Трое совсем притихли. Неизвестно, когда бы они пришли в себя, если бы вдруг с улицы не донесся истошный бабий крик. Он был таким, что трое вздрогнули, не сговариваясь, бросились к уличному окну…
По улице бежала растрепанноволосая, неистовая, легконогая, несмотря на рыхлость, баба - сплетница Лукерья Сузгина.
- Учителя обокрали! - вопила она. - Школьного директора среди бела дня ограбили! Все, что было в доме, унесли! Учителя ограбили и убили! Иконы увели! Саму директоршу по голове вдарили - еще не известно, жива ли… Директоршу убили! Народ, ратуйте! Директора с директоршей убили, все из дому снесли, тока две иконы оставили… Народ, люди добрые, директорский дом сожгли и бомбу под остатний сарай подложили!
За Сузгинихой, естественно, бежала толпа мальчишек и девчонок, поспешали два шустрых старика и даже одна старуха, за ней - Анискин насторожился - споро двигался на длинных ногах «шабашник» Юрий Буровских, а за ним - вот чудо! - бежала жена директора школы Маргарита Андреевна, живая и здоровая.
- Маргарита! - крикнул, распахнув окошко, Яков Власович. - Боже ты мой… ты… Боже мой!
- Яша! Яшенька! - бросилась к окну жена директора. - Все иконы украли! Я только отлучилась минут на сорок, а… Все иконы - мужайся, Яшенька, - украли!
Улица наполнялась людьми, появлялись на ней даже те, кто работал, а уж домохозяйки дружным обществом выскочили на крылечки своих домов.
Анискин высунулся в окно.
- Так! - сказал он. - Интересное кино получается!
Деревня кипела, как котел с водой…
Горестные, съежившиеся, словно на морозе, стояли в опустевшей комнате Яков Власович и его жена Маргарита Андреевна. За их спинами участковый Анискин: тоже молчащий и сердитый, глядел на стенку, на которой вместо многочисленных икон светлели разнообразные - квадратные, неквадратные, даже круглые - более светлые, чем вся остальная стена, пятна от украденных икон. И только две иконы - большая и маленькая - оставались на месте.
- Почему не взяли? - зло спросил Анискин. - Чего вон маленькой пренебрегли? Красивая, и в карман сунуть можно…
- Ах! - тоненько вздохнул Яков Власович. - О чем можно говорить, если…
- Плохая, никудышная икона, - тихо сказала Маргарита Андреевна.
- Да, - подтвердил Яков Власович. - Ворует иконы выдающийся специалист, может быть, он сам художник, и хороший художник…
Анискин прошелся по комнате, ставшей гулкой. Сел на подоконник.
Распахнутое окно с разбитой филенкой выходило в большой, хорошо ухоженный сад-огород, где росли карликовые фруктовые деревья, кусты смородины, малины, винных ягод, стелилась по земле клубника и так далее. Дорожки были посыпаны тонким ярко-желтым песком.
- Мама моя! - по-бабьи воскликнула Маргарита Андреевна, увидев сломанный и поваленный на землю куст редкой смородины. - Вандализм!
- Торопились! - деловито объяснил Анискин. - Так, говорите, вор, может быть, даже сам художник? Образованный, выходит?
И пошел-пошел ищейкой рыскать по саду, который, как выяснилось, выходил «задами» не на соседнюю улицу, как можно было ожидать, а в лес, примыкающий к деревне. «Улов» Анискина был невелик - несколько клочков ваты, следы кирзового сапога с крупной солдатской подковой, гвоздь.
- Обратно солдатский сапог, - бормотал участковый, неся на вытянутой ладони кусочки ваты и гвоздь. - А вот этот гвоздь, он от иконы?
- Да.
- Хорошо! А теперь вопрос другой: кто это в вашем собственном доме так громогласно разоряется и речь длинную держит?
Пожав плечами - она ничего не слышала, Маргарита Андреевна подошла к раскрытому окну, поднявшись на цыпочки, заглянула в него и сразу сделала шага два назад, а в окне появилась роскошная вавилонская борода.
- Поклон нижайший и добросердечный! - пропел отец Владимир и даже в раме окна умудрился отвесить поклон. - Пришел на тот случай, чтобы разделить вашу печаль и скорбь по поводу столь великой утраты, которая плача и стенания достойна.
И вдруг заговорил по-простецки.
- Федор Иванович, - сказал поп. - Ворюги так обнаглели, что мне под порог две плохих иконы из украденных подбросили и записку оставили… Издеваются, подлецы! Боже, наложи на мои скверные уста замок молчания!
Анискин мигом оказался возле окна.
- Какая записка?
На хорошей плотной бумаге форматом в половину писчего листа на портативной пишущей машинке напечатано: «Чему вас учат в духовных семинариях, идиот? Эти иконы в сортир повесить нельзя! Боттичелли».
- Боттичелли! - охнул Анискин. - Это какой же национальной принадлежности?
- Великий итальянский художник, - сказала за его спиной Маргарита Андреевна. - Эпоха Возрождения.
- Я от него мокрое место оставлю! - вдруг взревел голосом оперного Кончака поп. - Морду начищу, любо-дорого!
Из окна показалась несчастная физиономия Якова Власовича.
- Боттичелли, Тинторетто, Джорджоне, Рафаэль, а икон нету, - бормотал он. - Веласкес, Рубенс, Гойя, а обворовали… Репин, Суриков, Левитан, а коллекция - тю-тю… Греков, Сарьян, Иогансон…
В церковной ограде Анискин принимал из рук отца Владимира две подкинутые иконы. Молил:
- Пальцами, пальцами поосторожней цапайте. Я вот, например, специальны перчатки поднадел, а вы, гражданин поп, всей пятерней иконы хватаете… Поосторожней, поосторожней! Мы эти иконки на отпечатки пальцев исследуем, ежели мне велит прокурор следователя вызывать… - Он нарочито вздохнул. - Мне теперь без райотдела милиции - хана! Учености нет во мне, этими… изо-то-па-ми я ворюгу искать не умею…
Действуя руками в нитяных перчатках, Анискин аккуратно уложил иконы, между ними проложил слой материи, все это обернул плотной бумагой.
- Я его, изотопа, не знаю, в какой руке держать! - жаловался участковый. - Вот такие дела, гражданин служитель культа! - И хитро, подначивающе, прищурился. - Я вас об одном прошу, гражданин поп, ежели вы преступника сами поймаете, вы ему, как в доме директора обещали, морду не чистите.
Отец Владимир торопливо перекрестился:
- Я сам не ведаю, что вещали мои оскверненные уста!
- А я ведаю, - отозвался участковый. - Ежели вы ворюге вязы свернете, вас судить придется - вот какая получается петрушка…
На буровой, неподалеку от которой шло оживленное, быстрое и современно-механизированное строительство производственных, подсобных и жилых помещений, участковый инспектор Анискин уединился с рабочим Василием Опанасенко в укромном местечке. Здесь, пожалуй, было немного потише, хотя все кругом выло, стонало, бренчало и гремело.
- Ты меня, Василий, сейчас извиняй, назад извиняй и наперед извиняй, но у меня дело такое, что без разговору с тобой - зарез!
- Да брось ты, Федор Иванович, свои же люди, а я тебе до могилы благодарен, что от водки меня увел… Спрашивай, дядя Анискин.
Участковый все-таки смущенно покашлял.
- Ну, так начну, - наконец решился он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20