У меня были дни гордости: добряк Аристофан вывел меня на сцену, а император Клавдий Друз посадил за свой стол. Я величественно разгуливал под латиклавами патрициев. Золотые сосуды звучали подо мной как тимпаны, и когда кишечник владыки, набитый муренами, трюфелями и паштетами, с треском освобождался, насторожившийся мир узнавал, что Цезарь пообедал!
Но ныне я сослан в народ, и даже имя мое вызывает крик возмущения!
И Крепитус удаляется, испуская стон. Удар грома.
Голос Я был богом войск, господом, господом богом!
Я раскинул шатры Иакова на холмах и напитал в песках мой бежавший народ.
Я — тот, кто спалил Содом! Я — тот, кто поглотил землю потопом! Я — тот, кто утопил фараона с князьями царской крови, с колесницами и возничими его.
Бог ревнивый, я ненавидел других богов. Я стер нечистых; ч низложил надменных, и я опустошал направо и налево, как верблюд, пушенный в маисовое поле.
Чтобы освободить Израиль, я избрал простых душою. Ангелы с пламенными крыльями говорили им из кустарников.
Умащенные нардом, киннамоном и миррою, в прозрачных одеждах и в обуви на высоких каблуках, жены с бестрепетным сердцем шли убивать военачальников. Дуновение ветра вдохновляло пророков.
Я начертал мой закон на каменных скрижалях. Он заключил мой народ как в крепость. То был мой народ. Я был его бог! Земля была моя, люди мои — с их помыслами, деяниями, земледельческими орудиями и потомством.
Мой ковчег стоял в тройном святилище, за порфировыми завесами и зажженными светильниками. Служило мне целое колено кадивших кадилами и первосвященник в гиацинтовой мантии, с драгоценными камнями на груди, симметрически расположенными.
Горе! горе! Святая-святых отверсто, завеса разодрана, ароматы заклания развеяны ветрами. Шакал визжит в гробницах; храм мой разрушен, народ мой рассеян!
Священников удавили шнурами одежд их. Жены пленены, все сосуды расплавлены!
Голос удаляется:
Я был богом войск, господом, господом богом!
Наступает великое молчание, глубокая ночь.
Антоний Все прошли. Остаюсь я!
Говорит Некто И Иларион стоит пред ним, но — преображенный, прекрасный, как архангел, сияющий, как солнце, и столь высокий, что, чтобы видеть его, Антоний запрокидывает голову.
Кто же ты?
Иларион Царство мое размера вселенной, и желание мое не имеет пределов. Я вечно иду вперед, освобождая дух и взвешивая миры, без ненависти, без страха, без жалости, без любви и без бога. Меня зовут Знание.
Антоний откидывается назад.
Скорее ты… Дьявол!
Иларион, вперяя в него очи.
Хочешь ты видеть его?
Антоний уже не может оторваться от этого взгляда: он охвачен любопытством к Дьяволу. Его ужас возрастает, желание становится чрезмерным.
Если бы мне увидеть его однако… если бы мне увидеть его! Затем в порыве гнева:
Отвращение к нему навсегда избавит меня от него. — Да!
Показывается раздвоенное копыто Антоний раскаивается.
Но Дьявол вскинул его на рога и уносит
VI
Он летит под ним, распростершись, как пловец; два широко раскрытых крыла, целиком закрывая его, кажутся облаком.
Антоний Куда лечу я?
Только сейчас я видел неясно образ Проклятого. Нет! туча меня уносит. Быть может, я умер и восхожу к богу?..
Ах! как вольно дышится! Чистый воздух полнит мне душу. Никакой тяжести! никакого страдания!
Внизу, подо мной, гроза разражается, ширится горизонт, перекрещиваются реки. Это желтоватое пятно — пустыня, эта лужа воды — океан.
И новые океаны появляются, огромные области, неведомые мне. Вот страны черные, дымящиеся как жаровни, зона снегов, всегда затемненных туманами. Стараюсь отыскать горы, куда каждый вечер заходит солнце.
Дьявол Солнце никогда не заходит!
Антония не удивляет этот голос. Он кажется ему отзвуком его собственной мысли, — ответом его памяти.
Между тем земля принимает форму шара, и он видит, как она вращается в лазури на своих полюсах, вращаясь и вокруг солнца Дьявол Итак, она — не центр мира? Людская гордость, смирись!
Антоний Теперь я едва различаю ее. Она сливается с другими огнями.
Небесная твердь — только звездная ткань.
Они все подымаются.
Ни звука! даже орлиного клекота не доносится! Ничего!.. и я склоняюсь, чтобы слышать гармонию планет.
Дьявол Ты не услышишь их! Ты не увидишь также ни Платонова противоземья, ни Филолаева очага вселенной, ни сфер Аристотеля, ни семи небес Иудеев с великими водами над кристальным сводом!
Антоний Снизу казался он плотным, как стена.
А между тем я проникаю, я погружаюсь в него!
Перед ним — луна, похожая на круглый кусок льда, наполненный неподвижным светом.
Дьявол Она была некогда обиталищем душ. Добряк Пифагор снабдил ее даже птицами и великолепными цветами.
Антоний Я вижу лишь пустынные равнины, с потухшими кратерами, под черным-черным небом.
Направимся к светилам, — чье сияние мягче, — взглянуть на ангелов, держащих их в руках как факелы!
Дьявол уносит его к звездам Они и притягивают и отталкивают друг друга одновременно. Действие каждой исходит от других и способствует им без чужого посредства, силой закона — единственной основы порядка.
Антоний Да… да! мой ум постигает это! Такая радость выше наслаждений любви! Я задыхаюсь, ошеломленный громадностью бега.
Дьявол Как твердь небесная, уходящая ввысь по мере твоего подъема, он будет расти с вознесением твоей мысли, — и ты будешь ощущать все большую радость от этого открытия мира, в этом расширении бесконечного.
Антоний О! выше! выше! еще и еще!
Светила множатся, сверкают. Млечный путь развертывается в зените, как огромный пояс с зияющими дырами; в этих разрывах его блеска простираются дали мрака Видны звездные дожди, потоки золотой пыли, сияющие шары, плавающие и растворяющиеся.
Иногда вдруг проносится комета; затем покой бесчисленных светочей возобновляется.
Антоний, раздвинув руки, опирается на оба рога дьявола, занимая таким образом всю ширину его крыл.
С презрением он вспоминает о невежестве былых дней, о мелочности своих грез. Ведь вот они рядом с ним, эти сияющие шары, которые он созерцал снизу. Он различает скрещение их путей, сложность их направлений, Он видит, как они проносятся издалека и, словно камни пращи, описывают свои орбиты, чертят свои гиперболы.
Одним взглядом он видит Южный Крест и Большую Медведицу, Рысь и Кентавра, туманность Дорады, шесть солнц в созвездии Ориона, Юпитера с четырьмя его спутниками и тройное кольцо чудовищного Сатурна. Все планеты, все звезды, которые люди позднее откроют. Его глаза наполняются их светом, его мысль переобременена вычислением их расстояний; затем голова его снова никнет.
Какая цель всего этого?
Дьявол Цели нет!
Как мог бы бог иметь цель? Какой опыт мог его научить, какое размышление определить ее?
До начала он не мог бы действовать, а теперь она была бы не нужна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32