Злился и оттого, что ему противна служба и он служит, и потому, что он молод и часто кашляет, и потому, что он не знает, к чему приступиться и что делать, чтобы не чувствовать постоянного компромисса, и потому, что он не может отделаться от того, что считает позорным, – от лжи, от лицемерия и зависти. Он злился, что слышит здесь одну только пошлость и никто не обращает внимания на его речи, обыкновенно останавливаемые старшим офицером. Он злился и за то, что не может написать на бумаге то, что волнует его и занимает его мысли, – о пересоздании общества, о новой этике, – и за то, что не умеет сложить стихов. Он злился и за то, что он обречен на неизвестность, и что нет у него друга, перед которым мог бы излиться…
Каврайский услышал последние слова старшего офицера, главное – этот тон, увидал красивое, самодовольное лицо.
«Экая ты великолепная скотина!» – хотел крикнуть Каврайский и, вместо этого, волнуясь, проговорил:
– Вы, Евгений Николаевич, конечно, будете адмиралом…
Выходил как будто и комплимент, но старший офицер почувствовал, что хотел сказать Каврайский, и, словно бы не слыхал его слов и обратился с чем-то к доктору.
III
– К повороту оверштаг! Право на борт! – донесся через люк взволнованный и неестественно громкий голос вахтенного офицера.
И в эту же минуту прибежал сверху рассыльный и доложил:
– Справа шлюпка с людьми! Огонь подали.
Все оживились и бросились наверх.
«Руслан» повернул к огоньку, лег в дрейф, и баркас спустили. Ехать на баркасе вызвался Каврайский. Лейтенант Вершинин, заведующий баркасом, охотно согласился. С Каврайским отправлялся доктор. Взяли одеяла и бочонок с ромом, и баркас отвалил.
– А ведь нас может и залить, доктор! – проговорил Каврайский, правя рулем и не отрывая возбужденных, уже не злых глаз с волн.
– Очень жаль, что вы окажетесь плохим моряком, язвительный мичман… У вас печень не в порядке…
– Не зальет! Людей спасем… – восторженно воскликнул мичман.
И на лунном свете его худое, некрасивое лицо казалось таким проникновенным, счастливым.
Беспокоились за баркас и на «Руслане».
И белокурый барон говорил старшему офицеру с едва тревожной нотой в голосе:
– Надо было послать баркас, но если основательно сообразить, то, пожалуй, и не следовало бы…
– Уже поздно теперь соображать, барон!..
– О, нет. Сообразить всегда необходимо, Евгений Николаевич!.. Положим, Каврайский – толковый офицер… Найдется в трудном положении…
Старший офицер промолчал.
– Это про что «Ганцакурат»? – тихо спрашивал унтер-офицер, подходя к рулевым на штурвале.
– Опасается за баркас.
– Зря. Ежели люди на шлюпке в океане, то по какой такой причине нашему баркасу пропасть…
– И как людей не вызволить! – промолвил старший рулевой.
– Мичман вызволит. Башковатый и отчаянный, – уверенно сказал унтер-офицер и отошел к своему месту на шканцы.
Прошло полчаса.
Барон то и дело взглядывал в бинокль. Ни шлюпок, ни огня не было видно.
Барон вздохнул.
– Я и говорил, что надо было обсудить прежде, – снова проговорил Оскар Оскарович.
Прошло еще четверть часа.
– Сигнальщик, видишь?
– Никак нет, вашескобродие!..
– Конечно, надо было послать баркас, но…
Барон речи не досказал. Он увидал в бинокль, что баркас идет к «Руслану».
IV
Наконец подошел баркас и был поднят.
На палубу вошли десять англичан, видимо, матросов с купеческого корабля, спокойно радостных и счастливо улыбающихся, и совсем непохожий ни на моряка, ни на англичанина немолодой господин среднего роста с большой окладистой бородой, в летнем стареньком пальто, высоких сапогах и с сомбреро на красиво посаженной голове.
Обличье и манера показывали интеллигентного человека. Он, казалось, был равнодушен к своему спасению.
В первое мгновение его приняли за шведа или норвежца.
Но велико было общее изумление, когда доктор весело и радостно проговорил, обращаясь к капитану и офицерам, окружившим спасенных:
– Соотечественник… Русский… Сергей Сергеевич Курганин… Пойдемте, Сергей Сергеевич… Сейчас чаю и закусить…
– А поместитесь ко мне, Сергей Сергеевич! – воскликнул Каврайский, весь мокрый.
Все радостно жали руку бородатому господину. Со всех сторон слышались восклицания:
– Как сюда попали?
– Откуда?
– Куда шли?
– На каком пароходе потерпели крушение?
– Потом расскажете мне подробно, Сергей Сергеевич… А пока отдохните после этого ужасного испытания! – говорил капитан.
Курганин слегка приподнимал сомбреро, показывая кудрявые, сильно заседевшие волосы, и не выказывал никакой радости от того, что находится среди любезных соотечественников, и на все вопросы отвечал коротко и даже суховато: «Шел из Вальпарайсо на грузовом английском пароходе. Вчера ночью он сгорел. Все спаслись и успели взять свои вещи. Другая шлюпка с капитаном и штурманом ночью разлучилась…»
Затем Курганин пошел за инженер-механиком и Каврайским в кают-компанию. Всем бросилось в глаза это равнодушие Курганина, и его посещение Вальпараисо, и какая-то сдержанность.
Особенно он удивил капитана. Подозвав доктора, он ввел его в свою каюту и тихо и несколько значительно спросил его:
– Кто такой этот господин?
– Я назвал: Курганин.
– Это я слышал, доктор. Но я бы спросил вас, какое его общественное положение, так сказать?
– Не знаю. Не спрашивал, барон… Курганин не из разговорчивых… Но по нескольким его словам видно, что он из интеллигентных людей.
– Зачем же он попал в Вальпараисо? – спрашивал капитан, и его лицо выражало недоумение.
– Верно, путешествует, барон! – нетерпеливо проговорил доктор.
– На грузовом пароходе?
– А что ж… Если нет больших средств.
– Без средств не путешествуют так далеко. Вы заблуждаетесь, любезный доктор… Я плавал много, а в отдаленных странах таких туристов я не видал. Не понимаю. Решительно не понимаю, доктор!
И, видимо старающийся понять и обеспокоенный, что не может понять, барон раздумчиво покачал головой и продолжал:
– Очень странно! «Есть много, друг Горацио…» А вы, доктор, пожалуйста, не беспокойте пассажира расспросами… И намекните, чтобы в кают-компании были деликатны… Все-таки не наше дело, почему этот господин в Вальпараисо… Не наше… И вы, доктор, уж пожалуйста, как тоже больше статский человек, позаботьтесь о пассажире, и вообще, чтобы ему было, знаете ли, спокойно и хорошо… Мне кажется, что он болен… Такое у него лицо… Англичане счастливы, что спасены, а он… Может быть, пожар так подействовал на него…
И, несколько конфузясь, прибавил:
– И вот что еще, доктор… Знаете, так деликатно нужно… Если пассажир, вы понимаете… без средств в путешествии, то как-нибудь… предложите ему взять в долг… Я охотно могу передать вам некоторую сумму… У меня есть лишние сто долларов… Так я, доктор…
Все еще ошалелые глаза барона светились выражением доброты и в то же время стыдливости, когда он прибавил:
1 2 3 4