И я не приговаривала его к смерти – это была его судьба, которую он сам себе выбрал и которую заслужил. У моего отца, – она выдержала паузу, – не было другого выбора, кроме как послать его на смерть, о которой он сам просил. – Понимая, что не одна пара глаз пристально смотрит ей в спину, она медленно вышла, сознавая свое невозмутимое достоинство, не сомневаясь в своей правоте.
Удивляясь своему спокойствию, Элейн остановилась за дверью и попыталась основательно разобраться в собственных чувствах. Она чувствовала себя так, как будто прошла невидимый рубеж, отделявший детство от взрослой жизни. Это был шаг, не оставлявший возможности шагнуть назад. Еще вчера она бы стремглав выбежала из комнаты и, шатаясь от гнева, рухнула бы на кровать, и слезы гнева и ярости градом стекали бы по ее лицу на подушку. Но сегодня она вернулась в свою спальню совершенно другим человеком. Это был поступок зрелой женщины.
Каким-то непостижимым путем новости и сплетни очень быстро разносились по дворцу, и Ронвен скоро прослышала об этой ссоре. Она тихо рассмеялась.
– Ты наступила ей на мозоль, детка. Бедная девочка переживала из-за того, что Даффид покинул ее. Ты же знаешь, она боготворит его. Но именно сейчас, когда она носит его ребенка, он решил уехать от нее.
– Почему она так жестока со мной? – Элейн села на кровать.
– Ты должна попытаться понять ее чувства. – Ронвен заметила то спокойствие и самообладание, с которым говорила Элейн, и почувствовала себя несколько неловко. – Ей ведь надо кого-то обвинить, и она всегда завидовала тебе.
– Я думала, что мы с ней подруги. – Элейн неспешно подогнула ноги и укрыла их юбкой.
– Она была ненадежной подругой, – мягко сказала Ронвен. – И оказалась очень опасным врагом, детка. Когда эта юная особа находится поблизости, ты должна остерегаться и быть начеку.
В переполненном дворце накануне Рождества было очень сложно избегать кого-либо. Его обитатели оказались пленниками холодных ветров и бурь, наносивших грязь и мокрый снег, рвавших последние мертвые листья с деревьев и вихрем вздувавших бурые воды реки. Элейн старалась как можно больше оставаться в своей собственной комнате и ограничивалась лишь посещением матери, с которой с тех пор у нее состоялось несколько задушевных бесед.
Однажды ночью в сопровождении десяти всадников прибыл ее отец. Их факелы шипели и дымились на сильном ветру, а меховые плащи хрустели на морозном воздухе. Элейн спряталась за свою мать и наблюдала, как Ливелин вошел в зал, приветствуя подданных. Он не сразу заметил свою младшую дочь, – лишь когда он оказался всего в нескольких шагах от Элейн, он увидел ее. Некоторое время отец и дочь молча смотрели друг на друга. Элейн очень хотела броситься ему в объятия, но сдержалась и лишь смотрела ему в лицо, не отводя глаз. Он не улыбнулся. В зале повисло напряженное молчание, которое в конце концов нарушила Джоанна.
– Добро пожаловать домой, муж мой. Ты видишь, кто риехал к нам, чтобы провести с нами Рождество?
Элейн сделала шаг вперед и присела в глубоком реверансе.
– Отец, – произнесла она.
Отец взял ее руку.
– Тебе всегда рады здесь, дочь моя, – спокойно сказал он, но не обнял ее и через несколько секунд удалился прочь.
Прошла неделя. Однажды после ужина, когда столы уже убрали, принц удалился к себе в комнату для совещания с Эднифедом Фиханом, архидьяконом церкви святого Асафа, и несколькими ближайшими советниками и друзьями. В это время придворные, следуя примеру принцессы Джоанны, собрались, чтобы послушать приезжего музыканта, который прибыл из Корнуолла, лежавшего далеко на юге. Джоанна подозвала к себе Элейн и усадила ее рядом; та посмотрела на Изабеллу, которая, как обычно, хмурилась, и с улыбкой заняла предложенное ей место, наблюдая, как серьезный молодой человек перед ними любовно настраивал свой инструмент.
Элейн окинула взором собравшихся, большинство из которых она знала почти всю жизнь. Среди них было несколько незнакомцев, но те сидели в глубине зала, и их лица терялись в свете канделябров, горевших на стенах и скупо освещавших комнату. Кругом царило спокойствие. Насытившись ужином, все с нетерпением ждали выступления музыканта – расположенные к музыке, готовые с благодарностью принимать или осуждать предстоящее действо. Элейн снова осмотрела возвышение, где сидели члены ее семьи, за исключением ее отца, – и глянула на Изабеллу, которая развалилась на стуле и не могла устроиться с удобством из-за своего разросшегося живота. Прямо на глазах Элейн Изабелла, которой явно нездоровилось, демонстративно развернула стул в другую сторону и села, прижав руки к животу. Элейн ощутила нахлынувшую при виде молодой женщины волну печали.
Первые теплые завораживающие созвучия отвлекли ее внимание, и она растворилась в волшебных звуках арпеджио. Она откинулась на резную деревянную спинку стула, умиротворенно сложив руки на груди и чувствуя, как все вокруг незаметно обратились в слух. Впервые ноты показали собравшимся, что перед ними был настоящий виртуоз, ни в чем не уступавший их собственным арфистам. Убедившись в этом, слушатели спокойно наслаждались концертом.
Вопль Изабеллы прервал исполнение, и в зале воцарилась абсолютная, ужасающая тишина. Затем она вскрикнула снова, и ее крику яростно вторило эхо в прокопченных деревянных стропилах зала. Изабелла сползла со стула и, почти упав на пол, схватилась за живот.
После пяти часов мучений она потеряла ребенка; все это время ее крики отдавались во всех закоулках дворца. Ронвен со своей целебной мазью тут же прибежала ей на помощь, но Изабелла, едва завидев ее, разразилась воплем:
– Убийца, колдунья, ты это сделала! Ты, ты сделала это для нее! Старая карга, ведьма!
Крик ее прервался – агония повторилась снова, и Изабелла опять вцепилась в перекладину у изголовья кровати. Ронвен стояла, глядя на страдания несчастной девушки; потом, не сказав ни слова, вышла.
Она поставила горшок с мазью в сундук, возле которого стояла Элейн, и печально посмотрела на нее.
– Она обвиняет меня, – произнесла она тихим, бесцветным голосом. – Она думает, что я это сделала ради тебя.
У Элейн все похолодело внутри.
– Ради меня? – повторила она. Они молча смотрели друг на друга; в комнате было темно, и ее тишину нарушало лишь завывание ветра за окном. – Это правда? – едва слышно прошептала Элейн.
IX
Той ночью пошел настоящий снег. Мягкий и густой, он тихо пришел откуда-то с севера и спокойно покрыл горы и долины толстой, пушистой белой периной. Занялась серая заря, и белизна гор приобрела сероватый оттенок, а затем поголубела. Река замедлила свое течение и почти остановилась, упираясь в куски льда, обледеневшие корни деревьев, а вода в конских поилках промерзла до самого дна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
Удивляясь своему спокойствию, Элейн остановилась за дверью и попыталась основательно разобраться в собственных чувствах. Она чувствовала себя так, как будто прошла невидимый рубеж, отделявший детство от взрослой жизни. Это был шаг, не оставлявший возможности шагнуть назад. Еще вчера она бы стремглав выбежала из комнаты и, шатаясь от гнева, рухнула бы на кровать, и слезы гнева и ярости градом стекали бы по ее лицу на подушку. Но сегодня она вернулась в свою спальню совершенно другим человеком. Это был поступок зрелой женщины.
Каким-то непостижимым путем новости и сплетни очень быстро разносились по дворцу, и Ронвен скоро прослышала об этой ссоре. Она тихо рассмеялась.
– Ты наступила ей на мозоль, детка. Бедная девочка переживала из-за того, что Даффид покинул ее. Ты же знаешь, она боготворит его. Но именно сейчас, когда она носит его ребенка, он решил уехать от нее.
– Почему она так жестока со мной? – Элейн села на кровать.
– Ты должна попытаться понять ее чувства. – Ронвен заметила то спокойствие и самообладание, с которым говорила Элейн, и почувствовала себя несколько неловко. – Ей ведь надо кого-то обвинить, и она всегда завидовала тебе.
– Я думала, что мы с ней подруги. – Элейн неспешно подогнула ноги и укрыла их юбкой.
– Она была ненадежной подругой, – мягко сказала Ронвен. – И оказалась очень опасным врагом, детка. Когда эта юная особа находится поблизости, ты должна остерегаться и быть начеку.
В переполненном дворце накануне Рождества было очень сложно избегать кого-либо. Его обитатели оказались пленниками холодных ветров и бурь, наносивших грязь и мокрый снег, рвавших последние мертвые листья с деревьев и вихрем вздувавших бурые воды реки. Элейн старалась как можно больше оставаться в своей собственной комнате и ограничивалась лишь посещением матери, с которой с тех пор у нее состоялось несколько задушевных бесед.
Однажды ночью в сопровождении десяти всадников прибыл ее отец. Их факелы шипели и дымились на сильном ветру, а меховые плащи хрустели на морозном воздухе. Элейн спряталась за свою мать и наблюдала, как Ливелин вошел в зал, приветствуя подданных. Он не сразу заметил свою младшую дочь, – лишь когда он оказался всего в нескольких шагах от Элейн, он увидел ее. Некоторое время отец и дочь молча смотрели друг на друга. Элейн очень хотела броситься ему в объятия, но сдержалась и лишь смотрела ему в лицо, не отводя глаз. Он не улыбнулся. В зале повисло напряженное молчание, которое в конце концов нарушила Джоанна.
– Добро пожаловать домой, муж мой. Ты видишь, кто риехал к нам, чтобы провести с нами Рождество?
Элейн сделала шаг вперед и присела в глубоком реверансе.
– Отец, – произнесла она.
Отец взял ее руку.
– Тебе всегда рады здесь, дочь моя, – спокойно сказал он, но не обнял ее и через несколько секунд удалился прочь.
Прошла неделя. Однажды после ужина, когда столы уже убрали, принц удалился к себе в комнату для совещания с Эднифедом Фиханом, архидьяконом церкви святого Асафа, и несколькими ближайшими советниками и друзьями. В это время придворные, следуя примеру принцессы Джоанны, собрались, чтобы послушать приезжего музыканта, который прибыл из Корнуолла, лежавшего далеко на юге. Джоанна подозвала к себе Элейн и усадила ее рядом; та посмотрела на Изабеллу, которая, как обычно, хмурилась, и с улыбкой заняла предложенное ей место, наблюдая, как серьезный молодой человек перед ними любовно настраивал свой инструмент.
Элейн окинула взором собравшихся, большинство из которых она знала почти всю жизнь. Среди них было несколько незнакомцев, но те сидели в глубине зала, и их лица терялись в свете канделябров, горевших на стенах и скупо освещавших комнату. Кругом царило спокойствие. Насытившись ужином, все с нетерпением ждали выступления музыканта – расположенные к музыке, готовые с благодарностью принимать или осуждать предстоящее действо. Элейн снова осмотрела возвышение, где сидели члены ее семьи, за исключением ее отца, – и глянула на Изабеллу, которая развалилась на стуле и не могла устроиться с удобством из-за своего разросшегося живота. Прямо на глазах Элейн Изабелла, которой явно нездоровилось, демонстративно развернула стул в другую сторону и села, прижав руки к животу. Элейн ощутила нахлынувшую при виде молодой женщины волну печали.
Первые теплые завораживающие созвучия отвлекли ее внимание, и она растворилась в волшебных звуках арпеджио. Она откинулась на резную деревянную спинку стула, умиротворенно сложив руки на груди и чувствуя, как все вокруг незаметно обратились в слух. Впервые ноты показали собравшимся, что перед ними был настоящий виртуоз, ни в чем не уступавший их собственным арфистам. Убедившись в этом, слушатели спокойно наслаждались концертом.
Вопль Изабеллы прервал исполнение, и в зале воцарилась абсолютная, ужасающая тишина. Затем она вскрикнула снова, и ее крику яростно вторило эхо в прокопченных деревянных стропилах зала. Изабелла сползла со стула и, почти упав на пол, схватилась за живот.
После пяти часов мучений она потеряла ребенка; все это время ее крики отдавались во всех закоулках дворца. Ронвен со своей целебной мазью тут же прибежала ей на помощь, но Изабелла, едва завидев ее, разразилась воплем:
– Убийца, колдунья, ты это сделала! Ты, ты сделала это для нее! Старая карга, ведьма!
Крик ее прервался – агония повторилась снова, и Изабелла опять вцепилась в перекладину у изголовья кровати. Ронвен стояла, глядя на страдания несчастной девушки; потом, не сказав ни слова, вышла.
Она поставила горшок с мазью в сундук, возле которого стояла Элейн, и печально посмотрела на нее.
– Она обвиняет меня, – произнесла она тихим, бесцветным голосом. – Она думает, что я это сделала ради тебя.
У Элейн все похолодело внутри.
– Ради меня? – повторила она. Они молча смотрели друг на друга; в комнате было темно, и ее тишину нарушало лишь завывание ветра за окном. – Это правда? – едва слышно прошептала Элейн.
IX
Той ночью пошел настоящий снег. Мягкий и густой, он тихо пришел откуда-то с севера и спокойно покрыл горы и долины толстой, пушистой белой периной. Занялась серая заря, и белизна гор приобрела сероватый оттенок, а затем поголубела. Река замедлила свое течение и почти остановилась, упираясь в куски льда, обледеневшие корни деревьев, а вода в конских поилках промерзла до самого дна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149