удар сопровождался грубым окриком:
– Ну, чего уставился?
Все произошло так неожиданно и беспричинно, что мальчику стало горько вдвойне. И особенно оттого, что он восхищался ловкостью рабочих, превращавших обыкновенную паклю в ровную, одинаковой толщины веревку.
Не вымолвив ни слова, он ушел с ощущением, что в этот день против него объединились и люди и природа!
Теперь ему больше всего хотелось держаться подальше от всяких помов, но дорога вела прямо к ним, и ему волей-неволей пришлось пройти мимо. Один из домиков со стеклянной верандой стоял у самой опушки леса. Он узнал его по красивым занавескам и роскошным цветочным клумбам в палисаднике. Здесь жили молодые, красивые новобрачные, которым он не раз подавал обед в ресторане. Оба они были олицетворением счастья, здоровья и радости. Когда же они входили в зал, казалось, зажигались свечи или сквозь раздвинутые занавеси врывались лучи солнца. Мальчик однажды ездил с ними ловить рыбу и в детском своем неведении почитал их не людьми, а ангелами.
Но вот теперь он шел мимо раскрытых настежь окон веранды, и из-за сосен гремел мужской голос, более похожий то на рев разъяренного зверя, то на змеиное шипение; его перебивал пронзительно-резкий женский голос – то заикающийся, то плачуший… И Торкелю показалось, будто по ветвям молчаливых, терпеливых деревьев, по тихим благоухающим цветам пробежала дрожь, а собственную его грудь пронзила боль, когда он узнал знакомые голоса и увидел, как страшно искажены знакомые ему прекрасные лица, обращенные друг к другу. Он взглянул на небо, не затянуто ли оно облаками, но небо было светло-голубым, и это удивило его. Будь он владыкой небесным, он бы при виде подобного зрелища опустил на землю завесу из самых черных туч.
Сомнений не было: то были люди, а не ангелы! И, горюя оттого, что прекрасное может стать таким уродливым, он снова убежал в лесную чащу.
Там росли рядом два дерева – старый дуб и старая осина. В молодости осина слишком близко придвинулась к могучему дубу, и вот уже десятилетия кряду сражались они за место в лесу. Дуб одержал верх, но более слабая осина вытянулась ввысь так близко к своему опасному соседу, что стволы их соприкоснулись и в дубе образовался желоб, где и спрятала свой ствол осина. День был ветреный, и соперник с соперницей терлись друг о друга, так что только скрип да треск стоял. Торкель знал «брата с сестрой», как называли их в округе, и издалека не раз слышал отзвуки их суровых ласк. И когда он теперь увидел их, в памяти всплыло воспоминание о прочитанной книжке, о том, как дикари добывают огонь трением одного куска дерева о другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12