Не то о лирике, не то о другой такой же мути. Но помню, что снег за окном был грязный, раскисший. В конце урока старик Дейвисон стал раздавать контрольные, которые мы писали о Гекльберри Финне. Гляжу – у меня двойка. «Дьявольщина, – подумал я. – Не очень-то это много». А я ведь, Брент, не тупица. Я из тех, кто не умеет реализовать свои способности, как написано в «Советах школьнику, как выбирать профессию», – рассмеялся Кирк и продолжал: – Зазвенел звонок, я встал и хотел идти. Слышу – мистер Дейвисон зовет меня. Ну, думаю, сейчас будет разговор по душам. И угадал. Подхожу к столу, стою, книги за спиной. «Вы уже вторую контрольную пишете на двойку, мистер Хьюз», – говорит мне старик. В частных школах тебя всегда по фамилии величают. По моему, это ужасное лицемерие. «Да, – отвечаю, – знаю». Я хотел сказать ему: «Отпусти, ради бога. Не приставай с глупостями». Но не сказал, а посмотрел ему в лицо честными, печальными глазами. Снял старикан очки, а это очень плохой признак. Зыркает на меня своими бусинами и спрашивает, не могу ли я ему объяснить, почему я стал так плохо учиться. Я сделал вид, что серьезно задумался. А потом отвечаю: «Не имею ни малейшего представления. Наверное, плохо усвоил материал». А он мне говорит, я просто ленюсь и очень, очень его разочаровал. Ведь я всего на один вопрос из четырех ответил, а они такие простые, проще не придумаешь. «Да, сэр, – отвечаю, – но мне не хотелось отвечать на остальные». Он так и взвился. «Вот именно, – говорит, – не хотелось. В этом вся беда. Если бы вы постарались, вы бы получили высший балл, зарываете свой талант в землю». На один-то вопрос я ответил лучше всех в классе. «Должны победить свою лень, – говорит, – и наконец взяться за ум». Ну и тому подобное. Я это уже тысячу раз слышал. Он разоряется, а я ему поддакиваю: «Да, сэр, конечно, сэр, буду стараться». Ладно, Брент, пусть я махнул на свою жизнь. Но ему-то какое дело? Наконец отпустил он меня. Следующий урок была физкультура. Я уже на нее опоздал и решил покурить в туалете. Я так часто делал. Заперся я в кабине, смотрю, как колечки дыма плывут над головой, проклинаю старикана Дейвисона, стараюсь успокоиться. Докурил, бросил окурок в унитаз и пошел из туалета в физкультурный зал. Иду еле-еле, пришел в раздевалку, там еще поболтался немного. Открыл шкафчик, надел форму и пошел в зал – опоздал на целых двадцать минут. По мне что мяч гонять, что старикана Дейвисона слушать. «Где ты был, Хьюз?» – завопил учитель, как раненый бегемот или еще кто пострашнее. «Беседовал с мистером Дейвисоном». – «Записка от него есть?» – «Нет, – отвечаю, – мистер Дейвисон мне ее не дал. Я еще в туалете задержался». – «Ах, задержался? Ну тогда – десять кругов в полуприсяди вокруг зала – марш!» Эх, и послал бы я его с этой полуприсядью. «Марш! – орет учитель. – Да побыстрее! А будешь филонить, двадцать кругов дам! Пошел!» Такой он у нас душка. Присел я и пошел вокруг баскетбольной площадки. Мячи мельтешат, у меня от них даже голова закружилась. Ты когда-нибудь ходил в полуприсяди?
– Никогда, – ответил Брент.
– Хуже не придумаешь. Через две минуты ноги болят, как будто палкой побили. Я и одного круга не сделал, а ноги уже стало сводить. Немножечко распрямился. А он опять орет. Через три круга чувствую – сейчас упаду. Немножко сбавил ход. «Быстрее! – кричит учитель. – Двадцать кругов!» Может, конечно, я поступил глупо, но я тоже как рявкну: «С огромным удовольствием, дерьмо собачье!» Гляжу – он мчится на меня, и вид как у разъяренного вепря. Съежился я в ожидании трепки. И тут мне как в бедро вступит, даже в глазах потемнело! Упал я и такой вопль издал. «Вставай!» – рявкнул учитель. А я не могу. Схватил он меня за шиворот, как рванет вверх. Я даже повис у него в руках. Ну и здорово он разозлился. «Что вы сказали, мистер Хьюз? – кричит, – Повторите, что вы сказали?» Открыл я рот, а звуков не получается. Боль адская. Учитель меня отпустил. И я опять упал. А он, видать, парень с головой, сразу раскумекал, что я не от смеха катаюсь. «Что случилось?» – спрашивает он совсем другим тоном. А я как онемел. Ну, он кого-то из ребят за «скорой» послал. Меня отнесли в канцелярию. Мать приехала раньше «скорой». Удивляюсь, как это ее застали дома. Они ей, наверное, по телефону ничего не сказали. Потому что она вошла и с ходу давай ругаться, что я еще такое натворил. Я старался не показать ей, как больно, но видно, не очень-то получалось. Потом она всю дорогу в больницу всякие нежности сюсюкала. И даже сказала, что подаст на школу в суд. Ну, а я всю дорогу молчал. Так вот я и попал сюда. И уже торчу здесь целых три месяца.
– Да, Кирк, ужасная история. Какую же боль ты вытерпел! – сказал Брент.
– Правда, было больно. И как-то уж очень глупо. Теперь ты про меня все знаешь, а я про тебя ничего. Расскажи, как ты жил-поживал, пока с чердака не свалился.
– Мне, судя по твоему рассказу, жилось куда лучше. С родителями мне повезло. Я их люблю. Ну, я много читал, рисовал…
– Да, звучит захватывающе. Мы поладим с тобой, если только ты не будешь день-деньской глазеть в телевизор.
В дверь заглянула Фея.
– Кока-колы хочешь, Кирк?
– Хочу, если без джина с тоником.
– Не намекай, Кирк. Ты ведь знаешь распорядок. До полудня никаких напитков. А ты, Брент, подожди немножко. Вот снимут трубку, и тебя будем чем-нибудь поить.
– Спасибо.
– Значит, в эту палату одну кока-колу. Фея повернулась и вышла.
– Знаешь, Брент, что я тебе скажу, в больнице ничуть не хуже, чем у нас в «Гейбл». А с домом так просто не сравнить. В тысячу раз лучше!
«Мне он нравится, – подумал Брент. – И мне его очень жалко. Конечно, не любить своих родителей – плохо. Но он мне все равно нравится. Я даже ему завидую. Такой он веселый, не унывает. И наверное, легко заводит друзей. Я уверен – мы с ним подружимся».
Брент закрыл глаза, стараясь отогнать боль, которая опять расшевелилась. Стали ждать Фею с кока-колой.
ГЛАВА III
Эми тоже вышла из солярия. И долго смотрела вслед Кирку. Вот он уже в конце коридора, вот свернул к себе в палату. Эми пошла по коридору налево в педиатрическое отделение. Ей там было тяжело. Она любила малышей. Они такие доверчивые, искренние. Дома она охотно оставалась с маленькими, когда их родители по вечерам куда-нибудь уходили. Но здесь она их очень жалела. Они просились к маме и часто плакали. А некоторые не могли даже поднять головы с подушки – так тяжело болели, и Эми тоже хотелось плакать. Но она все равно приходила сюда, останавливалась у кроватки загрустившего малыша и ласково разговаривала с ним.
Эми вошла в палату № 284, где лежал мальчик лет шести; он был серьезно болен, а родные редко его навещали. Эми познакомилась с ним неделю назад, когда, по обыкновению, наведывалась к малышам. Палата была пустая. Исчезли книжки, картинки, карандаши – все, что отличало палату этого мальчика от других палат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
– Никогда, – ответил Брент.
– Хуже не придумаешь. Через две минуты ноги болят, как будто палкой побили. Я и одного круга не сделал, а ноги уже стало сводить. Немножечко распрямился. А он опять орет. Через три круга чувствую – сейчас упаду. Немножко сбавил ход. «Быстрее! – кричит учитель. – Двадцать кругов!» Может, конечно, я поступил глупо, но я тоже как рявкну: «С огромным удовольствием, дерьмо собачье!» Гляжу – он мчится на меня, и вид как у разъяренного вепря. Съежился я в ожидании трепки. И тут мне как в бедро вступит, даже в глазах потемнело! Упал я и такой вопль издал. «Вставай!» – рявкнул учитель. А я не могу. Схватил он меня за шиворот, как рванет вверх. Я даже повис у него в руках. Ну и здорово он разозлился. «Что вы сказали, мистер Хьюз? – кричит, – Повторите, что вы сказали?» Открыл я рот, а звуков не получается. Боль адская. Учитель меня отпустил. И я опять упал. А он, видать, парень с головой, сразу раскумекал, что я не от смеха катаюсь. «Что случилось?» – спрашивает он совсем другим тоном. А я как онемел. Ну, он кого-то из ребят за «скорой» послал. Меня отнесли в канцелярию. Мать приехала раньше «скорой». Удивляюсь, как это ее застали дома. Они ей, наверное, по телефону ничего не сказали. Потому что она вошла и с ходу давай ругаться, что я еще такое натворил. Я старался не показать ей, как больно, но видно, не очень-то получалось. Потом она всю дорогу в больницу всякие нежности сюсюкала. И даже сказала, что подаст на школу в суд. Ну, а я всю дорогу молчал. Так вот я и попал сюда. И уже торчу здесь целых три месяца.
– Да, Кирк, ужасная история. Какую же боль ты вытерпел! – сказал Брент.
– Правда, было больно. И как-то уж очень глупо. Теперь ты про меня все знаешь, а я про тебя ничего. Расскажи, как ты жил-поживал, пока с чердака не свалился.
– Мне, судя по твоему рассказу, жилось куда лучше. С родителями мне повезло. Я их люблю. Ну, я много читал, рисовал…
– Да, звучит захватывающе. Мы поладим с тобой, если только ты не будешь день-деньской глазеть в телевизор.
В дверь заглянула Фея.
– Кока-колы хочешь, Кирк?
– Хочу, если без джина с тоником.
– Не намекай, Кирк. Ты ведь знаешь распорядок. До полудня никаких напитков. А ты, Брент, подожди немножко. Вот снимут трубку, и тебя будем чем-нибудь поить.
– Спасибо.
– Значит, в эту палату одну кока-колу. Фея повернулась и вышла.
– Знаешь, Брент, что я тебе скажу, в больнице ничуть не хуже, чем у нас в «Гейбл». А с домом так просто не сравнить. В тысячу раз лучше!
«Мне он нравится, – подумал Брент. – И мне его очень жалко. Конечно, не любить своих родителей – плохо. Но он мне все равно нравится. Я даже ему завидую. Такой он веселый, не унывает. И наверное, легко заводит друзей. Я уверен – мы с ним подружимся».
Брент закрыл глаза, стараясь отогнать боль, которая опять расшевелилась. Стали ждать Фею с кока-колой.
ГЛАВА III
Эми тоже вышла из солярия. И долго смотрела вслед Кирку. Вот он уже в конце коридора, вот свернул к себе в палату. Эми пошла по коридору налево в педиатрическое отделение. Ей там было тяжело. Она любила малышей. Они такие доверчивые, искренние. Дома она охотно оставалась с маленькими, когда их родители по вечерам куда-нибудь уходили. Но здесь она их очень жалела. Они просились к маме и часто плакали. А некоторые не могли даже поднять головы с подушки – так тяжело болели, и Эми тоже хотелось плакать. Но она все равно приходила сюда, останавливалась у кроватки загрустившего малыша и ласково разговаривала с ним.
Эми вошла в палату № 284, где лежал мальчик лет шести; он был серьезно болен, а родные редко его навещали. Эми познакомилась с ним неделю назад, когда, по обыкновению, наведывалась к малышам. Палата была пустая. Исчезли книжки, картинки, карандаши – все, что отличало палату этого мальчика от других палат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23