Сколько летных часов?
– Пять.
– Вот. Намаешься! Ты давай-ка в Москву возвращайся. Где родители-то живут?
– Седьмая Парковая, угол Первомайской.
– Иди ты! – восхитился он. – Так я же с Девятой Парковой, угол Измайловского бульвара. Какую площадь занимаете? Две комнаты на четверых? Хреново! Улучшаться надо, не шестериться. Это твой долг – помочь отцу с матерью, понял?!
– Ты обратно пойдешь, меня уже не будет! – с печалью сказал рыжий страж. – А я тобой теперь интересуюсь. Как только ты очки надел, ты крупной птицей стал… Лицо у тебя сейчас вроде доброе, но ты в большое начальство выйдешь! – Он вдруг весело хлопнул ладонью по своему колену. – Ты, может быть, министром станешь…
Я незряче смотрел на милиционера. Очки! Большие очки, а нужны маленькие…
* * *
Мое знакомство с аппаратом центральной газеты «Заря» началось бессобытийно и буднично, словно на завершавшейся благополучной стройке. Я попал в хорошо налаженный, единый коллектив; мне устроили встречу с заместителем главного редактора Александром Николаевичем Несадовым, о котором я много слышал как о симпатичном и деловом человеке. Редактором газеты «Заря» он никогда и ни при каких обстоятельствах стать не мог, что объяснялось характером самого Несадова, достигшего, по его собственным словам, большего, чем хотел. Любящий хорошо поесть, умеренно выпить, лишний месяц при отпуске, использованном своевременно, проваляться на «профилактике» в хорошем санатории, не упускающий возможности проводить до дома смазливую барышню, Саша Несадов не хотел дневать и ночевать в редакции, отвечать за все, начиная от событий в Йемене и кончая бетоном на стройке союзного значения. Он обожал главного редактора газеты «Заря» Ивана Ивановича, чувствуя превосходство над собой Главного, охотно и пунктуально выполнял его распоряжения. Промышленность, инженер по образованию, Несадов знал отлично, и это позволяло ему спокойно спать и пользоваться всеми радостями жизни. Я его мысленно называл «цивилизованным» Бобом Гришковым…
… Александр Николаевич Несадов будет инициатором превращения собственного корреспондента «Зари» Никиты Ваганова в работника аппарата той же газеты: сначала литсотрудника, а потом и заместителя редактора промышленного отдела. Я святой инквизиции докажу, что Александр Несадов не был подхалимом и не мог им стать благодаря все тому же внутреннему равновесию. Если бы его, Несадова, из заместителей главного редактора переместили, предположим, в литработники, то в жизни переменилось бы немногое: не заказывал бы в ресторане «Советский» трехрублевые блюда, с коньяка перешел бы на водку, отдыхал бы в подмосковном санатории. Короче, наша дружба с Никитой Петровичем Одинцовым, которая сыграла выдающуюся роль в моей жизни, влияла на Александра Несадова только путем гипнотическим, что происходило и со многими другими людьми, включая могущественного редактора «Зари» Ивана Ивановича. Они не были подхалимами, им претила подобострастность, но фамилии Одинцова и Ваганова так сольются в их воображении, что невозможно будет, говоря об одном из них, не вспомнить другого. Это произойдет уже в те времена, когда Никита Петрович Одинцов станет работником такого масштаба, который в моем дневнике назван не будет. Читатель должен знать, что Никита Петрович Одинцов не просто хорошо относится ко мне, а благодарен Никите Ваганову и любит Никиту Ваганова. Как это ни невероятно, он мог бы так и остаться первым секретарем Черногорского обкома, если бы молодой журналист Никита Ваганов не вмешался в его высокие дела…
Заместитель главного редактора Александр Николаевич Несадов принял меня, проделав, естественно, все свойственные ему демократические действия – вставание, выход на середину кабинета, дружеское рукопожатие. Потом сел напротив в низкое кресло и закурил длинную сигарету. Он начал с трепа о футболе и сплетнях о газетчиках, приступая же к делу, так до конца и не сделался серьезным:
– Мы, признаться, преследуем две цели. Первая: познакомиться с таким интересным молодым журналистом, как вы…
Он улыбнулся и подмигнул мне, что означало: думал о пятиколоннике, который опубликовал я, о делах и планах первого секретаря Черногорского обкома партии Никиты Петровича Одинцова. О, какой хай по телефону устроил тогда редактор «Зари», когда полосу о развитии лесной промышленности Черногорской области превратили в пятиколонник, отдав шестую колонку под мелкие вести с каких-то никому не известных промышленных предприятий. Все это объяснялось просто: сверхопытный и сверхбдительный, все понимающий Александр Николаевич не решился дать целую полосу – материал такой величины имел уже заведомо постановочное значение, а Иван Иванович в силу некомпетентности не мог с ходу оценить революционность материала.
– Я стопроцентно уверен, – между тем говорил Несадов, – что и вторая цель вызова будет принята вами радостно…
Я бы хотел, чтобы читатель моего «дневника» обратил внимание на то обстоятельство, что мои фразы в дальнейших разговорах будут совсем не похожи на мою манеру выражаться. Где трепотня, попытки острить, глобальная несерьезность, продуманное ерничество? Мало того, мой читатель должен знать, что в кабинете Несадова я сидел совсем не так, как, бывало, сиживал в кабинете моего сибирского редактора Кузичева, то есть не разваливался и не прищуривался, не валял дурака, я сидел почти на краешке кресла, но, естественно, и без тени подхалимажа. Этого за Никитой Вагановым никогда числиться не будет, однако существовали два Ваганова: первый – до партийного собрания в редакции областной газеты «Знамя», второй – после партийного собрания.
Он беседовал со мной так, словно я никогда не бывал в редакции «Зари», в которой печатался еще в студенческие времена. Я Несадову представлялся, наверное, очень молодым и очень длинноногим, но он еще не работал в газете, когда я стажировался в аппарате редакции «Зари», далекий от белого коня, на котором я все же въеду в Москву, вернусь в мой город.
– Статьей о комплексном развитии лесозаготовок в Черногорской области заинтересовались в промышленном отделе ЦК партии, – продолжал Несадов. – Никита Петрович Одинцов сейчас находится в Москве, его принимали на высоком уровне… Хорошую кашу вы заварили, Никита Борисович! А нельзя ли вас называть просто Никитой?
– Сделайте одолжение…
– Спасибо!
Признаться, мне не очень понравилось желание заместителя – человека лет сорока – называть меня только по имени, но я разрешил, понимая: это следствие восторженного отношения к Никите Ваганову, то есть к деятельности Никиты Ваганова, которая привела к таким ошеломляющим результатам: Никиту Петровича Одинцова вызвали в столицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
– Пять.
– Вот. Намаешься! Ты давай-ка в Москву возвращайся. Где родители-то живут?
– Седьмая Парковая, угол Первомайской.
– Иди ты! – восхитился он. – Так я же с Девятой Парковой, угол Измайловского бульвара. Какую площадь занимаете? Две комнаты на четверых? Хреново! Улучшаться надо, не шестериться. Это твой долг – помочь отцу с матерью, понял?!
– Ты обратно пойдешь, меня уже не будет! – с печалью сказал рыжий страж. – А я тобой теперь интересуюсь. Как только ты очки надел, ты крупной птицей стал… Лицо у тебя сейчас вроде доброе, но ты в большое начальство выйдешь! – Он вдруг весело хлопнул ладонью по своему колену. – Ты, может быть, министром станешь…
Я незряче смотрел на милиционера. Очки! Большие очки, а нужны маленькие…
* * *
Мое знакомство с аппаратом центральной газеты «Заря» началось бессобытийно и буднично, словно на завершавшейся благополучной стройке. Я попал в хорошо налаженный, единый коллектив; мне устроили встречу с заместителем главного редактора Александром Николаевичем Несадовым, о котором я много слышал как о симпатичном и деловом человеке. Редактором газеты «Заря» он никогда и ни при каких обстоятельствах стать не мог, что объяснялось характером самого Несадова, достигшего, по его собственным словам, большего, чем хотел. Любящий хорошо поесть, умеренно выпить, лишний месяц при отпуске, использованном своевременно, проваляться на «профилактике» в хорошем санатории, не упускающий возможности проводить до дома смазливую барышню, Саша Несадов не хотел дневать и ночевать в редакции, отвечать за все, начиная от событий в Йемене и кончая бетоном на стройке союзного значения. Он обожал главного редактора газеты «Заря» Ивана Ивановича, чувствуя превосходство над собой Главного, охотно и пунктуально выполнял его распоряжения. Промышленность, инженер по образованию, Несадов знал отлично, и это позволяло ему спокойно спать и пользоваться всеми радостями жизни. Я его мысленно называл «цивилизованным» Бобом Гришковым…
… Александр Николаевич Несадов будет инициатором превращения собственного корреспондента «Зари» Никиты Ваганова в работника аппарата той же газеты: сначала литсотрудника, а потом и заместителя редактора промышленного отдела. Я святой инквизиции докажу, что Александр Несадов не был подхалимом и не мог им стать благодаря все тому же внутреннему равновесию. Если бы его, Несадова, из заместителей главного редактора переместили, предположим, в литработники, то в жизни переменилось бы немногое: не заказывал бы в ресторане «Советский» трехрублевые блюда, с коньяка перешел бы на водку, отдыхал бы в подмосковном санатории. Короче, наша дружба с Никитой Петровичем Одинцовым, которая сыграла выдающуюся роль в моей жизни, влияла на Александра Несадова только путем гипнотическим, что происходило и со многими другими людьми, включая могущественного редактора «Зари» Ивана Ивановича. Они не были подхалимами, им претила подобострастность, но фамилии Одинцова и Ваганова так сольются в их воображении, что невозможно будет, говоря об одном из них, не вспомнить другого. Это произойдет уже в те времена, когда Никита Петрович Одинцов станет работником такого масштаба, который в моем дневнике назван не будет. Читатель должен знать, что Никита Петрович Одинцов не просто хорошо относится ко мне, а благодарен Никите Ваганову и любит Никиту Ваганова. Как это ни невероятно, он мог бы так и остаться первым секретарем Черногорского обкома, если бы молодой журналист Никита Ваганов не вмешался в его высокие дела…
Заместитель главного редактора Александр Николаевич Несадов принял меня, проделав, естественно, все свойственные ему демократические действия – вставание, выход на середину кабинета, дружеское рукопожатие. Потом сел напротив в низкое кресло и закурил длинную сигарету. Он начал с трепа о футболе и сплетнях о газетчиках, приступая же к делу, так до конца и не сделался серьезным:
– Мы, признаться, преследуем две цели. Первая: познакомиться с таким интересным молодым журналистом, как вы…
Он улыбнулся и подмигнул мне, что означало: думал о пятиколоннике, который опубликовал я, о делах и планах первого секретаря Черногорского обкома партии Никиты Петровича Одинцова. О, какой хай по телефону устроил тогда редактор «Зари», когда полосу о развитии лесной промышленности Черногорской области превратили в пятиколонник, отдав шестую колонку под мелкие вести с каких-то никому не известных промышленных предприятий. Все это объяснялось просто: сверхопытный и сверхбдительный, все понимающий Александр Николаевич не решился дать целую полосу – материал такой величины имел уже заведомо постановочное значение, а Иван Иванович в силу некомпетентности не мог с ходу оценить революционность материала.
– Я стопроцентно уверен, – между тем говорил Несадов, – что и вторая цель вызова будет принята вами радостно…
Я бы хотел, чтобы читатель моего «дневника» обратил внимание на то обстоятельство, что мои фразы в дальнейших разговорах будут совсем не похожи на мою манеру выражаться. Где трепотня, попытки острить, глобальная несерьезность, продуманное ерничество? Мало того, мой читатель должен знать, что в кабинете Несадова я сидел совсем не так, как, бывало, сиживал в кабинете моего сибирского редактора Кузичева, то есть не разваливался и не прищуривался, не валял дурака, я сидел почти на краешке кресла, но, естественно, и без тени подхалимажа. Этого за Никитой Вагановым никогда числиться не будет, однако существовали два Ваганова: первый – до партийного собрания в редакции областной газеты «Знамя», второй – после партийного собрания.
Он беседовал со мной так, словно я никогда не бывал в редакции «Зари», в которой печатался еще в студенческие времена. Я Несадову представлялся, наверное, очень молодым и очень длинноногим, но он еще не работал в газете, когда я стажировался в аппарате редакции «Зари», далекий от белого коня, на котором я все же въеду в Москву, вернусь в мой город.
– Статьей о комплексном развитии лесозаготовок в Черногорской области заинтересовались в промышленном отделе ЦК партии, – продолжал Несадов. – Никита Петрович Одинцов сейчас находится в Москве, его принимали на высоком уровне… Хорошую кашу вы заварили, Никита Борисович! А нельзя ли вас называть просто Никитой?
– Сделайте одолжение…
– Спасибо!
Признаться, мне не очень понравилось желание заместителя – человека лет сорока – называть меня только по имени, но я разрешил, понимая: это следствие восторженного отношения к Никите Ваганову, то есть к деятельности Никиты Ваганова, которая привела к таким ошеломляющим результатам: Никиту Петровича Одинцова вызвали в столицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120