Она ни в чем не могла себя утвердить. В спорах другим было легко поколебать ее мнение. Несмотря на свое умение тонко разбираться в людях, она была совершенно неспособна, исключая лишь редактирование, занимать критическую позицию, когда от нее этого ждали. Она уже сталкивалась с серьезными трудностями, например, когда не смогла понять, что ее коллега старался любым способом подорвать ее положение; и даже тогда, когда эта ситуация стала совершенно понятной всем остальным, она по-прежнему считала его своим другом. Ее навязчивое стремление быть на вторых ролях отчетливо проявлялось в играх: в теннисе, например, она была слишком скованна, чтобы играть хорошо, хотя иногда игра ей удавалась; но как только она понимала, что может выиграть, тут же начинала плохо играть. Желания других были для нее гораздо важнее собственных: она соглашалась брать отпуск на то время, от которого другие отказывались; она выполняла за других работу, если те были недовольны ее объемом.
Но важнее всего было подавление ею собственных чувств и желаний. Свое внутреннее сопротивление построению дальних планов она считала проявлением «реализма» — свидетельством того, что она никогда не хотела недостижимого. На самом деле она была «реалистичной» настолько же мало, как любой другой человек, предъявляющий чрезмерные требования к жизни; она просто сдерживала свои желания, ставя их ниже достижимого уровня. Она была нереалистичной, живя во всех отношениях — в социальном, в экономическом, в профессиональном, в духовном — ниже того уровня, который был ей по средствам. Как показала дальнейшая жизнь, она обладала всем, чтобы нравиться многим людям, выглядеть привлекательной и писать интересные и оригинальные вещи.
Наиболее общими последствиями этой наклонности были постепенное уменьшение уверенности в себе и общее недовольство жизнью. О последнем она не имела ни малейшего представления и не могла осознать его до тех пор, пока «все было в порядке». Она не сознавала ясно своих желаний или то, что они не исполнены. Это общее недовольство жизнью проявлялось лишь по пустякам в виде внезапных и совершенно для нее непонятных приступов плача.
Долгое время она признавала истину, содержащуюся в этих выводах, лишь отчасти; в важных вопросах она молчаливо продолжала считать, что я либо переоценивала ее, либо использовала ободрение в качестве средства терапии. Наконец она осознала, причем весьма впечатляющим образом, что на самом деле за этим фасадом скромности скрывалась сильная тревога. Это произошло в то время, когда она собиралась предложить несколько видоизменить журнал. Она была уверена, что ее план интересен, что он не должен встретить большого сопротивления и что все будут ей даже признательны. Однако перед тем, как его представить, она вдруг почувствовала сильную панику, которую рациональным образом объяснить было невозможно. В начале обсуждения она по-прежнему ощущала панику, и ей даже пришлось покинуть комнату из-за внезапного расстройства желудка. Но как только дискуссия постепенно стала оборачиваться в ее пользу, паника улеглась. В конце концов ее план был одобрен. Она вернулась домой, испытывая душевный подъем, и это хорошее настроение сохранялось у неё, когда она пришла на очередной аналитический сеанс.
Я сказала ей, что она произвела настоящий триумф, но это мое замечание она с некоторым раздражением отвергла. Разумеется, она получила удовольствие от признания, но преобладало у нее чувство того, что она избежала большой опасности. Только спустя два с лишним года она смогла приступить к проработке других элементов, связанных с этим переживанием, — честолюбия, боязни поражения, триумфа. В то время ее чувства, которые так или иначе выражались в ассоциациях, были целиком сосредоточены на проблеме скромности. Она считала, что была слишком самонадеянной, предложив свой новый план: «Ну кто я такая, чтобы знать, что лучше!» Но постепенно она осознала, что такая установка основывалась на том, что избрать иную линию поведения означало для нее попытку выйти за пределы узких границ, искусственно созданных и ревностно ею оберегаемых. И только признав справедливость этого наблюдения, она полностью убедилась, что ее скромность была фасадом, который надо было сохранять ради собственной безопасности. Результатом первой стадии работы явилась зарождавшаяся вера в себя и проблески смелости иметь и утверждать свои мнения и желания.
Второй период был посвящен в основном работе над ее зависимостью от «партнера». Большинство связанных с нею проблем она проработала сама, как это будет показано в дальнейшем более подробно. Эта зависимость, несмотря на ее непреодолимую силу, была вытеснена гораздо глубже, чем предыдущая наклонность. Ей никогда не приходило в голову, что в ее отношениях с мужчинами могло быть что-то не так. Напротив, она считала, что здесь-то как раз все было благополучно. Анализ постепенно изменял эти представления.
На навязчивую зависимость указывали три основных момента. Первый заключался в том, что она чувствовала себя совершенно потерянной, как маленький ребенок в незнакомом лесу, когда отношения прекращались или когда на какое-то время она разлучалась со значимым для нее человеком. Подобного рода переживания она впервые испытала в двадцатилетнем возрасте, когда покинула родительский дом. Она ощущала себя перышком, носимым во вселенной, и писала исполненные отчаянием письма матери, заявляя, что не может жить без нее. Но тоска по дому исчезла, когда она увлеклась одним пожилым человеком — преуспевающим писателем, проявившим интерес к ее работам и оказавшим ей покровительство. Разумеется, это переживание чувства потерянности, когда она впервые оказалась в одиночестве, вполне понятно, если учесть ее безмятежную юность и защищенность от жизненных невзгод. Но последующие реакции, в сущности, были такими же и создавали странный контраст с ее успешной — вопреки вышеупомянутым трудностям — профессиональной карьерой.
Другим обращавшим на себя внимание фактом в этих взаимоотношениях было то, что весь мир вокруг нее словно исчезал и только любимый человек был важен. Мысли и чувства сосредоточивались на телефонном звонке, письме или визите к нему. Часы, проведенные без него, были наполнены лишь ожиданием встречи с ним, раздумьями о том, как он к ней относится. И самое главное, она чувствовала себя абсолютно несчастной, когда он был недостаточно тактичен или, как ей казалось, ее отвергал. В это время все остальные человеческие отношения — ее работа и прочие интересы — едва не теряли для нее всякую ценность.
Третьим моментом являлась мечта о сильном и уверенном в себе человеке, добровольной рабой которого она бы стала, а он в свою очередь дал бы ей все, что ей нужно, — от материального достатка до душевного вдохновения — и сделал бы ее великой писательницей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70