Трикси обнаружена и прибудет заблаговременно до поднятия занавеса, готовая выполнить любую роль, что ей сулит судьба. Пусть я назову адрес, по которому им явиться. Я назвал, и он сказал, что они приедут как штык без четверги четыре. Так что все было улажено, и я возвратился в курилку, испытывая по отношению к Джасу Уотербери самые добрые чувства. Он, конечно, из тех, кого не рискнешь пригласить с собой в многодневный пеший поход, и лучше бы ему все-таки сократить употребление масла как на шевелюру, так и на всю свою персону, но несомненно одно: если обстоятельства потребуют от вас сплести интригу, лучшего помощника для такого плетения просто не найдешь.
Пока меня не было в курительной комнате, пришел Китекэт и сел в кресло рядом с моим, и я, как только его увидел, сразу же принялся расспрашивать его про Джаса Уотербери.
– Помнишь, ты мне объяснял насчет театральных агентов? Не случалось тебе иметь дело по этой линии с неким Уотербери?
Китекэт задумался:
– Фамилия как будто бы знакомая. А как он выглядит?
– Неописуемо.
– Это мне мало что говорит. Театральные агенты все выглядят неописуемо. Но вот фамилию такую я, похоже, где-то слышал. Уотербери, Уотербери? Постой! Такой скользкий тип?
– Да, скользкий. Масленистый.
– А зовут его не Джас?
– Джас.
– Тогда я знаю, кого ты имеешь о виду. Сам я его никогда не встречал – он, наверно, еще не оперировал в те времена, когда я обивал пороги агентов, – но Фредди Уиджен и Богач Проссер мне о нем рассказывали.
– Да, он говорил, что они его друзья.
– Ну, он бы не стал этого утверждать, если бы услышал, как они о нем отзываются. Особенно Проссер. Джас Уотербери вытряс из него однажды две тысячи фунтов. Это меня поразило.
– Из Богача Проссера вытряс две тысячи? – переспросил я, недоумевая. Может быть, я ослышался? Богач Проссер – наш клубный миллионер, но всем хорошо известно, что у него невозможно вытянуть даже пятерку без хлороформа и наложения щипцов. Кто только не пытался, и все напрасно.
– Да, Фредди Уиджен мне говорил. По словам Фредди, если Джас Уотербери вторгся в чью-то жизнь, этот чело век может попрощаться по меньшей мере с половиной своего имущества. Он у тебя уже взял что-нибудь?
– Пятнадцать фунтов.
– Скажи спасибо, что не пятнадцать сотен.
Если вы сейчас подумали, что слова Китекэта посеяли у меня в душе беспокойство и дурные предчувствия, то вы не ошиблись. Наступил назначенный срок – три часа сорок пять минут – и застал Вустера расхаживающим по комнате с насупленными бровями. Одно дело, если бы засаленный театральный агент выставил на пару фунтов всего-навсего старину Фредди Уиджена, его может обобрать даже ребенок. Но чтобы деньги, да еще в таком колоссальном количестве, были изъяты у Богача Проссера, у которого в кошельке гнездится многодетная моль, это было выше моего понимания. Невероятно… Китекэт сказал, что толком ничего понять нельзя, потому что стоит Богачу Проссеру услышать имя Джаса Уотербери, он синеет с лица и начинает невразумительно брызгать слюной, но факт таков, что банковский счет Джаса возрос на эту сумму, а банковский счет Проссера, наоборот, на столько же уменьшился. Словом, я ощущал себя тем персонажем из романа тайн, который вдруг понимает, что против него сражается сам Спрут преступного мира, а как ускользнуть от его щупалец, понятия не имеет.
Однако вскоре Здравый Смысл ко мне возвратился, и я осознал, что напрасно так уж разволновался. Ничего подобного со мной случиться не может. Ну, допустим, Джас Уотербери попытается втянуть меня в какую-нибудь сомнительную сделку, чтобы потом исчезнуть, оставив меня, как говорится, с младенцем на руках, все равно у него ничего не выйдет, не на такого напал. Короче говоря, к тому моменту, когда у двери зазвонил звонок, Бертрам снова был самим собой.
Дверь открыл я, потому что у Дживса была выходная половина дня. Он раз в неделю складывает орудия своего труда и отправляется в клуб «Подсобник Ганимед» играть в бридж. Джас со своей племянницей переступили порог, а я остался стоять, разинув рот. Можно даже сказать, что на мгновенье я обалдел.
Последний раз я был на представлении пантомимы в довольно раннем детском возрасте и совершенно забыл, насколько упитанны бывают Царицы Фей. Вид Трикси Уотербери поразил меня, как удар тупым предметом по голове. С одного взгляда было понятно, почему критик из Лидса назвал ее «фигуристой милашкой». Ростом с меня, она стояла передо мной в белых носочках, выпирая во все стороны из короткого платьица, хлопала сияющими глазами и улыбалась ослепительной улыбкой. Прошло несколько мгновений, прежде чем я сумел выговорить «здравствуйте».
– Привет, привет, – сказал Джас Уотербери и с одобрительным видом осмотрелся. – Неплохая квартирка. Ручаюсь, дорого обходится содержать такую в порядке. Это мистер Вустер, Трикси. Будешь звать его Берти.
Царица Фей сказала, что, может быть, лучше «мой пупсик»? И Джас Уотербери горячо одобрил ее предложение.
– У публики пройдет на «ура», – кивнул он. – Что я говорил, а? Девочка в самый раз подходит на эту роль. Придаст исполнению легкий шик, вот увидите. Когда вы ожидаете свою даму?
– С минуты на минуту.
– Тогда надо подготовить мизансцену. При поднятии занавеса вы сидите вон в том кресле, на коленях у вас Трикси.
– Что-о?
По-видимому, он услышал в моем голосе ужас, потому что немного нахмурил свой сальный лоб.
– Мы же заботимся о качестве постановки, – строго указал он. – Для того чтобы сцена вышла убедительной, самое важное – это картинка.
Я нашел, что в его словах что-то есть. Сейчас не время для полумер. Я опустился в кресло. Не скажу, что я был вне себя от счастья, однако я сидел, и любимая фея города Уигана так шмякнулась мне на колени, что старое доброе кресло задрожало, как осина. И едва она успела прильнуть к моей груди, как раздался звонок в дверь.
– Занавес поднимается! – провозгласил Джас Уотербери. – А ну-ка выдай страстное объятие. Трикси, да на всю катушку.
Трикси вцепилась в меня на всю катушку, и мне показалось, что я альпинист в горах Швейцарии, задавленный лавиной с сильным запахом пачулей. Джас распахнул врата, и входит не кто иной, как Блэр Эглстоун, гость, которого я меньше всего ожидал.
Он остолбенел и вытаращил глаза. Я тоже вытаращил глаза. И даже Джас Уотербери глядел на нас вытаращенными глазами. Его можно было понять. Человек ожидал появления дамы, и вдруг из глубины сцены слева входит некто, вообще в труппе не состоящий. Неудивительно, что он расстроился. Всякий импресарио на его месте отнесся бы к подобному вторжению неодобрительно.
Первым заговорил я. В конце концов, я хозяин, а обязанность хозяина -поддерживать беседу.
– А-а, Эглстоун! – произнес я. – Заходите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13