Конечно, сейчас бремя ответственности лежит на вас, и я знаю, что вы несете его охотнее, чем большинство мужчин на вашем месте. И конечно, я знаю, моя дочь никогда не умела себя вести в присутствии моей жены. Это всегда меня огорчало, но сейчас мы должны забыть об этом. Однако, даже если сегодня у меня создалось неправильное впечатление, нельзя откладывать на потом то, что следует сделать теперь. Потому что, видите ли, принимая во внимание все, включая и вероятность того, что я в корне ошибаюсь, есть нечто такое, о чем я не могу не упомянуть.
– Что именно? – спросил я.
– Вы сказали мне несколько минут назад, что, по-вашему, состояние ее почти не изменилось.
– А по-вашему?
– Боюсь, приходится только надеяться, что я, быть может, ошибаюсь, – ответил он, – боюсь, она ушла от всех нас немного дальше, чем когда-либо.
Он закрыл глаза и, когда я попытался заговорить, покачал головой.
– Мне остается только положиться на вас. Вот все, что я могу сказать, – прошептал он. – В комнате немного душно, мой дорогой Льюис. Может быть, ничего не случится, если отворить окно, хоть маленькую щелочку?
4. Пожатие руки в жаркий вечер
Как-то вечером, вскоре после визита Найтов, возвращаясь домой из Милбэнка, я забрел в маленький бар на набережной и увидел там, за бочонками, служившими столами, у большого настенного зеркала, нескольких моих знакомых. Когда я к ним подошел, они замолчали; мне показалось также, что взгляд, брошенный на меня Бетти Вэйн – молодой женщиной, которую я знал лучше остальных, – был чересчур внимательным и тревожным. Несколько минут мы все обсуждали, а вернее сказать, хором комментировали наиболее жгучие политические события тех дней, а потом мы с Бетти вместе вышли из бара.
Бетти была маленькая женщина лет тридцати, с резкими чертами лица, с довольно крупным носом и чудесными доверчивыми глазами. Ее трудно было назвать хорошенькой, но она отличалась такой сердечностью и живостью, что лицо ее часто казалось просто очаровательным. Она не рассчитывала на восхищение мужчин. Замужество ее оказалось неудачным; она была настолько не уверена в себе, что не могла привлечь поклонников.
Я познакомился с ней в загородном доме ее родственников, Боскаслов, при довольно любопытных обстоятельствах. Вся ее семья отчаянно перессорилась из-за политических разногласий, и Бетти не разговаривала с доброй половиной своих родных. Она подружилась со мной, потому что мы оказались единомышленниками; она старалась сблизиться с теми, кто разделял ее точку зрения, как, например, эта компания в баре. Странно было видеть ее в обществе людей, которые лорду Боскаслу показались бы такими же чуждыми, как аборигены с острова Тробрианд.
Когда мы шли по набережной, я подумал, что оба мы, озабоченные собственными делами, отягощены и заботами общественного характера, а ведь в иных обстоятельствах, думал я, Бетти интересовалась бы политикой не больше, чем миссис Найт. Она шла привычным ей широким, решительным шагом, совсем мужским, и при этом была самой женственной из всех женщин. Эта походка была лишь защитной реакцией, – она боялась, как бы я или кто-нибудь другой не подумали, что она жаждет завести роман. Но под конец походка и разговор ее стали менее напряженными, она словно оттаяла, радуясь своему умению вести себя.
Мы помолчали, потом я спросил:
– Когда я вошел, вы говорили обо мне?
Она сбилась с шага и на ходу переменила ногу.
– Не совсем, – ответила она, потупившись, и крепко сжала губы.
– О чем же тогда? – Она не ответила, и я повторил: – О чем?
Она сделала над собой усилие, подняла на меня глаза, и взгляд ее был честным, встревоженным и твердым.
– Вы сами знаете.
– О Шейле?
Она кивнула. Я знал, что Шейла ей не нравится, но спросил, что именно говорили.
– Ничего. Всякую чепуху. Вы же знаете, каковы люди.
Я молчал.
Каким-то несвойственным ей светским тоном, словно обращаясь на вечере к незнакомому человеку, она вдруг добавила:
– Мне очень не хочется вам рассказывать.
– Для меня это еще более неприятно.
Бетти остановилась, положила руку на парапет набережной и повернулась ко мне:
– Если уж говорить, то придется напрямик.
Она понимала, что я разозлюсь, понимала, что я имею право знать. Ей не хотелось портить себе вечер, и в голосе ее, когда она заговорила, слышалась досада на меня за то, что я заставляю ее это делать.
Я попросил ее продолжать.
– Что ж, – она вновь перешла на светский тон, – собственно говоря, уверяют, что фактически она вас бросила.
Этого я никак не ожидал и потому засмеялся.
– Вот уж чепуха!
– Чепуха?
– К кому же, по их мнению, она от меня уходит?
Тем же светским, сдержанным тоном она ответила:
– Говорят, она предпочитает женщин.
Это была чистейшая ложь, я так и сказал.
Бетти удивилась и даже рассердилась, потому что я возразил довольно резко, хотя она, конечно, этого ждала.
Я начал выспрашивать у нее подробности.
– Откуда пошли эти слухи?
– Все так говорят.
– Кто же именно? От кого это исходит?
– Во всяком случае, не от меня. – Она пыталась оправдываться, но мне было не до нее.
Я попросил ее постараться припомнить, откуда пошел слух.
Припоминая, она немного успокоилась; через минуту лицо ее просветлело.
– Уверена, – сказала она, – что это идет от человека, который ее хорошо знает. Она ведь, кажется, у кого-то работает? Не связана ли она с одним человеком… у него такое лягушачье лицо? Он, кажется, букинист.
Робинсон держал когда-то букинистический магазин, но это было очень давно. Я едва поверил своим ушам.
– Робинсон?! – воскликнул я. – Вы имеете в виду его?
– Робинсон? У него красивые седые волосы, с прямым пробором? Он знаком с ней, не так ли?
– Да, – ответил я.
– Значит, это он пустил слух, что она неравнодушна к женщинам.
На углу Тайт-стрит я расстался с Бетти, даже не проводив ее до дому, досадуя на нее за то, что она сообщила мне дурные вести. Чем фальшивее слух, тем больнее он ранит. Всю дорогу домой я злился на Бетти и старался уверить себя, что все это она сама выдумала, хотя я знал ее как честного человека и верного Друга.
Но Робинсон? Это не укладывалось у меня в голове; он не мог так поступить, хотя бы ради собственных интересов. Если Шейла что-нибудь узнает, прежде всего не поздоровится ему.
Сказать ли Шейле? Я решил молчать. Возможно, сама сплетня и не очень ее огорчит, кто знает. Общество, в котором мы жили, довольно терпимо относилось к проблемам пола. И тем не менее сплетня, грязная сплетня таила в себе нечто унизительное и особенно для такого человека, как Шейла. А то обстоятельство, что ее пустил Робинсон, – будь это правда или ложь, – казалось постыдным даже мне, не говоря уже о Шейле. Поэтому мне и хотелось по возможности сделать так, чтобы она ничего не узнала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97