Стащил ушанку, провел
ею по лицу. Лисовский рухнул рядом:
- Ты в фуфаечке родился!..
... Сашка решил заменить торсион. Наехать на валун не удалось, пришлось топать
за домкратом. Деревянных плах под рукою тоже не было, подмостил каких-то
чурочек. Когда нужный балансир освободился, не повезло еще раз - стальной
стакан-съемник выскользнул из рук, звякнул по гусянке и нырныл под лодку.
Дотянуться до него между катками Сашка не смог. Чертыхнулся, сбросил шапку,
рукавицы, расстегнул-распахнул телогрейку и полез ползком под вездеход.
То ли задел те чурочки, то ли пятка домкрата сорвалась... Он лишь поймал
краем глаза движение качнувшейся вселенной и на спину сразу же легла тяжелая,
могильная броня.
После первого удавшегося вздоха в гудящей голове проползло: "Повезло - я
щуплый, телогрейка мягкая..."
По бокам свет закрыли огромные диски катков - занавесили половину мира. Рук
в ватных рукавах не завести и не согнуть. До конца продохнуть получается не
всякий раз.
Пытался крикнуть - слова завязли на дне глотки. Прислушался. Где-то далеко
неровно пела "Дружба". И ведь ее сегодня завели в первый день после петиной
починки... Плыла какая-то мелодия. "Танька ошалела - "Машина времени" поет на
всю долину..." Там действительно слышалось - "А где-нибудь, за тридевять
земель, в домах и тихо, и тепло..." Поморщился, подумал: "А тут тепло за
каких-то тридевять шагов..."
Светило было скрыто за броней. Стал настойчиво хвататься холод...
День кончался. Когда солнце опустилось и между черными планетами катков
заглянуло ему в белое лицо, от его кровавого света Сашка уже не зажмурился...
День кончился и снега перечеркнуло долгими тенями прозрачных деревьев. По
горизонту тоненько разлился сок ста тысяч апельсинов. В ультрамариновой выси
зенита загорелась чья-то звезда.
... Татьяна оттирала стонущему Сашке деревянные руки и ноги, а Лисовский
толкал полешки в гремящую железную печь: "Что же для всех нас стало изначальным
риском? Выбор места и образа жительства?.." Пришел какой-то беспричинный страх.
И Лис снова почувствовал вкус жизни...
1 2
ею по лицу. Лисовский рухнул рядом:
- Ты в фуфаечке родился!..
... Сашка решил заменить торсион. Наехать на валун не удалось, пришлось топать
за домкратом. Деревянных плах под рукою тоже не было, подмостил каких-то
чурочек. Когда нужный балансир освободился, не повезло еще раз - стальной
стакан-съемник выскользнул из рук, звякнул по гусянке и нырныл под лодку.
Дотянуться до него между катками Сашка не смог. Чертыхнулся, сбросил шапку,
рукавицы, расстегнул-распахнул телогрейку и полез ползком под вездеход.
То ли задел те чурочки, то ли пятка домкрата сорвалась... Он лишь поймал
краем глаза движение качнувшейся вселенной и на спину сразу же легла тяжелая,
могильная броня.
После первого удавшегося вздоха в гудящей голове проползло: "Повезло - я
щуплый, телогрейка мягкая..."
По бокам свет закрыли огромные диски катков - занавесили половину мира. Рук
в ватных рукавах не завести и не согнуть. До конца продохнуть получается не
всякий раз.
Пытался крикнуть - слова завязли на дне глотки. Прислушался. Где-то далеко
неровно пела "Дружба". И ведь ее сегодня завели в первый день после петиной
починки... Плыла какая-то мелодия. "Танька ошалела - "Машина времени" поет на
всю долину..." Там действительно слышалось - "А где-нибудь, за тридевять
земель, в домах и тихо, и тепло..." Поморщился, подумал: "А тут тепло за
каких-то тридевять шагов..."
Светило было скрыто за броней. Стал настойчиво хвататься холод...
День кончался. Когда солнце опустилось и между черными планетами катков
заглянуло ему в белое лицо, от его кровавого света Сашка уже не зажмурился...
День кончился и снега перечеркнуло долгими тенями прозрачных деревьев. По
горизонту тоненько разлился сок ста тысяч апельсинов. В ультрамариновой выси
зенита загорелась чья-то звезда.
... Татьяна оттирала стонущему Сашке деревянные руки и ноги, а Лисовский
толкал полешки в гремящую железную печь: "Что же для всех нас стало изначальным
риском? Выбор места и образа жительства?.." Пришел какой-то беспричинный страх.
И Лис снова почувствовал вкус жизни...
1 2