Щедрин вышел, посмотрел на палубу и вспомнил снег, зимнее плавание в Балтике и ледяной поход.
«Смелый» стоял у крутого берега реки Ковжи. По берегу тянулся заглохший деревенский сад с поломанным забором. Заросли высокой крапивы все время шевелились, и из них выглядывали белоголовые дети.
– Ша-а-а! – кричал на них, как на воробьев, матрос-эстонец Винер.
Дети, прыская от меха, приседали в крапиве и замолкали. Потом слышался плач. Это значило, что кто-нибудь из ребят обстрекался.
– Пустите их на палубу, Винер, – сказал Щедрин, – пусть посмотрят… Эй, ребята! – крикнул он. – Валите!
Дети выползли из крапивы и собрались у сходней, но дальше они идти боялись и так и стояли около сходней, молча разглядывая миноносец.
«Смелый» шел из Петрограда на Волгу, на колчаковский фронт. Самая трудная часть пути – Мариинская система – осталась позади. Мучения со шлюзами кончились. Впереди были Белое озеро, Шексна, Волга.
Дети сопели на берегу и не спускали глаз с миноносца. Впервые на их реке вместо запыхавшихся грязных буксиров появилось длинное и грозное морское чудовище. «Смелый» на реке был гораздо выше, чем на море, – его временно разоружили и облегчили от балласта.
– Ребята, – спросил Щедрин, – где тут деревня Мегры?
Ребята переглянулись и сделали было попытку бежать.
– Стой! – сказал Щедрин. – Кто посмелей – отвечай!
Дети вытолкнули вперед девочку в рубахе до пят.
– За бугром, – сказала девочка потупившись, и казалось, что она вот-вот заплачет.
– Где «за бугром»?
– Тута.
– А ну-ка, ведите меня все! – сказал Щедрин и сошел на берег.
Дети, сверкая голыми пятками, побежали вперед. За околицей начался лес, заросший орешником.
Дети бежали, оглядывались на Щедрина, спотыкались. Иные ушибались и хныкали, но продолжали бежать, больше всего боясь отстать и пропустить интересное зрелище.
Деревня Мегры стояла за лесистым холмом, на берегу небольшого озера. Дети открыли околицу, пропустили Щедрина, но в деревню не пошли. Деревня была чужая, из окон выгляды-вали незнакомые сердитые бабы.
– Где здесь живут Тихоновы? – спросил Щедрин косматого деда с клюкой, гревшегося на солнышке около колодца.
– Да Тихоновых тут, сердешный, четыре семьи. Тебе каких?
Щедрину пришлось объяснять деду, что ему нужны те Тихоновы, где была когда-то, лет восемьдесят назад, бабка Авдотья.
– Ишь куды загнул! – обрадовался дед. – Твое счастье, что я тебе встретился. Мне самому восьмой десяток пошел. Я старый ворон, даром не каркаю. Авдотья твоя померла, милый, когда меня не было на свете, в древнем возрасте померла.
– А кто из ее Тихоновых здесь живет? – спросил Щедрин.
– Да почитай, кроме Насти, никто и не живет. Одна Настя с дочкой. Муж у нее убитый с ероплану на германской войне. Вон она белье на озере полощет. Ты туды и иди, иди, милый.
Щедрин пошел к Насте. Она звонко била вальком серое белье и кричала маленькой девочке лет пяти:
– Беги домой, нос утри!
– Вы Настасья Тихонова? – спросил Щедрин.
Женщина живо обернулась и, вытирая руки о подол, испуганно посмотрела на Щедрина.
– Флотский, – сказала она, успокоившись. – А чего надо?
– Поговорить надо, – ответил Щедрин. – Да тут неудобно.
– А вы идите в избу, – сказала Настя. – Я сейчас уберусь и приду… Катька! – крикнула она девочке. – Проводи дядю в избу. – У-у-у, бессовестная!
«Бессовестная» Катька, сопя и выставляя вперед круглый живот, торжественно повела Щедрина в избу. В избе сидел и чесался старый лохматый пес. Он с недоумением уставился на Щедрина, чихнул, поднял густую пыль и снова начал свирепо чесаться.
– Это Каштан! – хрипло сказала Катька. – Он больших не трогает. Смирнай.
Вошла Настя. Щедрин стоял. Настя вытерла подолом лавку и пригласила сесть.
– Ну, давайте поговорим. А я все думаю, кто вы такой. Уж не с фронта ли?
– Нет, – ответил Щедрин, – я не с фронта. Была у вас в семье бабка Авдотья и был у нее сын, солдат Семен Тихонов?
– Был, – сказала Настя. – Мне дед рассказывал: запороли насмерть в солдатах где-то в чужой земле.
– Был я на его могиле, – сказал Щедрин. – Это далеко, в Финляндии, на островах.
– Скажи, какой ужас! – вздохнула Настя и покачала головой. – Куды погибать загнали! А моего-то убили, сердешного, на фронте, прямо бомбой убили с еропалана, да-а-а. – Настя вытерла кончиком платка глаза и спросила: – А почему вы тем солдатом интересуетесь?
– Деда моего он спас от смерти, – сказал Щедрин и слегка покраснел.
– Скажи пожалуйста! – покачала головой Настя. – Хороший, значит, был человек.
Щедрин рассказал, что он здесь случайно, с миноносца, идущего на Волгу, что из письма одного офицера, умершего в один год с Семеном, он узнал, откуда родом Тихонов, и зашел кстати проведать. Все равно на миноносце делать нечего – надо сидеть, дожидаться буксирного парохода.
– У вас одна дочка? – спросил Щедрин и поглядел на Катьку.
Та стояла у печки, скребла одной ногой другую и смотрела на Щедрина.
– Нет. Мальчик есть еще у меня, так он в Петергофе. Обучается столярному делу у нашего одного, мегринского. Двенадцати лет мальчик. Характером тихий, в отца, а нравом очень смышленый… А ты в Петергофе небось будешь? – спросила Настя, переходя на «ты», – это означало, что Щедрин уже признан своим человеком.
– Если не убьют, то буду.
– Может, найдешь сынка-то? Найди, навести, сделай милость! Я тебе и адрес скажу.
Щедрин записал адрес: Алексей Тихонов, Дворцовый переулок, у столяра Никанора Никитина.
Щедрин собрался идти, но Настя не отпускала его без чая.
– Чай, правда, морковный, но ты испей, будь мне другом, – сказала она ласково.
Настя дала Катьке звонкий шлепок, и девочка вылетела на улицу – к соседям за сахаром.
Щедрин видел через низкое оконце, как Настя ставила во дворе позеленевший маленький самовар и раздувала его подолом. Потом она ушла за перегородку; там послышался плеск воды и вздохи.
Настя вышла умытая, прибранная, в новом ситцевом платье. Она застыдилась, раскраснелась и, накрывая на стол, шуршала вокруг Щедрина накрахмаленной розовой юбкой.
Чай пили долго, по-деревенски, высасывая из блюдец желтый кипяток. Настя с хрустом откусывала сахар крепкими белыми зубами, и Щедрин невольно ею залюбовался.
Уходить ему не хотелось. Настя проводила его до околицы, не боясь завистливых и любопытных баб, выглядывавших из окошек.
У околицы они попрощались. Она протянула ему шершавую руку, опустила глаза и неожиданно сказала вполголоса:
– Может, свидимся. Вы бы мне письмо написали.
Щедрин пообещал написать письмо и вышел за околицу. Около леса он оглянулся. Настя стояла, прикрыв платком подбородок, и смотрела ему вслед. Он помахал ей рукой. Она не ответила – стояла все такая же неподвижная, окаменелая.
В лесу Щедрина дожидались дети.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
«Смелый» стоял у крутого берега реки Ковжи. По берегу тянулся заглохший деревенский сад с поломанным забором. Заросли высокой крапивы все время шевелились, и из них выглядывали белоголовые дети.
– Ша-а-а! – кричал на них, как на воробьев, матрос-эстонец Винер.
Дети, прыская от меха, приседали в крапиве и замолкали. Потом слышался плач. Это значило, что кто-нибудь из ребят обстрекался.
– Пустите их на палубу, Винер, – сказал Щедрин, – пусть посмотрят… Эй, ребята! – крикнул он. – Валите!
Дети выползли из крапивы и собрались у сходней, но дальше они идти боялись и так и стояли около сходней, молча разглядывая миноносец.
«Смелый» шел из Петрограда на Волгу, на колчаковский фронт. Самая трудная часть пути – Мариинская система – осталась позади. Мучения со шлюзами кончились. Впереди были Белое озеро, Шексна, Волга.
Дети сопели на берегу и не спускали глаз с миноносца. Впервые на их реке вместо запыхавшихся грязных буксиров появилось длинное и грозное морское чудовище. «Смелый» на реке был гораздо выше, чем на море, – его временно разоружили и облегчили от балласта.
– Ребята, – спросил Щедрин, – где тут деревня Мегры?
Ребята переглянулись и сделали было попытку бежать.
– Стой! – сказал Щедрин. – Кто посмелей – отвечай!
Дети вытолкнули вперед девочку в рубахе до пят.
– За бугром, – сказала девочка потупившись, и казалось, что она вот-вот заплачет.
– Где «за бугром»?
– Тута.
– А ну-ка, ведите меня все! – сказал Щедрин и сошел на берег.
Дети, сверкая голыми пятками, побежали вперед. За околицей начался лес, заросший орешником.
Дети бежали, оглядывались на Щедрина, спотыкались. Иные ушибались и хныкали, но продолжали бежать, больше всего боясь отстать и пропустить интересное зрелище.
Деревня Мегры стояла за лесистым холмом, на берегу небольшого озера. Дети открыли околицу, пропустили Щедрина, но в деревню не пошли. Деревня была чужая, из окон выгляды-вали незнакомые сердитые бабы.
– Где здесь живут Тихоновы? – спросил Щедрин косматого деда с клюкой, гревшегося на солнышке около колодца.
– Да Тихоновых тут, сердешный, четыре семьи. Тебе каких?
Щедрину пришлось объяснять деду, что ему нужны те Тихоновы, где была когда-то, лет восемьдесят назад, бабка Авдотья.
– Ишь куды загнул! – обрадовался дед. – Твое счастье, что я тебе встретился. Мне самому восьмой десяток пошел. Я старый ворон, даром не каркаю. Авдотья твоя померла, милый, когда меня не было на свете, в древнем возрасте померла.
– А кто из ее Тихоновых здесь живет? – спросил Щедрин.
– Да почитай, кроме Насти, никто и не живет. Одна Настя с дочкой. Муж у нее убитый с ероплану на германской войне. Вон она белье на озере полощет. Ты туды и иди, иди, милый.
Щедрин пошел к Насте. Она звонко била вальком серое белье и кричала маленькой девочке лет пяти:
– Беги домой, нос утри!
– Вы Настасья Тихонова? – спросил Щедрин.
Женщина живо обернулась и, вытирая руки о подол, испуганно посмотрела на Щедрина.
– Флотский, – сказала она, успокоившись. – А чего надо?
– Поговорить надо, – ответил Щедрин. – Да тут неудобно.
– А вы идите в избу, – сказала Настя. – Я сейчас уберусь и приду… Катька! – крикнула она девочке. – Проводи дядю в избу. – У-у-у, бессовестная!
«Бессовестная» Катька, сопя и выставляя вперед круглый живот, торжественно повела Щедрина в избу. В избе сидел и чесался старый лохматый пес. Он с недоумением уставился на Щедрина, чихнул, поднял густую пыль и снова начал свирепо чесаться.
– Это Каштан! – хрипло сказала Катька. – Он больших не трогает. Смирнай.
Вошла Настя. Щедрин стоял. Настя вытерла подолом лавку и пригласила сесть.
– Ну, давайте поговорим. А я все думаю, кто вы такой. Уж не с фронта ли?
– Нет, – ответил Щедрин, – я не с фронта. Была у вас в семье бабка Авдотья и был у нее сын, солдат Семен Тихонов?
– Был, – сказала Настя. – Мне дед рассказывал: запороли насмерть в солдатах где-то в чужой земле.
– Был я на его могиле, – сказал Щедрин. – Это далеко, в Финляндии, на островах.
– Скажи, какой ужас! – вздохнула Настя и покачала головой. – Куды погибать загнали! А моего-то убили, сердешного, на фронте, прямо бомбой убили с еропалана, да-а-а. – Настя вытерла кончиком платка глаза и спросила: – А почему вы тем солдатом интересуетесь?
– Деда моего он спас от смерти, – сказал Щедрин и слегка покраснел.
– Скажи пожалуйста! – покачала головой Настя. – Хороший, значит, был человек.
Щедрин рассказал, что он здесь случайно, с миноносца, идущего на Волгу, что из письма одного офицера, умершего в один год с Семеном, он узнал, откуда родом Тихонов, и зашел кстати проведать. Все равно на миноносце делать нечего – надо сидеть, дожидаться буксирного парохода.
– У вас одна дочка? – спросил Щедрин и поглядел на Катьку.
Та стояла у печки, скребла одной ногой другую и смотрела на Щедрина.
– Нет. Мальчик есть еще у меня, так он в Петергофе. Обучается столярному делу у нашего одного, мегринского. Двенадцати лет мальчик. Характером тихий, в отца, а нравом очень смышленый… А ты в Петергофе небось будешь? – спросила Настя, переходя на «ты», – это означало, что Щедрин уже признан своим человеком.
– Если не убьют, то буду.
– Может, найдешь сынка-то? Найди, навести, сделай милость! Я тебе и адрес скажу.
Щедрин записал адрес: Алексей Тихонов, Дворцовый переулок, у столяра Никанора Никитина.
Щедрин собрался идти, но Настя не отпускала его без чая.
– Чай, правда, морковный, но ты испей, будь мне другом, – сказала она ласково.
Настя дала Катьке звонкий шлепок, и девочка вылетела на улицу – к соседям за сахаром.
Щедрин видел через низкое оконце, как Настя ставила во дворе позеленевший маленький самовар и раздувала его подолом. Потом она ушла за перегородку; там послышался плеск воды и вздохи.
Настя вышла умытая, прибранная, в новом ситцевом платье. Она застыдилась, раскраснелась и, накрывая на стол, шуршала вокруг Щедрина накрахмаленной розовой юбкой.
Чай пили долго, по-деревенски, высасывая из блюдец желтый кипяток. Настя с хрустом откусывала сахар крепкими белыми зубами, и Щедрин невольно ею залюбовался.
Уходить ему не хотелось. Настя проводила его до околицы, не боясь завистливых и любопытных баб, выглядывавших из окошек.
У околицы они попрощались. Она протянула ему шершавую руку, опустила глаза и неожиданно сказала вполголоса:
– Может, свидимся. Вы бы мне письмо написали.
Щедрин пообещал написать письмо и вышел за околицу. Около леса он оглянулся. Настя стояла, прикрыв платком подбородок, и смотрела ему вслед. Он помахал ей рукой. Она не ответила – стояла все такая же неподвижная, окаменелая.
В лесу Щедрина дожидались дети.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29