Он допускает лечение для часов, но вовсе не для тела.
— Но что же предпринять? — проговорила Жеранда. — Хотелось бы мне знать, что он теперь делает, работает или лег отдохнуть?
— Жеранда, — сказал нежно Обер, — у вашего отца нравственные тревоги и более ничего, уверяю вас.
— И вы знаете в чем дело, Обер?
— Кажется, знаю, Жеранда.
— Так расскажите же скорее! — воскликнула Схоластика, задув предусмотрительно свечу перед Мадонной.
— Вот уже несколько дней, Жеранда, — сказал молодой человек, — как происходят удивительные вещи. Представьте себе, что все часы, какие ваш отец сделал и продал за все годы своей жизни, вдруг разом остановились. Ему принесли массу часов; он их тщательно разобрал, и все части их оказались в полной исправности. Собрав их снова, он, несмотря на все свое искусство, никак не может добиться того, чтобы они шли.
— Тут дело не без черта! — заметила Схоластика.
— Что ты говоришь! — воскликнула Жеранда. — По-моему, это вполне естественно. Ничто, сделанное рукой человека, не может быть вечным.
— Но все же тут происходит что-то странное и подозрительное. Я сам старался найти причину остановки механизма, но ничего не мог понять и доходил до такого отчаяния, что инструменты у меня валились из рук.
— Да нечего тут особенно и трудиться, — заметила Схоластика. — Захотели тоже, чтобы такая маленькая вещица ходила и показывала время! Для этого существуют солнечные часы.
— Вы бы не говорили этого, Схоластика, — сказал молодой человек, — если бы знали, что солнечные часы выдуманы Каином.
— Боже милостивый! Неужели это правда?
— Как вы думаете, — спросила наивно Жеранда, — можно просить у Бога, чтобы он вернул жизнь часам моего отца?
— Без сомнения, можно, — отвечал молодой мастер.
— Еще что выдумали! — проворчала старая служанка. — Вот уж напрасные-то молитвы! Ну, да уж Бог их, наверное, простит.
Свеча была снова зажжена. Схоластика, Жеранда и Обер опустились на колени, и молодая девушка вознесла молитвы за душу своей матери, за страждущих и плененных, за добрых и злых и особенно за тайные печали своего отца.
Затем все трое встали с колен, успокоенные, надеясь на милость Божию.
Обер ушел в свою комнату, Жеранда села помечтать у окна, глядя на затухающие огни в городе, а Схоластика, заперев двери и приперев их толстым засовом, бросилась на постель. Она заснула, и ей приснилось, что она умирает от страха.
Погода в эту ночь была отвратительная. Ветер, вздымая громадные волны, обрушивался иногда с такой силой на старый дом, что он трещал и дрожал снизу доверху. Но Жеранда, казалось, ничего не замечала, погруженная в свои невеселые думы. После того, что она узнала от Обера Тюна, болезнь ее отца приняла какую-то фантастическую окраску и ей казалось, что это дорогое для нее существо превратилось в механизм, все части которого от ветхости грозили полной остановкой движения.
Вдруг от сильного порыва ветра задребезжали стекла в комнате молодой девушки. Испуганная, она порывисто вскочила с места в прислушалась. Не понимая, в чем дело, она подошла к окну и тихонько открыла его. Сильный ливень барабанил по крышам. Жеранда высунулась немного в окно, чтобы удержать рвавшуюся раму, но ей вдруг стало страшно. Ей показалось, что ветхий дом, трещавший по всем швам, наполовину затоплен этой клокочущей со всех сторон водой. Ей захотелось убежать из своей комнаты, когда она вдруг заметила свет, всходящий, очевидно, из мастерской отца, расположенной как раз под ее комнатой; до нее вдруг донеслись жалобные стоны. Она попробовала затворить окно, но не могла справиться с ветром, вырывавшим у нее из рук раму.
Жеранда чуть с ума не сошла от страха. Боже, что делается там, внизу, у ее отца? Она приоткрыла дверь, которая с шумом распахнулась от сквозняка. И очутившись в темной столовой, стала ощупью пробираться к лестнице, ведущей в комнату отца. Бледная, трепещущая, она спустилась вниз и остановилась на пороге мастерской.
Мэтр Захариус, бледный, растрепанный, стоял посреди комнаты. Он говорил, жестикулировал, ничего не слыша, ничего не замечая.
— Это смерть! Это смерть! — повторял он глухим голосом. — Могу ли я жить, когда все мое существо раздроблено и разнесено по свету! Я создатель всех этих часов! В каждые из них я вложил частичку моей души! Каждый раз, как какие-нибудь часы перестают ходить, я чувствую, что мое сердце слабеет; так как все они сверены и поставлены согласно его биению.
Говоря это, старик посмотрел на свой рабочий стол, на котором лежали все части, только что разобранных им часов. Взяв в руки барабан, он вынул из него пружину, которая, вопреки законам механики, оставалась недвижимой, словно связанная какой-то неведомой силой. Как ни старался старик растянуть ее руками, она не поддалась его усилиям. Выйдя из себя, он с ожесточением швырнул пружину через люк прямо в Рону.
Жеранда, испуганная, безмолвная, не могла двинуться с места. Она хотела подойти к отцу, но вдруг комната закачалась у нее перед глазами, и она чуть не упала, когда услышала вдруг нежный голос, говоривший ей:
— Жеранда, дорогая Жеранда! Ведь вы можете заболеть от холода и тревоги. Вернитесь, прошу вас, в вашу комнату!
— Обер! — прошептала молодая девушка. — Это вы, вы?
— Разве я мог не беспокоиться о вас? — ответил Обер.
От этих ласковых слов девушка почувствовала прилив бодрости. Она оперлась на руку молодого подмастерья.
— Мой отец очень болен, — сказала она. — Вы один можете облегчить его страдания. Он поражен тем, что его часы перестали ходить. Помогите ему их исправить, и он будет снова здоров. Скажите, Обер, ведь не может же быть, чтобы его жизнь действительно была связана с ходом сделанных им часов?
Обер ничего не ответил.
— Но ведь в таком случае его ремесло проклято небом! — проговорила, дрожа всем телом, Жеранда.
— Я ничего не знаю, Жеранда, — сказал молодой человек, стараясь согреть ее маленькие ручки в своих. — Идите в вашу комнату и согрейтесь скорее. Вам необходим отдых.
Жеранда медленно пошла к себе, но не могла сомкнуть глаз до самого утра, тогда как и мэтр Захариус простоял всю ночь у открытого люка, вглядываясь в волны протекавшей у его ног Роны.
Глава вторая. ТОРЖЕСТВО НАУКИ
Добросовестное отношение к своему делу женевских фабрикантов вошло в поговорку. Они честны и строги до мелочей. Поэтому вполне понятно, что должен был испытывать мэтр Захариус, когда ему стали со всех сторон возвращать сделанные им часы.
Часы эти все остановились вдруг и без всякой видимой причины. Все в них было в полной исправности, кроме пружин, которые почему-то потеряли всякую упругость. Старик пробовал их заменять другими, но напрасно, — они оставались мертвыми. Все это возбудило весьма невыгодные толки о мэтре Захариусе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
— Но что же предпринять? — проговорила Жеранда. — Хотелось бы мне знать, что он теперь делает, работает или лег отдохнуть?
— Жеранда, — сказал нежно Обер, — у вашего отца нравственные тревоги и более ничего, уверяю вас.
— И вы знаете в чем дело, Обер?
— Кажется, знаю, Жеранда.
— Так расскажите же скорее! — воскликнула Схоластика, задув предусмотрительно свечу перед Мадонной.
— Вот уже несколько дней, Жеранда, — сказал молодой человек, — как происходят удивительные вещи. Представьте себе, что все часы, какие ваш отец сделал и продал за все годы своей жизни, вдруг разом остановились. Ему принесли массу часов; он их тщательно разобрал, и все части их оказались в полной исправности. Собрав их снова, он, несмотря на все свое искусство, никак не может добиться того, чтобы они шли.
— Тут дело не без черта! — заметила Схоластика.
— Что ты говоришь! — воскликнула Жеранда. — По-моему, это вполне естественно. Ничто, сделанное рукой человека, не может быть вечным.
— Но все же тут происходит что-то странное и подозрительное. Я сам старался найти причину остановки механизма, но ничего не мог понять и доходил до такого отчаяния, что инструменты у меня валились из рук.
— Да нечего тут особенно и трудиться, — заметила Схоластика. — Захотели тоже, чтобы такая маленькая вещица ходила и показывала время! Для этого существуют солнечные часы.
— Вы бы не говорили этого, Схоластика, — сказал молодой человек, — если бы знали, что солнечные часы выдуманы Каином.
— Боже милостивый! Неужели это правда?
— Как вы думаете, — спросила наивно Жеранда, — можно просить у Бога, чтобы он вернул жизнь часам моего отца?
— Без сомнения, можно, — отвечал молодой мастер.
— Еще что выдумали! — проворчала старая служанка. — Вот уж напрасные-то молитвы! Ну, да уж Бог их, наверное, простит.
Свеча была снова зажжена. Схоластика, Жеранда и Обер опустились на колени, и молодая девушка вознесла молитвы за душу своей матери, за страждущих и плененных, за добрых и злых и особенно за тайные печали своего отца.
Затем все трое встали с колен, успокоенные, надеясь на милость Божию.
Обер ушел в свою комнату, Жеранда села помечтать у окна, глядя на затухающие огни в городе, а Схоластика, заперев двери и приперев их толстым засовом, бросилась на постель. Она заснула, и ей приснилось, что она умирает от страха.
Погода в эту ночь была отвратительная. Ветер, вздымая громадные волны, обрушивался иногда с такой силой на старый дом, что он трещал и дрожал снизу доверху. Но Жеранда, казалось, ничего не замечала, погруженная в свои невеселые думы. После того, что она узнала от Обера Тюна, болезнь ее отца приняла какую-то фантастическую окраску и ей казалось, что это дорогое для нее существо превратилось в механизм, все части которого от ветхости грозили полной остановкой движения.
Вдруг от сильного порыва ветра задребезжали стекла в комнате молодой девушки. Испуганная, она порывисто вскочила с места в прислушалась. Не понимая, в чем дело, она подошла к окну и тихонько открыла его. Сильный ливень барабанил по крышам. Жеранда высунулась немного в окно, чтобы удержать рвавшуюся раму, но ей вдруг стало страшно. Ей показалось, что ветхий дом, трещавший по всем швам, наполовину затоплен этой клокочущей со всех сторон водой. Ей захотелось убежать из своей комнаты, когда она вдруг заметила свет, всходящий, очевидно, из мастерской отца, расположенной как раз под ее комнатой; до нее вдруг донеслись жалобные стоны. Она попробовала затворить окно, но не могла справиться с ветром, вырывавшим у нее из рук раму.
Жеранда чуть с ума не сошла от страха. Боже, что делается там, внизу, у ее отца? Она приоткрыла дверь, которая с шумом распахнулась от сквозняка. И очутившись в темной столовой, стала ощупью пробираться к лестнице, ведущей в комнату отца. Бледная, трепещущая, она спустилась вниз и остановилась на пороге мастерской.
Мэтр Захариус, бледный, растрепанный, стоял посреди комнаты. Он говорил, жестикулировал, ничего не слыша, ничего не замечая.
— Это смерть! Это смерть! — повторял он глухим голосом. — Могу ли я жить, когда все мое существо раздроблено и разнесено по свету! Я создатель всех этих часов! В каждые из них я вложил частичку моей души! Каждый раз, как какие-нибудь часы перестают ходить, я чувствую, что мое сердце слабеет; так как все они сверены и поставлены согласно его биению.
Говоря это, старик посмотрел на свой рабочий стол, на котором лежали все части, только что разобранных им часов. Взяв в руки барабан, он вынул из него пружину, которая, вопреки законам механики, оставалась недвижимой, словно связанная какой-то неведомой силой. Как ни старался старик растянуть ее руками, она не поддалась его усилиям. Выйдя из себя, он с ожесточением швырнул пружину через люк прямо в Рону.
Жеранда, испуганная, безмолвная, не могла двинуться с места. Она хотела подойти к отцу, но вдруг комната закачалась у нее перед глазами, и она чуть не упала, когда услышала вдруг нежный голос, говоривший ей:
— Жеранда, дорогая Жеранда! Ведь вы можете заболеть от холода и тревоги. Вернитесь, прошу вас, в вашу комнату!
— Обер! — прошептала молодая девушка. — Это вы, вы?
— Разве я мог не беспокоиться о вас? — ответил Обер.
От этих ласковых слов девушка почувствовала прилив бодрости. Она оперлась на руку молодого подмастерья.
— Мой отец очень болен, — сказала она. — Вы один можете облегчить его страдания. Он поражен тем, что его часы перестали ходить. Помогите ему их исправить, и он будет снова здоров. Скажите, Обер, ведь не может же быть, чтобы его жизнь действительно была связана с ходом сделанных им часов?
Обер ничего не ответил.
— Но ведь в таком случае его ремесло проклято небом! — проговорила, дрожа всем телом, Жеранда.
— Я ничего не знаю, Жеранда, — сказал молодой человек, стараясь согреть ее маленькие ручки в своих. — Идите в вашу комнату и согрейтесь скорее. Вам необходим отдых.
Жеранда медленно пошла к себе, но не могла сомкнуть глаз до самого утра, тогда как и мэтр Захариус простоял всю ночь у открытого люка, вглядываясь в волны протекавшей у его ног Роны.
Глава вторая. ТОРЖЕСТВО НАУКИ
Добросовестное отношение к своему делу женевских фабрикантов вошло в поговорку. Они честны и строги до мелочей. Поэтому вполне понятно, что должен был испытывать мэтр Захариус, когда ему стали со всех сторон возвращать сделанные им часы.
Часы эти все остановились вдруг и без всякой видимой причины. Все в них было в полной исправности, кроме пружин, которые почему-то потеряли всякую упругость. Старик пробовал их заменять другими, но напрасно, — они оставались мертвыми. Все это возбудило весьма невыгодные толки о мэтре Захариусе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10