но справедливость требует сказать, что они принимают их только как посредники и передают своим начальникам молитвы смертных.
Священникам, или гангам, поручено делать и поддерживать статуи мокиссо. Для привлечения толпы, а с нею многочисленных приношений, ганги совершают суеверные обряды, сопровождаемые смешными конвульсиями и гримасами. Каждая местность имеет своего мокиссо, но некоторые пользуются большею славою, чем другие.
Ганги наперебой стараются выставить своего бога и привлекают легковерных самыми искусными штуками.
В Эмбозо был знаменитый мокиссо, который привлекал каждый год после периода дождей тысячи людей более чем за сто миль; приходили из Нижнего Конго, даже из Малимбы.
Этот мокиссо, по народному верованию, основал свое жилище в дупле старого дерева, корни которого входили в воду Банкоры; два раза в год этот мокиссо удостаивал изрекать предсказания и излечивать всех больных, приходивших к нему. Из дупла слышались странные слова, кончавшиеся всегда требованиями маниока, пальмового масла и слоновой кости. Приношения накоплялись около жилища бога, и добрые ганги набирали столько товару, что посылали караваны, приносившие им большие выгоды.
Вода в реке, протекавшая мимо этого дерева, считалась священной; она имела дар излечивать все болезни, и ганги отправляли ее повсюду в горлянках; во время поры пилигримств они не успевали раздавать воду и брали на помощь жителей деревни. Поэтому жрецы банкорского мокиссо были богачи и возбуждали зависть своих собратьев.
Бесполезно добавлять, что из дупла говорил Ганга-чревовещатель, и что когда мокиссо удостаивал являться глазам своих поклонников, это опять ганга переодевался более или менее странным образом. Но он показывался только немногим, между которыми всегда находились два или три сообщника.
Негры Центральной Африки никогда не путешествуют без мешка с мощами, который иногда весит десять и двенадцать фунтов; это смесь самых странных предметов: кусочков дерева, камешков, зубов кайманов, старого железа; все годится для этого, только бы ганга освятил их; хотя эта тяжесть иногда истощает их силы, они не хотят сознаться, что чувствуют малейшую усталость; напротив, они уверяют, что эта драгоценная ноша делает легче ту, которую они несут.
Освящение этих предметов начинается всегда тем, что кладут мешок со священными вещами на землю; потом ганга садится на циновку, бьет себе колени ремнем из кожи бегемота, бренчит железными погремушками, которые всегда носит между пальцев, потом бьет себя в грудь, красит себе веки, лицо и другие части тела синей и красной краской, со странными движениями и гримасами, то возвышая, то понижая голос, и повторяя таинственные слова, на которые присутствующие отвечают восклицаниями.
После этого обряда, который длится довольно долго ганга приходит в исступление; надо держать ему руки чтобы охладить его пыл; но когда его опрыснут водой настоянной на некоторых растениях, этот экстаз мало-помалу прекращается, ганга уверяет, что мокиссо явился ему и удостоил освятить вещи. Все это оканчивается обильными приношениями.
На другой день по прибытии Лаеннек и его товарищи были свидетелями этих странных обрядов. Король хотел вести их на охоту за кайманами и сначала велел освятить амулеты, предназначенные защищать его отряд от зверей. Волей-неволей Гиллуа, Барте и Лаеннек вынуждены были положить в карман по камешку, а к поясу привесить буйволовый рог.
Они согласились на это, чтобы не прогневать своего старого друга, который уверял, что без этого он не ручается за их безопасность.
По окончании церемонии они отправились с Имбоко и двенадцатью воинами, хорошо вооруженными, к маленькому озеру Уффа, проплыли по реке в пироге и вошли в лес. Уже несколько месяцев жители Эмбозы не делали этой экскурсии, и вследствие дождей лианы и кустарники до того заглушили маленькую тропинку, прежде проложенную, что они не могли идти, и, повернув налево, добрались до прогалины, которая могла скорее довести их до цели.
Вдруг Уале прыгнул, вытянул шею, навострил уши и, по-видимому, прислушивался к отдаленному шуму, которого охотники еще слышать не могли.
— Будьте внимательны! — сказал Лаеннек, — Уале чует хищного зверя.
Чтобы не допустить собаку броситься вперед, Лаеннек крепко держал ее на шнурке.
Скоро послышался шум раздвигаемых ветвей.
— Понго! Понго! — закричали туземцы, дрожа от страха.
— Что это? — спросили Гиллуа и Барте с некоторым беспокойством.
— Горилла, господа, — коротко ответил Лаеннек. — Готовьте ваше оружие, я выпущу Уале.
Собака бросилась в кусты.
Вдруг страшный отрывистый рев, похожий на рев льва и человеческий крик, послышался сзади охотников; горилла обошла своих врагов.
Мозиконджи не ошиблись, — это точно была горилла.
Испуганные негры все бросились наземь ничком. Лишь старый начальник и три европейца остались на ногах, прицелившись в неприятеля. В ту минуту, когда страшным прыжком перескочив через куст, горилла бросилась на маленький отряд, Уале, следовавший за ней, прыгнул и схватил ее за горло; оба врага повалились на землю, и страшная борьба, сопровождаемая свирепым воем, началась между ними.
Стрелять было нельзя из опасения попасть в собаку; Лаеннек ни за что на свете не согласился бы позволить убить своего доброго Уале на своих глазах. Собака вонзила свои могучие зубы в шею гориллы, а та старалась задушить ее, прижимая к своей груди. Бедный Уале уже с трудом переводил дух, и борьба, может быть, кончилась не в его пользу, если бы Лаеннек не бросился вперед и не вонзил свой охотничий нож в грудь гориллы.
Руки животного, пораженного в сердце, тотчас опустились, тихая жалоба сменилась болезненным криком, и, испуская последний вздох, страшное четверукое бросило на своих врагов взгляд, выразивший почти человеческое страдание и глубоко растрогавший путешественников. Они отвернулись, и даже Уале, получивший только легкие раны, оставил в покое своего врага.
Мозиконджи, напротив, выказавшие такую храбрость в час опасности, немедленно прибежали, разорвали гориллу на куски и вымазали себе тело ее кровью; народное верование приписывает крови гориллы силу делать неуязвимыми все части тела, намазанные ею.
Это приключение расстроило все планы, и хотя через несколько минут маленький отряд пришел к озеру, Лаеннек и его спутники видели по тревожным взглядам, которыми люди Имбоко осматривали кусты, что они боялись нового врага, может быть, — самки убитого. Поэтому, когда Лаеннек, не доверявший мужеству негров, предложил им воротиться в Эмбозу, они тотчас бросились по направлению к Банкоре.
Имбоко, хотя чувствовавший к горилле такой же суеверный страх, как и его люди, однако из чувства чести, не хотел оставлять своих гостей;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Священникам, или гангам, поручено делать и поддерживать статуи мокиссо. Для привлечения толпы, а с нею многочисленных приношений, ганги совершают суеверные обряды, сопровождаемые смешными конвульсиями и гримасами. Каждая местность имеет своего мокиссо, но некоторые пользуются большею славою, чем другие.
Ганги наперебой стараются выставить своего бога и привлекают легковерных самыми искусными штуками.
В Эмбозо был знаменитый мокиссо, который привлекал каждый год после периода дождей тысячи людей более чем за сто миль; приходили из Нижнего Конго, даже из Малимбы.
Этот мокиссо, по народному верованию, основал свое жилище в дупле старого дерева, корни которого входили в воду Банкоры; два раза в год этот мокиссо удостаивал изрекать предсказания и излечивать всех больных, приходивших к нему. Из дупла слышались странные слова, кончавшиеся всегда требованиями маниока, пальмового масла и слоновой кости. Приношения накоплялись около жилища бога, и добрые ганги набирали столько товару, что посылали караваны, приносившие им большие выгоды.
Вода в реке, протекавшая мимо этого дерева, считалась священной; она имела дар излечивать все болезни, и ганги отправляли ее повсюду в горлянках; во время поры пилигримств они не успевали раздавать воду и брали на помощь жителей деревни. Поэтому жрецы банкорского мокиссо были богачи и возбуждали зависть своих собратьев.
Бесполезно добавлять, что из дупла говорил Ганга-чревовещатель, и что когда мокиссо удостаивал являться глазам своих поклонников, это опять ганга переодевался более или менее странным образом. Но он показывался только немногим, между которыми всегда находились два или три сообщника.
Негры Центральной Африки никогда не путешествуют без мешка с мощами, который иногда весит десять и двенадцать фунтов; это смесь самых странных предметов: кусочков дерева, камешков, зубов кайманов, старого железа; все годится для этого, только бы ганга освятил их; хотя эта тяжесть иногда истощает их силы, они не хотят сознаться, что чувствуют малейшую усталость; напротив, они уверяют, что эта драгоценная ноша делает легче ту, которую они несут.
Освящение этих предметов начинается всегда тем, что кладут мешок со священными вещами на землю; потом ганга садится на циновку, бьет себе колени ремнем из кожи бегемота, бренчит железными погремушками, которые всегда носит между пальцев, потом бьет себя в грудь, красит себе веки, лицо и другие части тела синей и красной краской, со странными движениями и гримасами, то возвышая, то понижая голос, и повторяя таинственные слова, на которые присутствующие отвечают восклицаниями.
После этого обряда, который длится довольно долго ганга приходит в исступление; надо держать ему руки чтобы охладить его пыл; но когда его опрыснут водой настоянной на некоторых растениях, этот экстаз мало-помалу прекращается, ганга уверяет, что мокиссо явился ему и удостоил освятить вещи. Все это оканчивается обильными приношениями.
На другой день по прибытии Лаеннек и его товарищи были свидетелями этих странных обрядов. Король хотел вести их на охоту за кайманами и сначала велел освятить амулеты, предназначенные защищать его отряд от зверей. Волей-неволей Гиллуа, Барте и Лаеннек вынуждены были положить в карман по камешку, а к поясу привесить буйволовый рог.
Они согласились на это, чтобы не прогневать своего старого друга, который уверял, что без этого он не ручается за их безопасность.
По окончании церемонии они отправились с Имбоко и двенадцатью воинами, хорошо вооруженными, к маленькому озеру Уффа, проплыли по реке в пироге и вошли в лес. Уже несколько месяцев жители Эмбозы не делали этой экскурсии, и вследствие дождей лианы и кустарники до того заглушили маленькую тропинку, прежде проложенную, что они не могли идти, и, повернув налево, добрались до прогалины, которая могла скорее довести их до цели.
Вдруг Уале прыгнул, вытянул шею, навострил уши и, по-видимому, прислушивался к отдаленному шуму, которого охотники еще слышать не могли.
— Будьте внимательны! — сказал Лаеннек, — Уале чует хищного зверя.
Чтобы не допустить собаку броситься вперед, Лаеннек крепко держал ее на шнурке.
Скоро послышался шум раздвигаемых ветвей.
— Понго! Понго! — закричали туземцы, дрожа от страха.
— Что это? — спросили Гиллуа и Барте с некоторым беспокойством.
— Горилла, господа, — коротко ответил Лаеннек. — Готовьте ваше оружие, я выпущу Уале.
Собака бросилась в кусты.
Вдруг страшный отрывистый рев, похожий на рев льва и человеческий крик, послышался сзади охотников; горилла обошла своих врагов.
Мозиконджи не ошиблись, — это точно была горилла.
Испуганные негры все бросились наземь ничком. Лишь старый начальник и три европейца остались на ногах, прицелившись в неприятеля. В ту минуту, когда страшным прыжком перескочив через куст, горилла бросилась на маленький отряд, Уале, следовавший за ней, прыгнул и схватил ее за горло; оба врага повалились на землю, и страшная борьба, сопровождаемая свирепым воем, началась между ними.
Стрелять было нельзя из опасения попасть в собаку; Лаеннек ни за что на свете не согласился бы позволить убить своего доброго Уале на своих глазах. Собака вонзила свои могучие зубы в шею гориллы, а та старалась задушить ее, прижимая к своей груди. Бедный Уале уже с трудом переводил дух, и борьба, может быть, кончилась не в его пользу, если бы Лаеннек не бросился вперед и не вонзил свой охотничий нож в грудь гориллы.
Руки животного, пораженного в сердце, тотчас опустились, тихая жалоба сменилась болезненным криком, и, испуская последний вздох, страшное четверукое бросило на своих врагов взгляд, выразивший почти человеческое страдание и глубоко растрогавший путешественников. Они отвернулись, и даже Уале, получивший только легкие раны, оставил в покое своего врага.
Мозиконджи, напротив, выказавшие такую храбрость в час опасности, немедленно прибежали, разорвали гориллу на куски и вымазали себе тело ее кровью; народное верование приписывает крови гориллы силу делать неуязвимыми все части тела, намазанные ею.
Это приключение расстроило все планы, и хотя через несколько минут маленький отряд пришел к озеру, Лаеннек и его спутники видели по тревожным взглядам, которыми люди Имбоко осматривали кусты, что они боялись нового врага, может быть, — самки убитого. Поэтому, когда Лаеннек, не доверявший мужеству негров, предложил им воротиться в Эмбозу, они тотчас бросились по направлению к Банкоре.
Имбоко, хотя чувствовавший к горилле такой же суеверный страх, как и его люди, однако из чувства чести, не хотел оставлять своих гостей;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36