Птичий интеллект и избыток мускулов, как у многих. Их словно на конвейере собирают!»
— Это вы сшибли курда? — спросил Бирс.
— Так точно…
— Грубая езда, сержант. И мы же сами недоумеваем, почему здесь нас не любят! Майор Дарси мог отдать вас под суд. Учтите на будущее…
— Слушаюсь, майор.
Очутившись в номере Дарси, Бирс вынул все ящики, обшарил, заглянул внутрь стола. Ничего! Если Дарси писал, то, наверное, после ухода Эпплби спрятал бумагу подальше. Куда? Бирс огляделся. Банка с маслом блестела на подоконнике. Два скорпиона, чуть касавшиеся лапами друг друга, исполняли, казалось, зловещий танец. «Где же Дарси наткнулся на скорпиона? Не на столе, не на полке с туалетными принадлежностями. Эти насекомые любят песок, камень. Не здесь ли? — Бирс подошел к изразцовой печке, старой, поставленной, должно быть, еще в давние времена. — Не в печке ли тайник?» Два изразца вынимались, но за ними было пусто.
Бирс сел к столу. Отчего же погиб Сай? Личный мотив исключается, неудач по службе тоже нет. Похоже, тут не самоубийство, а несчастный случай. Сайлас не лечил укус, так как знал — скорпионы не опасны в эту пору. Беспечность, легко объяснимая дозой наркотика… Бирс сжал виски. Нет, нельзя прекращать розыск. Со смутной надеждой он стал перебирать газеты и журналы. Вот журнал, побывавший у Эпплби. Он лежит на самом виду, на приемнике. Голые красотки в разных позах…
В отечественных газетах Дарси делал пометки красным карандашом. Чаще всего подчеркивал строку биржевого курса, интересовавшую его. Акции авиационных компаний котировались высоко, следовательно, за них Дарси был спокоен. Да и деньги он вложил небольшие…
Что пишут турки? «В гавань Измира прибыл самый совершенный, новейший, оснащенный самым мощным оружием американский авианосец „Канзас“, вызывающий всеобщее восхищение». Ну, еще бы! Какая бы старая галоша ни посетила Турцию, газетам велят восторгаться. На первой странице нет пометок Дарси. Бирс перевернул ее, пробежал хронику происшествий. Кражи, убийства, похищения девушек, кровная месть. В заметке под заголовком «Примерная служанка» сообщается, что горничная Зульфия, служившая в Стамбуле, в районе Ускюдар, умерла и завещала своей госпоже Узун Айша Хамал все свое состояние — триста пятьдесят восемь лир.
Бирс улыбнулся, отбросил газету. Что и говорить — богатство! Госпожа Узун Айша Хамал, вероятно, каждый месяц проживает столько!
Нет, газеты ничего не открыли. Как же быть? Мерриуотер ждет сообщения. Над ним навис Ван Дорн. Если смерть Дарси случайна, то владыка «Случай» выбрал весьма неудобный момент для Ван Дорна, для Мерриуотера. Уж очень они встревожены.
Стук в дверь прервал размышления Бирса.
— Извините меня, майор, — услышал он.
Перед Бирсом стоял сержант-шофер. Он протягивал матерчатую сумку, запертую «молнией». Бирс взял ее. Дорожная сумка для мыла, зубной щетки, бритвы. Но сейчас она содержала что-то плотное, плоское.
— Раз вы — майор Бирс, то я решил отдать вам. А вы уж передадите…
Бирс отвел замок «молнии», вынул пакет. На нем стояло: «Сыну Томасу Дарси после моей смерти». Из пакета выпала на стол тетрадь в коленкоровой обложке.
— Хорошо, сержант, — сказал Бирс. — Хорошо. — От неожиданности у него занялся дух.
— Вы же увидите молодого Дарси, — глухо произнес сержант. — А мне лучше быть в стороне.
— Да, да. Ваше имя, сержант?
— Питер Ивенс, майор.
— Хорошо, Ивенс. Можете идти.
Бирс воспринимал слова сержанта лишь краем сознания — слишком велико было нетерпение.
Пунцовая сургучная печать скрепляла листки тетради. Бирс сорвал ее — для него тут не должно быть тайн. «Мемуары разведчика», — написал Дарси на первой странице и окружил заглавие размашистыми вензелями. Далее следовало предисловие:
«Я претендую не на славу, а на справедливость. Я один из тех безвестных воинов тайного фронта, которые подготовили нашу победу над силами коммунизма в третьей мировой войне. Ты, читатель, наслаждаешься плодами этой победы».
Ого, да он облюбовал себе ореол пророка! Нет, именно слава ему и нужна. Воин тайного фронта… Где-то уже была такая фраза. Да, — ведь так называется одна пустая, но очень популярная книжонка.
«А меня уже нет в живых. И при жизни я вынужден был молчать о себе и своих коллегах и лишь предвкушать то время, когда наши дела станут достоянием гласности. Они покажутся вам грубыми и жестокими, но мы действовали без сантиментов».
Тут полстраницы самооправданий. Где же суть? Ах, вот, наконец-то!
«Впервые я увидел рубеж, отделявший свободный мир от коммунистической России, в сентябре 195… года. В лучах заходящего солнца резко вырисовывался горный высокий хребет, оскаленный, грозно белевший зубьями, припорошенными снегом. Оттуда веяло холодом, опасностью для всего живого, и я невольно коснулся кобуры с пистолетом».
«Начало в духе Майка Майзера. — подумал Бирс. — Автора „Красной шпионки“, „Ищите Ивана“ и других шедевров, пленяющих молодежь. Однако дальше он нарушил стиль, съехал на заурядный протокол».
«Я получил от полковника Мерриуотера задание активизировать работу, что совпадало с общими планами вовлечения Турции в мероприятия по подготовке к войне. Указания Мерриуотера всегда отличались точностью и дальновидностью. Он направлял меня постоянно. Я с благодарностью…»
Еще дифирамбы в адрес Мерриуотера — и, вероятно, не без умысла. Ну, события прошедших лет можно пропустить. Ага, вот более свежие чернила!
«В январе 195… года в Измир прибыл сенатор Ван Дорн. Мерриуотер, сопровождавший его, вызвал меня из Карашехира. За мной был прислан самолет.
Я слышал о замечательной карьере Ван Дорна как в деловом мире, так и на государственном поприще. При нашем ведомстве он был чем-то вроде консультанта. Он обладал неоценимыми познаниями. Еще в 1904-1905 годах он в качестве журналиста находился с японскими войсками в Маньчжурии и выполнял разведывательные задания. В 1919 году он провел несколько весьма напряженных месяцев на Кавказе, а впоследствии, с установлением дипломатических отношений с Советами, был нашим консулом в Баку.
Встреча с Ван Дорном состоялась в большом здании на набережной, украшенном флагами всех держав, подписавших Атлантический пакт. Ван Дорн выглядел, несмотря на свои семьдесят два года, моложавым и бодрым. Он был одет в скромный черный костюм, и лишь бриллиантовая булавка, воткнутая в галстук, напоминала о миллионах Ван Дорна, приобретенных в годы второй мировой войны. Он предложил нам простокваши и гренков с вареньем, затем любезно спросил, как я себя чувствую в Турции. Я не мог не выразить своего горячего желания расстаться с Карашехиром и добиться места на родине в награду за перенесенные лишения. Ван Дорн спросил, читаю ли я библию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— Это вы сшибли курда? — спросил Бирс.
— Так точно…
— Грубая езда, сержант. И мы же сами недоумеваем, почему здесь нас не любят! Майор Дарси мог отдать вас под суд. Учтите на будущее…
— Слушаюсь, майор.
Очутившись в номере Дарси, Бирс вынул все ящики, обшарил, заглянул внутрь стола. Ничего! Если Дарси писал, то, наверное, после ухода Эпплби спрятал бумагу подальше. Куда? Бирс огляделся. Банка с маслом блестела на подоконнике. Два скорпиона, чуть касавшиеся лапами друг друга, исполняли, казалось, зловещий танец. «Где же Дарси наткнулся на скорпиона? Не на столе, не на полке с туалетными принадлежностями. Эти насекомые любят песок, камень. Не здесь ли? — Бирс подошел к изразцовой печке, старой, поставленной, должно быть, еще в давние времена. — Не в печке ли тайник?» Два изразца вынимались, но за ними было пусто.
Бирс сел к столу. Отчего же погиб Сай? Личный мотив исключается, неудач по службе тоже нет. Похоже, тут не самоубийство, а несчастный случай. Сайлас не лечил укус, так как знал — скорпионы не опасны в эту пору. Беспечность, легко объяснимая дозой наркотика… Бирс сжал виски. Нет, нельзя прекращать розыск. Со смутной надеждой он стал перебирать газеты и журналы. Вот журнал, побывавший у Эпплби. Он лежит на самом виду, на приемнике. Голые красотки в разных позах…
В отечественных газетах Дарси делал пометки красным карандашом. Чаще всего подчеркивал строку биржевого курса, интересовавшую его. Акции авиационных компаний котировались высоко, следовательно, за них Дарси был спокоен. Да и деньги он вложил небольшие…
Что пишут турки? «В гавань Измира прибыл самый совершенный, новейший, оснащенный самым мощным оружием американский авианосец „Канзас“, вызывающий всеобщее восхищение». Ну, еще бы! Какая бы старая галоша ни посетила Турцию, газетам велят восторгаться. На первой странице нет пометок Дарси. Бирс перевернул ее, пробежал хронику происшествий. Кражи, убийства, похищения девушек, кровная месть. В заметке под заголовком «Примерная служанка» сообщается, что горничная Зульфия, служившая в Стамбуле, в районе Ускюдар, умерла и завещала своей госпоже Узун Айша Хамал все свое состояние — триста пятьдесят восемь лир.
Бирс улыбнулся, отбросил газету. Что и говорить — богатство! Госпожа Узун Айша Хамал, вероятно, каждый месяц проживает столько!
Нет, газеты ничего не открыли. Как же быть? Мерриуотер ждет сообщения. Над ним навис Ван Дорн. Если смерть Дарси случайна, то владыка «Случай» выбрал весьма неудобный момент для Ван Дорна, для Мерриуотера. Уж очень они встревожены.
Стук в дверь прервал размышления Бирса.
— Извините меня, майор, — услышал он.
Перед Бирсом стоял сержант-шофер. Он протягивал матерчатую сумку, запертую «молнией». Бирс взял ее. Дорожная сумка для мыла, зубной щетки, бритвы. Но сейчас она содержала что-то плотное, плоское.
— Раз вы — майор Бирс, то я решил отдать вам. А вы уж передадите…
Бирс отвел замок «молнии», вынул пакет. На нем стояло: «Сыну Томасу Дарси после моей смерти». Из пакета выпала на стол тетрадь в коленкоровой обложке.
— Хорошо, сержант, — сказал Бирс. — Хорошо. — От неожиданности у него занялся дух.
— Вы же увидите молодого Дарси, — глухо произнес сержант. — А мне лучше быть в стороне.
— Да, да. Ваше имя, сержант?
— Питер Ивенс, майор.
— Хорошо, Ивенс. Можете идти.
Бирс воспринимал слова сержанта лишь краем сознания — слишком велико было нетерпение.
Пунцовая сургучная печать скрепляла листки тетради. Бирс сорвал ее — для него тут не должно быть тайн. «Мемуары разведчика», — написал Дарси на первой странице и окружил заглавие размашистыми вензелями. Далее следовало предисловие:
«Я претендую не на славу, а на справедливость. Я один из тех безвестных воинов тайного фронта, которые подготовили нашу победу над силами коммунизма в третьей мировой войне. Ты, читатель, наслаждаешься плодами этой победы».
Ого, да он облюбовал себе ореол пророка! Нет, именно слава ему и нужна. Воин тайного фронта… Где-то уже была такая фраза. Да, — ведь так называется одна пустая, но очень популярная книжонка.
«А меня уже нет в живых. И при жизни я вынужден был молчать о себе и своих коллегах и лишь предвкушать то время, когда наши дела станут достоянием гласности. Они покажутся вам грубыми и жестокими, но мы действовали без сантиментов».
Тут полстраницы самооправданий. Где же суть? Ах, вот, наконец-то!
«Впервые я увидел рубеж, отделявший свободный мир от коммунистической России, в сентябре 195… года. В лучах заходящего солнца резко вырисовывался горный высокий хребет, оскаленный, грозно белевший зубьями, припорошенными снегом. Оттуда веяло холодом, опасностью для всего живого, и я невольно коснулся кобуры с пистолетом».
«Начало в духе Майка Майзера. — подумал Бирс. — Автора „Красной шпионки“, „Ищите Ивана“ и других шедевров, пленяющих молодежь. Однако дальше он нарушил стиль, съехал на заурядный протокол».
«Я получил от полковника Мерриуотера задание активизировать работу, что совпадало с общими планами вовлечения Турции в мероприятия по подготовке к войне. Указания Мерриуотера всегда отличались точностью и дальновидностью. Он направлял меня постоянно. Я с благодарностью…»
Еще дифирамбы в адрес Мерриуотера — и, вероятно, не без умысла. Ну, события прошедших лет можно пропустить. Ага, вот более свежие чернила!
«В январе 195… года в Измир прибыл сенатор Ван Дорн. Мерриуотер, сопровождавший его, вызвал меня из Карашехира. За мной был прислан самолет.
Я слышал о замечательной карьере Ван Дорна как в деловом мире, так и на государственном поприще. При нашем ведомстве он был чем-то вроде консультанта. Он обладал неоценимыми познаниями. Еще в 1904-1905 годах он в качестве журналиста находился с японскими войсками в Маньчжурии и выполнял разведывательные задания. В 1919 году он провел несколько весьма напряженных месяцев на Кавказе, а впоследствии, с установлением дипломатических отношений с Советами, был нашим консулом в Баку.
Встреча с Ван Дорном состоялась в большом здании на набережной, украшенном флагами всех держав, подписавших Атлантический пакт. Ван Дорн выглядел, несмотря на свои семьдесят два года, моложавым и бодрым. Он был одет в скромный черный костюм, и лишь бриллиантовая булавка, воткнутая в галстук, напоминала о миллионах Ван Дорна, приобретенных в годы второй мировой войны. Он предложил нам простокваши и гренков с вареньем, затем любезно спросил, как я себя чувствую в Турции. Я не мог не выразить своего горячего желания расстаться с Карашехиром и добиться места на родине в награду за перенесенные лишения. Ван Дорн спросил, читаю ли я библию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32