Дороти на миг замерла в напряжении: голос Дункана!
— Ну наконец-то! Я уже начал думать, что ты заночуешь в офисе.
Дороти резко обернулась. Она совсем не ждала Дункана и потому не сумела скрыть удивления. Даже вскрикнула от испуга — потому что Дункан стоял совсем близко. Буквально вплотную. Она шагнула назад… и уперлась спиной в дверь.
— Не знаю, зачем ты пришел, — напряженно начала она, вспомнив его предыдущий визит, — но тебе лучше…
— Просто хотел извиниться перед тобой.
— Извиниться?.. — растерялась Дороти. Она безотчетно провела языком по маленькой ранке на губе.
— Да, и за это тоже, — сказал Дункан почему-то нетвердым и чуть хриплым голосом, отчего по коже Дороти прошла предательская дрожь. — Но прежде всего… — Он шагнул к ней и поднял руку, как будто хотел прикоснуться к ее лицу.
Дороти резко отшатнулась и тут же густо покраснела, сообразив, что тем самым выдала себя с головой. Повела себя, словно девочка-недотрога. Или старая дева, не привыкшая к тому, что к ней прикасаются мужчины — пусть даже просто по-дружески.
Она отвернулась и вся напряглась, ожидая, что Дункан отпустит какое-нибудь язвительное замечание. Больше всего Дороти хотелось поскорее открыть дверь и спрятаться от него в доме. Но у нее тряслись руки, и она никак не могла попасть ключом в замок.
— Да, наверное, я это заслужил. — Голос Дункана вновь стал жестким. — Дороти, прости меня. Я не должен был… — Он на мгновение умолк, а потом быстро проговорил: — Слушай, может быть, ты меня впустишь в дом и мы с тобой поговорим?
Впустить его в дом? Дороти открыла было рот, чтобы сказать ему, что ему нечего делать у нее в доме, но тут Дункан сказал одну вещь, которая заставила ее передумать:
— Просто здесь, на крыльце, мы привлекаем к себе внимание всех соседей.
И он был прав. Дороти сухо кивнула:
— Ну хорошо, убедил. Заходи.
Безусловно, от Дункана не укрылось, что она пригласила его безо всякой охоты. Он невесело усмехнулся:
— Не самое теплое приглашение. Но я, наверное, и не заслуживаю… никакой теплоты. Так?
Дороти насторожилась. Почему он запнулся на слове «теплота»? Может быть, потому, что тоже помнит те дни, когда она радовалась каждой встрече с ним, принимая ее как бесценный подарок? Она почувствовала, что опять краснеет. Воспоминания о событиях десятилетней давности по-прежнему отдавались у нее в душе ноющей болью.
— Я устала, Дункан. — Голос у нее дрогнул. — Не знаю, зачем ты пришел…
— Я же сказал: извиниться.
— За что? За ошибочное обвинение в том, что у меня есть любовник? И стоило ради этого приходить?! Не такое уж это большое дело. В конце концов, меня не волнует, что ты думаешь…
— Да. Я уже понял, что тебе глубоко наплевать на меня, на мое мнение и на мои чувства, — резко перебил ее Дункан. В его голосе было что-то такое, что заставило Дороти оторваться от созерцания вешалки в прихожей и внимательно взглянуть на него.
Именно это она и собиралась ему сказать, но теперь, когда он сам все сказал, она почувствовала какую-то странную опустошенность и немыслимую усталость. Ее всю трясло. И Дункан, естественно, это заметил.
— Прости, я тебя расстроил.
Дороти лишь молча покачала головой. Она боялась, что если заговорит, то ее голос сорвется. Молчание затянулось. Оно стало уже невыносимым. И тут Дороти чихнула.
— Ты же больна!
То, как Дункан это произнес — бесцеремонно и даже немного сердито, напомнило Дороти о тех днях, когда он относился к ней, как старший брат: с ненавязчивой и слегка снисходительной заботой и добрым, немного ехидным юмором.
Но те дни давно уже в прошлом. Да и его сердечное к ней отношение существовало лишь в ее воображении… Не надо об этом думать, твердо сказала себе Дороти.
— Я просто немного простыла, ничего страшного.
— Тебе не надо бы стоять тут, на сквозняке. Он мягко приобнял ее за плечи и провел в кухню. Дороти настолько опешила, что даже не стала сопротивляться. Да и как бы она сопротивлялась? Стряхнула бы его руки, сказала бы гордо: «Нет, я буду стоять на сквозняке»?!
Дункан усадил ее за стол, а сам взял с плиты чайник и наполнил его водой.
— Ты сиди, — распорядился он по-хозяйски. — А я приготовлю нам чаю.
Сиди! — возмутилась про себя Дороти. И это в ее собственном доме! Да как он смеет здесь распоряжаться?! И с чего это решил, что ей вообще хочется находиться с ним в одной комнате, не говоря уж о том, чтобы сидеть за одним столом и пить чай?! И тем не менее… тем не менее все это очень живо напоминало ей о тех днях, когда у них с Дунканом были теплые дружеские отношения, почти как у брата сестрой… или как у людей, которым легко и приятно быть вместе. Нет, решительно оборвала себя Дороти. Ничего у них не было. Ничего. Ей просто казалось, что что-то было.
Погруженная в свои мысли, Дороти не сразу сообразила, что Дункан достал из шкафчика две большие чашки и поставил их на стол. Чайник уже закипал. Дороти совсем не хотелось распивать с ним чай. Она лихорадочно соображала, пытаясь придумать, как бы его полюбезнее выпроводить.
— Так, где тут чай? — пробормотал Дункан себе под нос и открыл очередной шкафчик. Дороти в ужасе замерла, когда он снял с полки глиняную фигурку А довольно-таки страшненького поросенка. — Ты его сохранила?!
Дороти так и не, поняла, как он это произнес — с удовольствием или презрением? Но то, что он был удивлен, это точно.
— Когда я только сюда переехала, то собиралась отдать его настоятелю местной церкви для благотворительного базара. Но потом подумала, что святой отец его испугается.
Дороти очень старалась, чтобы ее голос звучал как можно более беспечно. Но в душе проклинала себя за свою глупую сентиментальность — за то, что не только сохранила этого проклятого поросенка, но еще и держала его на виду, так что Дункан его увидел. Впрочем, ей и в голову не могло прийти, что Дункан столь бесцеремонно войдет к ней в дом и станет хозяйничать на ее кухне.
— Я помню, как выиграл его для тебя в тире луна-парка, — тихо продолжил Дункан. — Можно было взять поросенка или рыбку. Я думал, тебе захочется взять рыбку. Ты ведь сама говорила, что она тебе очень нравится.
— Да. Но рыбка осталась всего одна, а тот малыш так хотел, чтобы она досталась ему. Я это видела по его глазам.
— Да, — Дункан очень серьезно кивнул, — ты всегда была доброй и чуткой, сначала думала о других и только потом — о себе.
От этих слов Дороти почему-то почувствовала себя слабой и очень ранимой. И ей это совсем не понравилось.
— Тогда я была ребенком, — быстро проговорила она. — Со временем люди меняются.
— Кое-кто меняется, да.
Голос Дункана по-прежнему оставался очень серьезным, а взгляд — пристальным и внимательным. Дороти даже стало слегка неуютно под этим напряженным, испытующим взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38