Что касается меня, то я ловлю лососей на двойную удочку. На днях подсек во-от такого длинненького, представляете? Четырнадцать фунтов.
— А папский нунций? — тихо спросил доктор Вурм.
— Святой престол требует соблюдения спокойствия любой ценой. Они хотят, чтобы на мистицизм был наложен полицейский запрет. В Англии это не пройдет, а вообще… Я утверждаю, что он весил четырнадцать фунтов… Heaven , я вынужден был за что-нибудь ухватиться, чтобы не полететь в воду.
Барон Янато улыбнулся еще учтивее.
— А мы не желаем никакого нейтралитета. Он великий Японец. И весь мир должен принять японскую веру. Мы желаем также разослать миссионеров, чтобы они распространяли нашу веру.
— Господин барон, — серьезно обратился к Янато сэр О'Паттерней, — вы помните об исключительно дружеских отношениях между нашими государствами?!
— Англия должна принять японскую веру, — улыбнулся барон Янато, — и тогда наши отношения станут еще лучше.
— Постой-ка, батенька, — воскликнул генерал Бухтин, — какая это такая японская вера? Коли уж речь зашла про веру, так пусть это будет вера православная. И знаешь, почему? Главное, потому что она — православная, во-вторых, потому что русская; в-третьих, потому что так хочет наш государь, а в-четвертых, потому что у нас, касатик, самое большое войско. Раз уж вера, то, значит, наша, православная.
— Но вопрос стоит совсем не так, — взволновался сэр О'Паттерней, — мы собрались здесь не за этим!
— Совершенно верно, — поддержал сэра доктор Вурм, — мы собрались здесь, чтобы выработать общую точку зрения на нового бога.
— На какого? — неожиданно уточнил китайский уполномоченный мистер Кей, впервые подняв глаза на собеседника.
— Как на какого?! — переспросил пораженный доктор Вурм. — Но ведь он, кажется, единственный…
— Наш японский, — приятно улыбнулся барон Янато.
— Православный, батенька, православный — и никакой другой, — гудел генерал Бухтин, надувшись и покраснев как индюк.
— Будда, — коротко высказался мистер Кей и снова опустил веки, отчего стал совершенной копией высохшей мумии.
— Джентльмены, — резко поднявшись, предложил сэр О'Паттерней, — прошу вас перейти в другое помещение.
Дипломаты снова перекочевали в зал совещаний. В восемь часов вечера оттуда выскочил, потрясая кулаками, сизый от гнева его благородие генерал Бухтин. За ним последовал доктор Вурм, на ходу приводивший в порядок папку с документами. Забыв о правилах приличия, воздев шляпу на голову, в сопровождении безмолвного мистера Дюдье удалился пунцовый О'Паттерней. Князь Тривелино покидал конференц-зал бледный как полотно; барон Янато — сохраняя неизменную улыбку, Последним вышел мистер Кей, опустив глаза и перебирая в руках длинные черные четки.
* * *
На этом обрывается сообщение, опубликованное господином Биллем Приттомом в газете «Геральд». Официальное коммюнике об этой конференции напечатано не было, — если не считать упомянутого выше известия о «сферах государственного влияния». Если тогда и было принято какое-либо решение, оно скорее всего не имело никакого значения. Ибо, как говорят гинекологи, «в лоне истории» уже назревали непредвиденные события.
21. Депеша
В горах падает снег. Большие тихие хлопья кружатся и падают уже целую ночь напролет, снега нападало больше полуметра, а он все валит и валит не переставая. Тишь опускается на леса. Изредка под тяжестью снега хрустнет ветка, и этот хруст звучно и коротко раздается в плотном снежном безмолвии.
Подморозило; с прусской стороны подул ледяной ветер. Нежные хлопья превратились в колючую крупу, которая немилосердно хлещет по щекам. Снег словно ощетинился острыми иглами, кружит в воздухе, стеная и воя. С деревьев серебристой пылью сыплются белые облака — они стремительно проносятся над землей, взвиваются вихрем и поднимаются к темному небу. От земли к небу метет метель.
Ветви дремучих деревьев скрипят и стонут; с тяжелым треском падают наземь стволы, ломая молодую поросль, но и эти резкие звуки словно разметаны, развеяны свистящим, пронзительным, прерывистым шумом ветра. Стоит ему утихнуть, и станет слышно, как, повизгивая, скрипит под ногами смерзшийся снег, словно ступаешь по битому стеклу.
Над Шпиндельмюлем прокладывает себе дорогу рассыльный с телеграфа. Пробираться по глубокому снегу чертовски тяжело. И хотя рассыльный натянул на уши фуражку, повязанную красным платком, спрятал руки в шерстяные варежки, обмотал горло пестрым шарфом, ему никак не согреться. «Ну, — подбадривает он сам себя, — часа за полтора доберусь до Медвежьей долины, а вниз скачусь на санках, попрошу у кого-нибудь. Придумают же люди, черт подери, посылать телеграммы в этакую непогодь!»
Возле Девичьих мостков рассыльного подхватил порывистый ветер и закрутил-завертел по полю. Схватился человек скрюченными руками за туристский указатель.
«Пресвятая дева Мария, — взмолился он про себя, — должен ведь быть конец этому!» Прямо на него по вольному простору движется огромный снежный смерч, он все ближе, ближе, совсем рядом, теперь только затаить дыхание… Тысячи иголок впиваются в щеки, проникают за шиворот, отыскали дырку в штанах и щиплют голое тело; мокро под обледеневшей одеждой… Шквал промчался, а рассыльному так и хочется взять да повернуть обратно. «Инженер Марек, — повторяет он адрес, — он даже не здешний; но телеграмма — срочная, кто его знает, что там стряслось, с семьей или еще с кем».
Ветер немного утих, и рассыльный, миновав Девичьи мостки, побрел вдоль потока наверх. Снег скрипит под его тяжелыми сапогами, дрожь пробирает до костей. Снова завыл ветер, целые сугробы снега рушатся с веток — один упал рассыльному на шапку и засыпался за воротник; по спине ручьем струится ледяная вода. Но хуже всего, что ноги ужасно скользят по сыпучему снегу, а дорога вьется все круче и круче. И в ту же минуту разыгрывается настоящий снежный ураган.
Снег несется сверху, словно лавина, словно белая стена. Рассыльный не успел повернуться и принял удар в лицо и скорчился, с трудом переводя дух. Он сделал шаг вперед и упал, сел, подставив ветру спину. На душе сделалось тоскливо от страха погибнуть под снегом. Он поднялся и попробовал ступить дальше, но опять поскользнулся, и упал на руки, и съехал на несколько метров вниз. Ухватился за ствол и тяжело отдышался. «Проклятье, — чертыхнулся он, — ведь я должен одолеть эту гору!» Ему удалось сделать шаг-другой, но опять он упал и опять на животе соскользнул вниз. Вот он ползет на четвереньках; рукавицы промокли, за гамаши набился снег, но он упрямо держит курс — только вперед и выше! Только бы не застрять здесь! По лицу струится пот, смешиваясь с растаявшим снегом, но человек забыл о снеге; ему кажется, что он сбился с дороги;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
— А папский нунций? — тихо спросил доктор Вурм.
— Святой престол требует соблюдения спокойствия любой ценой. Они хотят, чтобы на мистицизм был наложен полицейский запрет. В Англии это не пройдет, а вообще… Я утверждаю, что он весил четырнадцать фунтов… Heaven , я вынужден был за что-нибудь ухватиться, чтобы не полететь в воду.
Барон Янато улыбнулся еще учтивее.
— А мы не желаем никакого нейтралитета. Он великий Японец. И весь мир должен принять японскую веру. Мы желаем также разослать миссионеров, чтобы они распространяли нашу веру.
— Господин барон, — серьезно обратился к Янато сэр О'Паттерней, — вы помните об исключительно дружеских отношениях между нашими государствами?!
— Англия должна принять японскую веру, — улыбнулся барон Янато, — и тогда наши отношения станут еще лучше.
— Постой-ка, батенька, — воскликнул генерал Бухтин, — какая это такая японская вера? Коли уж речь зашла про веру, так пусть это будет вера православная. И знаешь, почему? Главное, потому что она — православная, во-вторых, потому что русская; в-третьих, потому что так хочет наш государь, а в-четвертых, потому что у нас, касатик, самое большое войско. Раз уж вера, то, значит, наша, православная.
— Но вопрос стоит совсем не так, — взволновался сэр О'Паттерней, — мы собрались здесь не за этим!
— Совершенно верно, — поддержал сэра доктор Вурм, — мы собрались здесь, чтобы выработать общую точку зрения на нового бога.
— На какого? — неожиданно уточнил китайский уполномоченный мистер Кей, впервые подняв глаза на собеседника.
— Как на какого?! — переспросил пораженный доктор Вурм. — Но ведь он, кажется, единственный…
— Наш японский, — приятно улыбнулся барон Янато.
— Православный, батенька, православный — и никакой другой, — гудел генерал Бухтин, надувшись и покраснев как индюк.
— Будда, — коротко высказался мистер Кей и снова опустил веки, отчего стал совершенной копией высохшей мумии.
— Джентльмены, — резко поднявшись, предложил сэр О'Паттерней, — прошу вас перейти в другое помещение.
Дипломаты снова перекочевали в зал совещаний. В восемь часов вечера оттуда выскочил, потрясая кулаками, сизый от гнева его благородие генерал Бухтин. За ним последовал доктор Вурм, на ходу приводивший в порядок папку с документами. Забыв о правилах приличия, воздев шляпу на голову, в сопровождении безмолвного мистера Дюдье удалился пунцовый О'Паттерней. Князь Тривелино покидал конференц-зал бледный как полотно; барон Янато — сохраняя неизменную улыбку, Последним вышел мистер Кей, опустив глаза и перебирая в руках длинные черные четки.
* * *
На этом обрывается сообщение, опубликованное господином Биллем Приттомом в газете «Геральд». Официальное коммюнике об этой конференции напечатано не было, — если не считать упомянутого выше известия о «сферах государственного влияния». Если тогда и было принято какое-либо решение, оно скорее всего не имело никакого значения. Ибо, как говорят гинекологи, «в лоне истории» уже назревали непредвиденные события.
21. Депеша
В горах падает снег. Большие тихие хлопья кружатся и падают уже целую ночь напролет, снега нападало больше полуметра, а он все валит и валит не переставая. Тишь опускается на леса. Изредка под тяжестью снега хрустнет ветка, и этот хруст звучно и коротко раздается в плотном снежном безмолвии.
Подморозило; с прусской стороны подул ледяной ветер. Нежные хлопья превратились в колючую крупу, которая немилосердно хлещет по щекам. Снег словно ощетинился острыми иглами, кружит в воздухе, стеная и воя. С деревьев серебристой пылью сыплются белые облака — они стремительно проносятся над землей, взвиваются вихрем и поднимаются к темному небу. От земли к небу метет метель.
Ветви дремучих деревьев скрипят и стонут; с тяжелым треском падают наземь стволы, ломая молодую поросль, но и эти резкие звуки словно разметаны, развеяны свистящим, пронзительным, прерывистым шумом ветра. Стоит ему утихнуть, и станет слышно, как, повизгивая, скрипит под ногами смерзшийся снег, словно ступаешь по битому стеклу.
Над Шпиндельмюлем прокладывает себе дорогу рассыльный с телеграфа. Пробираться по глубокому снегу чертовски тяжело. И хотя рассыльный натянул на уши фуражку, повязанную красным платком, спрятал руки в шерстяные варежки, обмотал горло пестрым шарфом, ему никак не согреться. «Ну, — подбадривает он сам себя, — часа за полтора доберусь до Медвежьей долины, а вниз скачусь на санках, попрошу у кого-нибудь. Придумают же люди, черт подери, посылать телеграммы в этакую непогодь!»
Возле Девичьих мостков рассыльного подхватил порывистый ветер и закрутил-завертел по полю. Схватился человек скрюченными руками за туристский указатель.
«Пресвятая дева Мария, — взмолился он про себя, — должен ведь быть конец этому!» Прямо на него по вольному простору движется огромный снежный смерч, он все ближе, ближе, совсем рядом, теперь только затаить дыхание… Тысячи иголок впиваются в щеки, проникают за шиворот, отыскали дырку в штанах и щиплют голое тело; мокро под обледеневшей одеждой… Шквал промчался, а рассыльному так и хочется взять да повернуть обратно. «Инженер Марек, — повторяет он адрес, — он даже не здешний; но телеграмма — срочная, кто его знает, что там стряслось, с семьей или еще с кем».
Ветер немного утих, и рассыльный, миновав Девичьи мостки, побрел вдоль потока наверх. Снег скрипит под его тяжелыми сапогами, дрожь пробирает до костей. Снова завыл ветер, целые сугробы снега рушатся с веток — один упал рассыльному на шапку и засыпался за воротник; по спине ручьем струится ледяная вода. Но хуже всего, что ноги ужасно скользят по сыпучему снегу, а дорога вьется все круче и круче. И в ту же минуту разыгрывается настоящий снежный ураган.
Снег несется сверху, словно лавина, словно белая стена. Рассыльный не успел повернуться и принял удар в лицо и скорчился, с трудом переводя дух. Он сделал шаг вперед и упал, сел, подставив ветру спину. На душе сделалось тоскливо от страха погибнуть под снегом. Он поднялся и попробовал ступить дальше, но опять поскользнулся, и упал на руки, и съехал на несколько метров вниз. Ухватился за ствол и тяжело отдышался. «Проклятье, — чертыхнулся он, — ведь я должен одолеть эту гору!» Ему удалось сделать шаг-другой, но опять он упал и опять на животе соскользнул вниз. Вот он ползет на четвереньках; рукавицы промокли, за гамаши набился снег, но он упрямо держит курс — только вперед и выше! Только бы не застрять здесь! По лицу струится пот, смешиваясь с растаявшим снегом, но человек забыл о снеге; ему кажется, что он сбился с дороги;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41