Она знала, что была немного резка с Джинджер, но ее крестная всегда настолько тонко чувствует ситуацию, что Мэгги побоялась ее интуиции. Как бы Джинджер не догадалась… Мэгги бросила беспокойный взгляд на конверт авиапочты со штемпелем Праги.
Во рту пересохло от волнения, когда она надорвала конверт. Внутри оказались сопроводительные бумаги на глиняную посуду, купленную в Чехии. Мэгги все еще ожидала оттуда великолепный антикварный хрусталь. Только на прошлой неделе Венди, ее партнер и подруга, высказала беспокойство по поводу задержки.
— Они не сказали, когда точно его привезут? Что конкретно они говорили относительно сроков? — любопытствовала Венди.
— Скоро. — Мэгги сложила за спиной пальцы крестиком. — Очень скоро.
Она кожей ощущала недоверчивый взгляд Венди. Они знали друг друга со времен университета, но подруга лишь недавно решила привлечь ее с женихом к своему делу, и первое серьезное поручение Мэгги было связано с этой партией антикварного хрусталя. Как глупо было связываться со Стивеном…
Мэгги закрыла глаза, щеки горели. Она находилась на грани нервного срыва. Венди с Крэгом за городом, голос же крестной по телефону ей показался напряженным. Должно быть, она позвонила не вовремя. К тому же Мэгги намеревалась избегать крестной столько, сколько могла. Скверно, если Джинджер догадается, что она… Что она опять попалась в ту же ловушку.
— С тобой все в порядке? — беспокойно спросил Мартин Джинджер, заметив, что та побледнела.
— Очень болит голова, — осторожно ответила она.
— У тебя головная боль, а ты молчишь! Когда это началось? Перед глазами плывет? В ушах не звенит?
— Марти, это просто головная боль, и больше ничего.
Он смотрел на нее со щенячьей преданностью, он испугался за нее. Джинджер стало стыдно за свой резкий тон.
К сожалению, Мартин действительно боялся. В больнице с него взяли честное слово, что при любом ухудшении самочувствия пострадавшей он должен везти ее к ним.
— Собирайся, — как можно спокойней сказал он, — поехали.
— Куда? Не стоит, давай лучше готовить ланч.
— В больницу, Джинджер.
— В больницу? Почему? Я не хочу.
— Консультант велел немедленно везти тебя к нему, если начнутся головные боли, даже без нарушения зрения. Джинджер, отнесись к болезни хотя бы чуточку серьезней!
— У меня обычная головная боль… — Джинджер хотела добавить, что головные боли вообще характерны для женщин ее возраста в критические дни или накануне таковых. Но вовремя остановилась.
На их счастье, приемный покой больницы к этому часу обезлюдел. Скучающие медсестры листали модные журналы в креслах для посетителей. И — снова удача! — прием вел тот же консультант, что осматривал Джинджер накануне.
— Как наши дела? — бодро приветствовал он их.
Странно, но сегодня он уже не казался Мартину бесчувственным чудовищем; он выглядел как очень усталый, но чрезвычайно приятный молодой человек.
— У Джинджер болит голова, и я подумал…
— Правильно, что привезли ее, мистер Фостер. Сделаем повторный снимок свода черепа. Подождите здесь, это не займет много времени.
Пока Джинджер отсутствовала, Мартин внимательно изучал толстый медицинский журнал, посвященный ранней диагностике сосудистой дистонии. Журнал оказался скучным, но обои в кабинете доктора еще скучнее.
— Все в порядке, — возвестил доктор с порога кабинета, — не волнуйтесь, мистер Фостер.
— Видишь, Марти, я же говорила… Ты волнуешься по всякому пустяку.
— Миссис Грэхем, мистер Фостер был совершенно прав, когда настоял на визите ко мне. И впредь я попросил бы его «волноваться по всякому пустяку».
— Я знаю, но мы обязаны были проверить. Да пойми же, наконец, ты теряла сознание, у тебя амнезия. А ты говоришь, что у тебя просто болит голова, что это обычная мигрень. Это не обычная мигрень, и в покое я тебя не оставлю! Вот так!
Они ехали домой, и больше всего на свете Мартину сейчас хотелось разогнаться миль до ста и промчаться по шоссе под визг испуганной Джинджер. Тогда бы она прочувствовала, как он переживал. Вместо этого он резко затормозил и, облокотившись о руль, пристально поглядел на нее.
— Знаешь, Джинджер, ты иногда кажешься мне маленьким неразумным ребенком.
— А ты злым мальчишкой.
— Не говори так. Ты здорово меня напугала сегодня. Ты не видела себя в парке. Страшно смотреть! Бледная как смерть. Только губы пунцовые, словно у вампира.
— Это ты виноват. Все было так хорошо, а ты…
И Джинджер разрыдалась. Она плакала горько, отчаянно и совершенно не скрывая своего горя. Мартин всегда боялся женских слез. С детства. Он видел свою мать плачущей лишь два раза в жизни, но оба раза после того, как в семью приходило большое горе.
— Джинджер, прости, мне не следовало…
— Это ты прости меня, Марти. Я не права. Ты — лучшее, что произошло со мной в жизни. Я никогда не умела ценить счастье. И оно от меня убегало.
— Не надо так, Джинджер. Ну скажи, в чем я провинился?
— Ни в чем.
— Я не сразу понял, что у тебя заболела голова?
— Нет, головная боль все время была при мне, виски давило с самого утра, но не это меня мучило… — Джинджер набрала в легкие побольше воздуха, прежде чем решиться на признание. — Мартин, я ревновала…
Мартин глубоко вздохнул. Ее честность и храбрость заставили его в свою очередь открыться ей.
— Я тоже… Тот человек… Тед… Он касался твоей руки, а я хотел убить его за это!
— Ты ревновал к Теду, а не сердился, что я задержалась? Марти, Тед только друг, и он очень счастлив в браке… Вот уж к кому не стоило бы ревновать!
— Ну а ты чем лучше? Сердилась на меня из-за многодетной малолетки с двумя уродцами на поводке!
Джинджер хохотала, как девчонка. Напряжение отпустило, и головная боль прошла.
— Джинджер…
— Что?
— Черт, я забыл, что хотел сказать. — Мартин посмотрел на Джинджер. Она раскраснелась от слез. Глаза поблескивали, а рыжие волосы слегка растрепались за время поездки; одна волнистая прядь выбилась из прически. Джинджер пыталась заложить ее за ухо, но непокорная веселая прядка все равно выпадала. — Джинджер, иди ко мне.
Он обнял ее узенькие плечи и поцеловал в голубую пульсирующую жилку на виске рядом с рыжей прядкой, с которой Джинджер не могла совладать.
Губы Мартина были мягкими и упругими. Он поцеловал ее в мочку уха и слегка прикусил ее. Джинджер повернула лицо, и Мартин, обняв ее крепче, разжал языком ей рот, заставив откинуться на сиденье, которое сам опустил другой рукой.
Он склонился над ней, покрывая поцелуями лицо, шею — все, что не было защищено от его настойчивых губ блузкой. Джинджер сама расстегнула верхнюю пуговку на ней, и Мартин освободил груди Джинджер от лифчика.
— Джинджер?
— Да, Марти, да…
Он прижал щеку к обнажившейся груди и приник губами к другой, обхватив твердый темный сосок, в то время как его рука оказалась под юбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37