Они о чем-то говорили, спорили. Затем мужчина достал нож и замахнулся на женщину. Но не ударил, а, выронив его, заплакал. Потом они ушли, и молодой человек подобрал нож...
На следующий день она выздоровела и уехала расписывать свою церковь.
- Ты знаешь, что такое любовь? - спрашиваю я ее.
- Мне нравится стрелять из лука, - отвечает она. Знаешь, так натянешь тетиву, стрела дрожит, рука каменная...
- Припухлости ягодиц из-под коротенькой белой юбочки. И все смотрят...
- Подожди, не говори глупостей... Разжимаю пальцы, и стрела летит. С визгом врезается в мишень... Десятка...
Мы проезжали мимо поля, на котором столбиками в рядок стояли лучники.
- Я мастер спорта, - сказала она, сложила губки и запищала ими так, словно сожалея.
- Ты знаешь, что такое любовь?
- У меня двое детей...
У нее двое детей. Две симпатичные чернявенькие девчонки-погодки. Одной двенадцать, другой одиннадцать. И муж в другой стране, к которому она собирается ехать в отпуск.
Потом мы целуемся, загнав машину прямо в желтое поле. Она закрывает глаза, открывает широко рот, как рыба, и ждет поцелуя...
Помимо дочерей у нее есть мама, которая с ними сидит, - женщина с большими печальными глазами, имеющая свою точку зрения на политические события. У меня дома старенькая бабушка, поэтому мы ездим целоваться в поле.
- Сделай "рыбу", - прошу я.
Она опять закрывает глаза и широко открывает рот. Я целую ее, сжимая худое плечо.
За пять месяцев она позвонила мне дважды...
Я позвонил ей на следующий день после того, как она уехала.
- Как ты себя чувствуешь? - спрашиваю.
- Ничего, - отвечает.
- Что ты сегодня делала?
- Работала... Как наша повесть? Движется?
- На чем мы остановились?
- Ну, нож он подобрал...
- Ага... Ты знаешь, такой же нож был у его отца. Подарок жены. Они разошлись, но нож всегда был для отца самой дорогой вещью, потому что с ним он чувствовал себя "! мужчиной. Потом отец умер...
- Страсти какие.
- Его нашли в квартире с зажатым в руке ножом. Позже, в сутолоке похорон, нож куда-то затерялся, о чем молодой человек очень жалел... Молодой человек подобрал нож, оброненный мужчиной, и стал считать его отцовским. Пусть будет память.
Потом умерла мать. Через два дня после отца. От нее у него ничего нет на память, кроме огненных ожогов ремня в детстве... Ты еще здесь? спрашиваю я ее.
- Я слушаю, - отвечает.
- Молодой человек, - продолжаю я, - любил смотреть вечерами в зажженные окна. Любил смотреть на чужую жизнь...
- Это мерзко, - фыркает она в телефонную трубку.
- Подожди. Это необходимая деталь. Ты поймешь потом.
- Ну-ну...
- Лишь только окна, в которых тосковали, он пропускал. Он любил смотреть на раздевающихся женщин в окнах. Ему всегда было неловко, но он знал, что раздевающаяся женщина не может тосковать. Даже уже немолодая, приподнимающая перед зеркалом грудь, словно бы пытаясь вспомнить, какая та была в юности, как ее целовали мальчишеские губы, иногда делая соску больно зубами, она все равно не тоскует, а лишь вспоминает со сладкой слезой давно ушедшую любовь... Но молодой человек подумал: "А может быть, я не прав? Может быть, раздевающаяся женщина тоже тоскует? Вот ее муж в окне. В сатиновых штанах, с пивным брюшком и спичиной в зубах. Он угрюм и держит под мышкой газету. Он только что вышел из туалета, где впитал информацию дня. Женщина смотрит на него и, может быть, вспоминает, что это его мальчишеские губы ласкали ее грудь, что у него уже не те зубы, которые по неопытности делали больно, а искусственные, и она отпускает грудь и уже не смотрит на себя в зеркало, а, прикрывая от мужа свою наготу руками, ложится в постель. "Да, она тоскует", - подумал молодой человек.
Муж, стараясь не смотреть на жену, все же случайно, мельком, увидел опустившиеся груди жены и вспомнил себя с черными усами, мускулистыми ляжками, с вечным любовным желанием и зубами, раскалывающими фундук. Он тоже тоскует. Он сплющил спичку между зубами.
Дети. Маленькие существа с первыми зубами, лежащие на двухъярусных кроватках, улыбаются ему перепачканными чем-то сладким ртами. Они почему-то всегда видят его, хотя он скрывается за деревьями. Они не пугаются, а весело смотрят, кривляясь мордочками. Показывают ему своих мишек и кукол, уложенных рядышком на ночь. И вот уж кто не тоскует, так это они.
Не тоскуют влюбленные, облепленные жаркими простынями. Пусть они несовершенны в своих формах, пусть неэстетичны их стоны, доносящиеся из форточки, пусть последствия стонов окажутся для нее неожиданными, но это неожиданное через пару-тройку лет будет улыбаться молодому человеку из окошка, кривляясь мордочкой...
Она сказала, что мы наговорили кучу денег, что лучше я продолжу, когда она приедет на выходные. Завтра же ей рано вставать и нужно быть свежей, так что "спокойной ночи".
Она сразу начала называть меня на "ты", с первой секунды знакомства.
- Ты меня ждешь? - спросила она, сбрасывая пальто.
- А вы кто? - спросил я.
- Я Маша.
- Тогда тебя... Пойдем, а то там уже все ждут.
Просто моя знакомая пригласила Машу в ресторан, она опаздывала, и меня попросили встретить ее на входе.
Так мы познакомились, а на третий день уже целовались в машине. Я забыл и о своей знакомой, и о работе - обо всем на свете... Стоило мне коснуться ее лица, как она сразу же напрягалась, тело становилось податливым... Она широко открывала глаза и говорила: "Это ветер... Меня захлестывает ветер..."
Это был не ветер, это был ураган. Он вовлекал меня в свой водоворот, все вокруг исчезало, и я видел лишь ее жадный пираний рот... мочку уха без дырочки... седой волосок... маленький шрамик на виске...
А потом я отвозил ее домой. Дети спали, мама сердито ворчала, и я ехал к своему плюшевому креслу.
Ее муж работал в другой стране. Он был наш соотечественник. Просто ему повезло, и он мог, не потеряв родины, посмотреть мир и заработать денег на дальнейшую жизнь.
- Ему там нравится? - спрашивал я ее.
- Ты знаешь, - отвечала, - бывает по-разному... Вообще-то он устал, болеет часто и хочет домой.
Я видел, как она читает письма, пришедшие от него, - обстоятельные, на нескольких страницах, с рисунками, как будто ему было двадцать лет, а не пятьдесят.
До ее отъезда к мужу было еще несколько месяцев, и к предстоящей разлуке я относился, как к далекой или вообще неосуществимой перспективе.
- Я поеду только на неделю, - говорила Маша. - Отвезу девочек и приеду. Пусть девочки отдохнут, да и отец по ним очень соскучился... К тому же я не могу надолго оставить свою церковь, там еще работы на полгода...
Машин муж был известным в стране человеком. Его лицо узнавал каждый. Его умные глаза смотрели с экранов телевизоров, с календарей и открыток, его спокойная речь была частой на радио, и записанные журналистом мысли печатались в газетах.
1 2 3 4 5 6 7 8
На следующий день она выздоровела и уехала расписывать свою церковь.
- Ты знаешь, что такое любовь? - спрашиваю я ее.
- Мне нравится стрелять из лука, - отвечает она. Знаешь, так натянешь тетиву, стрела дрожит, рука каменная...
- Припухлости ягодиц из-под коротенькой белой юбочки. И все смотрят...
- Подожди, не говори глупостей... Разжимаю пальцы, и стрела летит. С визгом врезается в мишень... Десятка...
Мы проезжали мимо поля, на котором столбиками в рядок стояли лучники.
- Я мастер спорта, - сказала она, сложила губки и запищала ими так, словно сожалея.
- Ты знаешь, что такое любовь?
- У меня двое детей...
У нее двое детей. Две симпатичные чернявенькие девчонки-погодки. Одной двенадцать, другой одиннадцать. И муж в другой стране, к которому она собирается ехать в отпуск.
Потом мы целуемся, загнав машину прямо в желтое поле. Она закрывает глаза, открывает широко рот, как рыба, и ждет поцелуя...
Помимо дочерей у нее есть мама, которая с ними сидит, - женщина с большими печальными глазами, имеющая свою точку зрения на политические события. У меня дома старенькая бабушка, поэтому мы ездим целоваться в поле.
- Сделай "рыбу", - прошу я.
Она опять закрывает глаза и широко открывает рот. Я целую ее, сжимая худое плечо.
За пять месяцев она позвонила мне дважды...
Я позвонил ей на следующий день после того, как она уехала.
- Как ты себя чувствуешь? - спрашиваю.
- Ничего, - отвечает.
- Что ты сегодня делала?
- Работала... Как наша повесть? Движется?
- На чем мы остановились?
- Ну, нож он подобрал...
- Ага... Ты знаешь, такой же нож был у его отца. Подарок жены. Они разошлись, но нож всегда был для отца самой дорогой вещью, потому что с ним он чувствовал себя "! мужчиной. Потом отец умер...
- Страсти какие.
- Его нашли в квартире с зажатым в руке ножом. Позже, в сутолоке похорон, нож куда-то затерялся, о чем молодой человек очень жалел... Молодой человек подобрал нож, оброненный мужчиной, и стал считать его отцовским. Пусть будет память.
Потом умерла мать. Через два дня после отца. От нее у него ничего нет на память, кроме огненных ожогов ремня в детстве... Ты еще здесь? спрашиваю я ее.
- Я слушаю, - отвечает.
- Молодой человек, - продолжаю я, - любил смотреть вечерами в зажженные окна. Любил смотреть на чужую жизнь...
- Это мерзко, - фыркает она в телефонную трубку.
- Подожди. Это необходимая деталь. Ты поймешь потом.
- Ну-ну...
- Лишь только окна, в которых тосковали, он пропускал. Он любил смотреть на раздевающихся женщин в окнах. Ему всегда было неловко, но он знал, что раздевающаяся женщина не может тосковать. Даже уже немолодая, приподнимающая перед зеркалом грудь, словно бы пытаясь вспомнить, какая та была в юности, как ее целовали мальчишеские губы, иногда делая соску больно зубами, она все равно не тоскует, а лишь вспоминает со сладкой слезой давно ушедшую любовь... Но молодой человек подумал: "А может быть, я не прав? Может быть, раздевающаяся женщина тоже тоскует? Вот ее муж в окне. В сатиновых штанах, с пивным брюшком и спичиной в зубах. Он угрюм и держит под мышкой газету. Он только что вышел из туалета, где впитал информацию дня. Женщина смотрит на него и, может быть, вспоминает, что это его мальчишеские губы ласкали ее грудь, что у него уже не те зубы, которые по неопытности делали больно, а искусственные, и она отпускает грудь и уже не смотрит на себя в зеркало, а, прикрывая от мужа свою наготу руками, ложится в постель. "Да, она тоскует", - подумал молодой человек.
Муж, стараясь не смотреть на жену, все же случайно, мельком, увидел опустившиеся груди жены и вспомнил себя с черными усами, мускулистыми ляжками, с вечным любовным желанием и зубами, раскалывающими фундук. Он тоже тоскует. Он сплющил спичку между зубами.
Дети. Маленькие существа с первыми зубами, лежащие на двухъярусных кроватках, улыбаются ему перепачканными чем-то сладким ртами. Они почему-то всегда видят его, хотя он скрывается за деревьями. Они не пугаются, а весело смотрят, кривляясь мордочками. Показывают ему своих мишек и кукол, уложенных рядышком на ночь. И вот уж кто не тоскует, так это они.
Не тоскуют влюбленные, облепленные жаркими простынями. Пусть они несовершенны в своих формах, пусть неэстетичны их стоны, доносящиеся из форточки, пусть последствия стонов окажутся для нее неожиданными, но это неожиданное через пару-тройку лет будет улыбаться молодому человеку из окошка, кривляясь мордочкой...
Она сказала, что мы наговорили кучу денег, что лучше я продолжу, когда она приедет на выходные. Завтра же ей рано вставать и нужно быть свежей, так что "спокойной ночи".
Она сразу начала называть меня на "ты", с первой секунды знакомства.
- Ты меня ждешь? - спросила она, сбрасывая пальто.
- А вы кто? - спросил я.
- Я Маша.
- Тогда тебя... Пойдем, а то там уже все ждут.
Просто моя знакомая пригласила Машу в ресторан, она опаздывала, и меня попросили встретить ее на входе.
Так мы познакомились, а на третий день уже целовались в машине. Я забыл и о своей знакомой, и о работе - обо всем на свете... Стоило мне коснуться ее лица, как она сразу же напрягалась, тело становилось податливым... Она широко открывала глаза и говорила: "Это ветер... Меня захлестывает ветер..."
Это был не ветер, это был ураган. Он вовлекал меня в свой водоворот, все вокруг исчезало, и я видел лишь ее жадный пираний рот... мочку уха без дырочки... седой волосок... маленький шрамик на виске...
А потом я отвозил ее домой. Дети спали, мама сердито ворчала, и я ехал к своему плюшевому креслу.
Ее муж работал в другой стране. Он был наш соотечественник. Просто ему повезло, и он мог, не потеряв родины, посмотреть мир и заработать денег на дальнейшую жизнь.
- Ему там нравится? - спрашивал я ее.
- Ты знаешь, - отвечала, - бывает по-разному... Вообще-то он устал, болеет часто и хочет домой.
Я видел, как она читает письма, пришедшие от него, - обстоятельные, на нескольких страницах, с рисунками, как будто ему было двадцать лет, а не пятьдесят.
До ее отъезда к мужу было еще несколько месяцев, и к предстоящей разлуке я относился, как к далекой или вообще неосуществимой перспективе.
- Я поеду только на неделю, - говорила Маша. - Отвезу девочек и приеду. Пусть девочки отдохнут, да и отец по ним очень соскучился... К тому же я не могу надолго оставить свою церковь, там еще работы на полгода...
Машин муж был известным в стране человеком. Его лицо узнавал каждый. Его умные глаза смотрели с экранов телевизоров, с календарей и открыток, его спокойная речь была частой на радио, и записанные журналистом мысли печатались в газетах.
1 2 3 4 5 6 7 8