Глаза у него были самые обычные. но в то же время умные и приветливые. При разговоре он смотрел прямо на тебя и был очень внимателен.
К полуночи искать было больше негде. Рисунок пропал. Сидя за кухонным столом со стаканом апельсинового сока в руках, я поняла, что когда завтра встречусь с Четвергом в «Бремене», мне останется лишь выбирать – сказать правду или восстановить по памяти рисунок, который он требовал. Набросок был столь прост, что я не сомневалась, что смогу без труда изобразить нечто похожее. Но вот воспроизвести совершенно т_о_ч_н_о? Нет, невозможно.
Я прошла в комнату и взяла дощечку с прикрепленной к ней пачкой бумаги. По крайней мере, бумага будет точно такая же. Вилли покупал ее стопками, потому что она была дешевая и плотная, и нам обоим нравилось ею пользоваться. Такой листок не было жалко смять и выбросить, сделав ошибку. Я с легкостью представила, как скопирую сейчас тот проклятый набросок и перестану о нем думать. Ребенок, стоящий под деревом. Маленькая девочка в джинсах. Дерево – каштан. И что здесь особенного?
У меня ушло пять минут, чтобы нарисовать, еще пять – убедиться, что рисунок именно такой, каким я его помню, и еще пять минут он пролежал у меня на коленях, пока я приходила к выводу, что все безнадежно. Пятнадцать минут от начала до конца.
Не успела я усесться следующим вечером, а Четверг уже нетерпеливо барабанил пальцами по мраморному столику.
– Вы нашли его? Он с вами?
– Да. В сумочке.
Все его тело расслабилось. Лицо успокоилось, кисти рук мягко опустились на стол, а сам он откинулся на обитую бархатом спинку стула.
– Прекрасно. Дайте его мне, пожалуйста.
Он-то почувствовал себя лучше, а я нет. Как можно спокойнее я достала из сумочки измятый листок бумаги.
Выходя из дома, я смяла рисунок в тугой шарик, надеясь хоть немного обмануть его. Если он не станет слишком внимательно приглядываться, может, мне и повезет. А может, и нет. Шансов на удачу было немного, но на что мне было еще надеяться?
И все же глядя, как аккуратно он расправляет бумагу, как вглядывается в нее, словно это какой-то уникальный и бесценный документ, я поняла, что он может в любой момент заметить разницу и все полетит к чертям. Я сняла пальто и скользнула в кабинку.
Он оторвался от рисунка и посмотрел на меня.
– Можете погудеть, если хотите. Я закончу через минуту.
Я так любила это кафе, но сегодня этот человек превратил его неприятное, угрожающее место, где мне хотелось лишь одного – побыстрее покончить с этим делом и уйти. Даже вид Риттера, что стоял возле стойки и читал газету, раздражал меня. Как может жизнь нормально продолжаться, если какая-то скверная магия витает в воздухе, плотная, как сигаретный дым.
– У вас хорошая память.
– О чем это вы?
Он полез в нагрудный карман пиджака и достал лист бумаги. Развернув его, он подал мне тот самый рисунок маленькой девочки под каштаном, который я сделала.
– Так он был у вас!
Он кивнул.
– Мы сжульничали вместе. Я сказал, что рисунок у вас, а вы попытались подсунуть мне копию, сказав, что это оригинал. Кто из нас нечестен больше?
– Но ведь я не могла отыскать его именно потому, что он был у вас! Зачем вы это сделали?
– Потому что нам нужно было проверить, насколько хорошая у вас память. Это очень важно.
– А мой сын? – спросила я. – С ним ничего не случится?
– Гарантирую, что нет. Я могу показать вам его фотографию из будущего, но наверное будет лучше, если вы просто узнаете, что у него все будет хорошо. И именно из-за того, что вы для него сделали. – Он показал на второй рисунок. – Хотите увидеть его фотографию?
Я немного поборолась с искушением, но все-таки отказалась.
– Скажите только, станет он пилотом?
Четверг сложил на груди руки.
– Он будет пилотом «Конкорда», летающего по маршруту Париж-Каракас. Однажды его самолет попытаются угнать, но Адам сделает нечто такое умное и героическое, что сможет в одиночку спасти самолет и пассажиров. Он даже попадет на обложку «Таймс», где про него будет напечатана статья под названием «Возможно, не перевелись еще герои». – Он приподнял рисунок. – Ваш сын. И благодаря этому.
– А я со временем не разведусь?
– Вы действительно хотите узнать?
– Да.
Он достал еще один сложенный лист бумаги и огрызок карандаша.
– Нарисуйте грушу.
– Грушу?
– Да. Нарисуйте, и тогда я смогу ответить.
Я взяла карандаш и разгладила бумагу на столе.
– Я ничего в этом не понимаю, мистер Четверг.
Груша. Толстый низ и суженный верх. Черенок. Немного штриховки, чтобы создать тени и глубину. Одна груша.
Я протянула ему рисунок, он мельком взглянул на него, сложил и засунул в другой карман.
– Развод будет, потому что вы уйдете от мужа, а не наоборот, как вы опасаетесь.
– А почему я это сделаю?
– Потому что вас будет ждать Фрэнк Элкин.
Я всегда считала, что выйди я замуж за Фрэнка Элкина, в моей жизни все было бы в порядке. Несомненно, я достаточно сильно его любила. Но он любил не только меня, но и парашютные прыжки. Однажды он прыгнул, дернул за кольцо, но парашют не сработал. Когда это было, лет двадцать назад? Или двадцать четыре?
– Фрэнк Элкин умер.
– Да, но вы можете это изменить.
Когда мы пришли, в квартире было пусто. Четверг сказал, что никто не придет, пока мы не закончим то, что следует сделать. Я сходила в спальню и взяла альбом со столика возле кровати. Привычная красно-серая обложка. Я вспомнила тот день, когда купила его и заплатила новенькими монетками. Почему-то каждая монета, которую я выкладывала перед продавщицей, блестела как золотая или серебряная. Я была достаточно романтична, и восприняла это как доброе предзнаменование.
Снова войдя в комнату, я протянула альбом Четвергу, и он молча его взял.
– Садитесь.
– Что будет с детьми?
– Если захотите, суд присудит их вам. Вы сможете доказать, что ваш муж алкоголик и неспособен о них заботиться.
– Но Вилли не пьет!
– Вы можете изменить и это.
– Как? Как я могу все это изменить? Что вы хотите этим сказать?
Он открыл альбом и быстро его пролистал, нигде не останавливаясь и не замедляясь. Закончив, он посмотрел на меня.
– В некоторых местах в этом альбоме вы нарисовали Бога. Я не могу сказать, где именно, но я только что это проверил, и такие рисунки есть. Некоторые люди обладают подобным талантом. Кто-то может описать Бога, кто-то выразить его в музыке. Кстати, я не говорю о людях вроде Толстого или Бетховена. Они лишь великие художники.
Говоря вашими же словами, вам доступна грусть деталей. Именно это делает вас способной к трансцендентности.
Если вы захотите, то до конца вашей жизни я буду иногда приходить и просить вас кое-что нарисовать. Вроде сегодняшней груши. Я буду просить или об этом, или скопировать что-нибудь из вашего альбома.
1 2 3 4
К полуночи искать было больше негде. Рисунок пропал. Сидя за кухонным столом со стаканом апельсинового сока в руках, я поняла, что когда завтра встречусь с Четвергом в «Бремене», мне останется лишь выбирать – сказать правду или восстановить по памяти рисунок, который он требовал. Набросок был столь прост, что я не сомневалась, что смогу без труда изобразить нечто похожее. Но вот воспроизвести совершенно т_о_ч_н_о? Нет, невозможно.
Я прошла в комнату и взяла дощечку с прикрепленной к ней пачкой бумаги. По крайней мере, бумага будет точно такая же. Вилли покупал ее стопками, потому что она была дешевая и плотная, и нам обоим нравилось ею пользоваться. Такой листок не было жалко смять и выбросить, сделав ошибку. Я с легкостью представила, как скопирую сейчас тот проклятый набросок и перестану о нем думать. Ребенок, стоящий под деревом. Маленькая девочка в джинсах. Дерево – каштан. И что здесь особенного?
У меня ушло пять минут, чтобы нарисовать, еще пять – убедиться, что рисунок именно такой, каким я его помню, и еще пять минут он пролежал у меня на коленях, пока я приходила к выводу, что все безнадежно. Пятнадцать минут от начала до конца.
Не успела я усесться следующим вечером, а Четверг уже нетерпеливо барабанил пальцами по мраморному столику.
– Вы нашли его? Он с вами?
– Да. В сумочке.
Все его тело расслабилось. Лицо успокоилось, кисти рук мягко опустились на стол, а сам он откинулся на обитую бархатом спинку стула.
– Прекрасно. Дайте его мне, пожалуйста.
Он-то почувствовал себя лучше, а я нет. Как можно спокойнее я достала из сумочки измятый листок бумаги.
Выходя из дома, я смяла рисунок в тугой шарик, надеясь хоть немного обмануть его. Если он не станет слишком внимательно приглядываться, может, мне и повезет. А может, и нет. Шансов на удачу было немного, но на что мне было еще надеяться?
И все же глядя, как аккуратно он расправляет бумагу, как вглядывается в нее, словно это какой-то уникальный и бесценный документ, я поняла, что он может в любой момент заметить разницу и все полетит к чертям. Я сняла пальто и скользнула в кабинку.
Он оторвался от рисунка и посмотрел на меня.
– Можете погудеть, если хотите. Я закончу через минуту.
Я так любила это кафе, но сегодня этот человек превратил его неприятное, угрожающее место, где мне хотелось лишь одного – побыстрее покончить с этим делом и уйти. Даже вид Риттера, что стоял возле стойки и читал газету, раздражал меня. Как может жизнь нормально продолжаться, если какая-то скверная магия витает в воздухе, плотная, как сигаретный дым.
– У вас хорошая память.
– О чем это вы?
Он полез в нагрудный карман пиджака и достал лист бумаги. Развернув его, он подал мне тот самый рисунок маленькой девочки под каштаном, который я сделала.
– Так он был у вас!
Он кивнул.
– Мы сжульничали вместе. Я сказал, что рисунок у вас, а вы попытались подсунуть мне копию, сказав, что это оригинал. Кто из нас нечестен больше?
– Но ведь я не могла отыскать его именно потому, что он был у вас! Зачем вы это сделали?
– Потому что нам нужно было проверить, насколько хорошая у вас память. Это очень важно.
– А мой сын? – спросила я. – С ним ничего не случится?
– Гарантирую, что нет. Я могу показать вам его фотографию из будущего, но наверное будет лучше, если вы просто узнаете, что у него все будет хорошо. И именно из-за того, что вы для него сделали. – Он показал на второй рисунок. – Хотите увидеть его фотографию?
Я немного поборолась с искушением, но все-таки отказалась.
– Скажите только, станет он пилотом?
Четверг сложил на груди руки.
– Он будет пилотом «Конкорда», летающего по маршруту Париж-Каракас. Однажды его самолет попытаются угнать, но Адам сделает нечто такое умное и героическое, что сможет в одиночку спасти самолет и пассажиров. Он даже попадет на обложку «Таймс», где про него будет напечатана статья под названием «Возможно, не перевелись еще герои». – Он приподнял рисунок. – Ваш сын. И благодаря этому.
– А я со временем не разведусь?
– Вы действительно хотите узнать?
– Да.
Он достал еще один сложенный лист бумаги и огрызок карандаша.
– Нарисуйте грушу.
– Грушу?
– Да. Нарисуйте, и тогда я смогу ответить.
Я взяла карандаш и разгладила бумагу на столе.
– Я ничего в этом не понимаю, мистер Четверг.
Груша. Толстый низ и суженный верх. Черенок. Немного штриховки, чтобы создать тени и глубину. Одна груша.
Я протянула ему рисунок, он мельком взглянул на него, сложил и засунул в другой карман.
– Развод будет, потому что вы уйдете от мужа, а не наоборот, как вы опасаетесь.
– А почему я это сделаю?
– Потому что вас будет ждать Фрэнк Элкин.
Я всегда считала, что выйди я замуж за Фрэнка Элкина, в моей жизни все было бы в порядке. Несомненно, я достаточно сильно его любила. Но он любил не только меня, но и парашютные прыжки. Однажды он прыгнул, дернул за кольцо, но парашют не сработал. Когда это было, лет двадцать назад? Или двадцать четыре?
– Фрэнк Элкин умер.
– Да, но вы можете это изменить.
Когда мы пришли, в квартире было пусто. Четверг сказал, что никто не придет, пока мы не закончим то, что следует сделать. Я сходила в спальню и взяла альбом со столика возле кровати. Привычная красно-серая обложка. Я вспомнила тот день, когда купила его и заплатила новенькими монетками. Почему-то каждая монета, которую я выкладывала перед продавщицей, блестела как золотая или серебряная. Я была достаточно романтична, и восприняла это как доброе предзнаменование.
Снова войдя в комнату, я протянула альбом Четвергу, и он молча его взял.
– Садитесь.
– Что будет с детьми?
– Если захотите, суд присудит их вам. Вы сможете доказать, что ваш муж алкоголик и неспособен о них заботиться.
– Но Вилли не пьет!
– Вы можете изменить и это.
– Как? Как я могу все это изменить? Что вы хотите этим сказать?
Он открыл альбом и быстро его пролистал, нигде не останавливаясь и не замедляясь. Закончив, он посмотрел на меня.
– В некоторых местах в этом альбоме вы нарисовали Бога. Я не могу сказать, где именно, но я только что это проверил, и такие рисунки есть. Некоторые люди обладают подобным талантом. Кто-то может описать Бога, кто-то выразить его в музыке. Кстати, я не говорю о людях вроде Толстого или Бетховена. Они лишь великие художники.
Говоря вашими же словами, вам доступна грусть деталей. Именно это делает вас способной к трансцендентности.
Если вы захотите, то до конца вашей жизни я буду иногда приходить и просить вас кое-что нарисовать. Вроде сегодняшней груши. Я буду просить или об этом, или скопировать что-нибудь из вашего альбома.
1 2 3 4