«Я, дескать, не очень-то спешу для адмирала, которого вы все боитесь!»
Владимир Андреевич немедленно засуетился. Он первым делом озабоченно поднял голову, взглядывая на верхние паруса. Теперь ему казалось, что марсели и брамсели не вытянуты как следует, и он скомандовал подтянуть шкоты. А затем понесся на бак осмотреть кливера.
— Кливера не до места, не до места… Как же это? — с жалобным упреком и с выражением страдания на лице обратился Владимир Андреевич к вахтенному гардемарину, который с самым беспечным видом коротал вахту, разгуливая по баку.
— Кажется, кливера до места, Владимир Андреич.
— Вам кажется, а мне попадет!.. Не вам, а мне!.. Адмирал увидит и… Скорей вытяните кливер-шкоты…
— Есть! — отвечал гардемарин.
— Да снасти… приберите их… Боцман! ты чего смотришь, а?
Подскочивший с засученными до колен штанами пожилой боцман, который с раннего утра усердствовал, наблюдая за чисткой и надрывая горло от ругани, докладывал успокоительным тоном:
— Уборка еще не окончена, палуба мокрая, ваше благородие! Как, значит, справимся с уборкой, тогда и снасть уберем, ваше благородие!
— А ты поторапливай уборку, поторапливай, братец!
— Есть, ваше благородие!
В официально-почтительном взгляде боцмана скользнула улыбка. И он подумал: «И с чего ты зря суетишься?»
— И вообще… — снова начал было Владимир Андреевич.
Но так как он решительно не знал, что еще «вообще» сказать, то, оборвав фразу, побежал назад, покрикивая занятым чисткой матросам:
— Пошевеливайся, братцы, пошевеливайся!
Матросы усмехались и вслед ему говорили:
— Видно, адмирал скоро выйдет, что тетка Авдотья забегала.
Поднявшись на мостик, Владимир Андреевич зашагал, тревожно осматриваясь вокруг. Он то и дело подходил к компасу, чтобы посмотреть, по румбу ли идет корвет, взглядывал на надувшийся вымпел, чтобы удостовериться, не зашел ли ветер, — словом, обнаруживал тревожное усердие. И когда на мостик поднялся старший офицер, который с раннего утра тоже носился по всему корвету как оглашенный, присматривая за общей чисткой, Владимир Андреевич поторопился ему сообщить, что адмирал встает.
— Бриться только будет! — прибавил он.
— Ну и пусть себе встает! — равнодушным, по-видимому, тоном проговорил длинный, высокий и худой старший офицер, с очками на близоруких глазах. — Придраться ему, кажется, не за что… У нас все, слава богу, в порядке… А впрочем, кто его знает?.. С ним ни за что нельзя ручаться!.. И не ждешь, за что он вдруг разнесет! — с внезапным раздражением прибавил старший офицер.
— То-то и есть! — как-то уныло подтвердил Владимир Андреевич.
Расставив свои длинные ноги, старший офицер поднял голову и стал оглядывать паруса и такелаж.
— Что, кажется, стоят хорошо, Михаил Петрович? Все до места? Реи правильно обрасоплены? — спрашивал Снежков с тревогой в голосе, ища одобрения такого хорошего моряка, как старший офицер.
— Все отлично, Владимир Андреич… Не волнуйтесь напрасно, — успокоил его старший офицер после быстрого осмотра своим зорким морским взглядом парусов… — А ветерок-то славный… Ровный и свеженький… Как у нас ход?
— Десять узлов.
— С таким ветерком мы скоро и в Нагасаки прибежим… А «Голубчик» лучше нашего ходит… Ишь, брамсели убрал, а все впереди идет! — не без досады проговорил старший офицер, ревнивый к достоинствам других судов и точно оскорбленный за отставание «Резвого».
Он взял бинокль и жадным взглядом впился в «Голубчика», надеясь увидать какую-нибудь неисправность в постановке парусов. Но напрасно! На «Голубчике», стройном, изящном и красивом, все было безукоризненно, и самый требовательный глаз не мог бы ни к чему придраться. Недаром и там старший офицер был такой же дока и такой же ученик беспокойного адмирала, как и Михаил Петрович.
Старший офицер несколько минут еще любовался «Голубчиком» и, отводя бинокль, промолвил:
— Славный клиперок!
Владимир Андреевич совсем чужд был этим морским ощущениям и, равнодушно взглянув на «Голубчика», спросил:
— А долго мы простоим в Нагасаки, Михаил Петрович?
— Возьмем уголь и уйдем.
— В Австралию?
— Говорят, что в Австралию.
— Разве это не наверное?
— Да разве с нашим адмиралом знаешь наверное, куда кто пойдет?.. Держи карман! Я вот в первое свое плавание у него в эскадре вполне был уверен, что пойду в Калькутту, а знаете ли куда пошел?
— Куда?
— В Камчатку!
— Как так?
— Очень просто. Поревел меня с одного клипера на другой — и шабаш! Вы, Владимир Андреевич, его, видно, еще не знаете… Он любит устраивать сюрпризы! — засмеялся старший офицер.
И вдруг вспомнив, что еще не осмотрел машинного отделения, сорвался внезапно с мостика, стремглав сбежал по трапу и, озабоченный, скрылся в палубе.
Неморяк, который увидал бы в этот момент старшего офицера, наверно, подумал бы, что он сошел с ума или что на судне несчастье.
III
Тем временем Васька, наполнив кувшинчик кипятком и сказав коку, чтобы готовил кофе и поджаривал сухари, довольно беспечно беседовал у камбуза с молодым писарьком адмиральского штаба Лаврентьевым, который был первым щеголем, понимал деликатное обращение, знал несколько французских и английских фраз, имел носовой платок и носил на мизинце золотое кольцо с бирюзой.
Казалось, Васька мало заботился о том, что адмирал ждет горячей воды, и рассказывал приятелю-писарю о том, что за чудесный этот город Сидней, в котором он был с адмиралом в первое плавание.
— Прежде в нем одни каторжники жили, вроде как у нас в Сибири, а теперь, братец ты мой, как есть столица! Всего, что хочешь, требуй!.. И театры, и магазины, и конки по улицам, и сады, одно слово — видно образованных людей. И умны эти шельмы, англичане. Ах, умны! Особенно насчет торговли… Первый народ в свете!
Адмиральский кок (повар), пожилой матрос, тоже ходивший с адмиралом второй раз в плаванье, заметил:
— Смотри, Василий, адмирал тебя ждет… Как бы не осерчал!
— Подождет! — хвастливо кинул Васька и продолжал: — Слышно, что из Нагасак беспременно в Сидней пойдем… Так уж я тебе, Лаврентьев, все покажу… Прелюбопытно… А барышни — один, можно сказать, восторг!..
— Ой, Василий… Иди-ка лучше до греха… А то шаркнет он тебя этим самым кувшином! — снова подал совет повар.
— Так я его и испугался!.. Я — вольный человек. Чуть ежели что: пожалуйте расчет, и адью! В первом городе и уйду, если будет мое желание… И то, слава богу, потрафляю ему… Знаю его карактер. Другой небось на него не потрафит… И он это должен понимать… Без меня ему не обойтись!
— Положим, ты вольный камардин, а все ж таки побереги свои зубы… Сам, кажется, знаешь, каков он в пылу… Не доведи до пыла… Беги…
— Ступай в самом деле, Василий Лукич! — проговорил и писарь.
Советы эти были своевременны, и Васька отлично это чувствовал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33