— Ну а в школе? — спросила Дорис. — Разные там обожатели и детские влюбленности, а?
Элен и над этим вопросом глубоко задумалась и сказала:
— А мне и в школе приходилось то и дело переезжать. Папа у меня строитель, он все время ездил со стройки на стройку, так что я то с кем-то здоровалась, то прощалась — и все.
— Да-а, — сказала Дорис.
— А кинозвезды не в счет? — спросила Элен. — Нет, конечно, не взаправду, Я никого не видела — только на экране…
Дорис взглянула на меня, потом на потолок.
— Да-а, пожалуй, можно считать, что это тоже любовь. Тут Элен несколько оживилась:
— Я по многу раз смотрела фильмы про любовь и мечтала, что выхожу замуж за героя.
— Угу, — сказала Дорис.
— Большое спасибо, мисс Шоу, — сказал я. — Пройдите вниз и подождите вместе со всеми. Мы вас вызовем.
Пришлось искать другую Стеллу. Но не было такой — просто не было в нашем клубе ни одной такой женщины, с которой бы жизнь не стряхнула утреннюю росу. Я вздохнула
— Одна сплошная Бланш! — то есть я хотел сказать, что у нас полно увядших женщин, которые могут сыграть роль Бланш, потрепанной сестры Стеллы.
— Такова жизнь: двадцать Бланш на одну Стеллу.
— А когда находишь Стеллу, — сказала Дорис, — обнаруживается, что она понятия не имеет о любви.
Мы с Дорис решили, что надо попробовать последнее средство. Надо заставить Гарри Нэша сыграть эту сцену с Элен.
— Может, он сумеет зажечь ее хоть чуть-чуть, — сказал я.
— Эта девушка — негорючий материал, — ответила Дорис.
Мы крикнули Элен, чтобы она поднялась к нам, и послали кого-то разыскивать Гарри. На пробах — и даже на репетициях — Гарри никогда не оставался со всеми. Как только кончались его реплики, он мгновенно скрывался в какое-нибудь убежище, откуда ему было слышно, если позовут.
Элен поднялась к нам наверх, и тут мы с удивлением увидели, что она вся в слезах, — стало ужасно ее жалко.
— Господи, — сказала Дорис, — да что же это, милочка, что случилось?
— Ужасно, правда? — сказала Элен, не поднимая головы.
Дорис ответила единственной фразой, которой утешают в таких случаях расстроенных актеров-любителей:
— Ну что вы, дорогая, вы… вы чудесно сыграли.
— Ничего подобного, — сказала Элен. — Я ходячий холодильник, сама знаю.
— Она расплакалась еще горше. — А что я могу поделать, если у меня такая жизнь? Я только и знала, что мечтать о кинозвездах, как идиотка. А когда я встречаю славного человека в жизни, я вдруг чувствую, словно меня посадили под стеклянный колпак, и, как бы я ни рвалась, мне даже и дотянуться до этого человека нельзя.
И Элен оттолкнула что-то, словно и вправду ее окружал стеклянный колпак.
По лестнице кто-то гулко затопал. Похоже было, что водолаз выбирается из бездны в своих ботинках, подкованных свинцом. Это Гарри Нэш на ходу превращался в Марлона Брандо. Вот он показался в дверях — руки у него свисали чуть не до самого пола. Он уже настолько вошел в роль, что при виде плачущей женщины презрительно скривил губы.
— Гарри, познакомьтесь, пожалуйста, — сказал я, — это Элен Шоу. Элен — Гарри Нэш. Если вы будете играть Стеллу, он будет вашим мужем.
Гарри и не подумал пожать ей руку. Он сунул руки в карманы, набычился и окинул ее с ног до головы таким взглядом, будто сразу содрал с нее всю одежду. Слезы у нее высохли в мгновение ока.
— Хотелось бы, чтобы вы сыграли сцену ссоры, — сказал я. — А потом — сцену примирения.
— Идет, — сказал Гарри, не спуская глаз с Элен. От этого взгляда одежда на ней испарялась так быстро, что она и. прикрыться не успевала. — Идет, если Стелл не будет ломаться.
— Что? — сказала Элен.
Она стала красная, как помидор.
— Стелл — Стелла, — бросил Гарри. — Это вы — Стелл, моя жена.
Я раздал им тексты. Гарри выхватил у меня роль и «спасибо» не сказал. У Элен руки что-то не слушались, и мне пришлось вложить тетрадь в ее онемевшие пальцы. —
— Что тут можно выбросить? — спросил Гарри.
— Что? — я не понял.
— Тут в одном месте написано, что я выбрасываю из окна приемник, — сказал Гарри. — Что бросать?
Я сказал, что приемником будет железное пресс-папье, и открыл окно пошире. Элен Шоу перепугалась до смерти.
— Откуда начинать? — спросил Гарри, повел плечами, и мышцы у него заходили ходуном, как у боксера, разминающегося перед боем.
— Начните на несколько реплик раньше того места, где вы бросаете приемник, — сказал я.
— О-кэй, о-кэй, — сказал Гарри, а сам все раскалялся, раскалялся. Он пробежал глазами ремарки. — Так-так, — сказал он. — Я выброшу приемник, она побежит за сцену, я ее догоню и врежу ей разок.
— Верно, — сказал я.
— О-кэй, детка, — сказал он Элен, и глаза у него сузились в щелки. — На старт! Внимание, крошка! Пошли!
Когда сцена кончилась, Элен Шоу была вся в поту, как портовый грузчик, и обмякла, как угорь без воды. Она села, приоткрыв рот, и голова у нее свесилась набок. Разлетелся вдребезги тот стеклянный колпак, под которым она чувствовала себя в целости и сохранности. Какой там колпак!
— Даешь роль или нет? — зарычал на меня Гарри.
— Даю, — сказал я.
— Давно бы так, — проворчал он. — Ну, я пошел… До скорого, Стелла, — бросил он Элен и вышел, изо всех сил грохнув дверью.
— Элен? — позвал я. — Мисс Шоу?..
— M-м? — сказала она.
— Вы будете играть Стеллу, — сказал я. — Это грандиозно!
— Да? — сказала она.
— Не знала, что в вас столько огня, милочка, — сказала Дорис.
— Огня? — повторила Элен. По-моему, она еще не соображала, что под ней — стул или мустанг.
— Ракета! Фейерверк! Ведьмино колесо! — сказала Дорис. И вот мы начали репетировать по четыре раза в неделю. В первую же репетицию Гарри с Элен задали такой темп, что измотали всех участников, хотя те были увлечены как никогда. Обычно режиссер ходит и умоляет всех учить роли, но мне об этом заботиться не приходилось. Гарри и Элен работали так здорово, что все остальные считали делом чести и совести поддержать их, и старались вовсю.
Мне здорово повезло — по крайней мере, я так считал. Все шло блестяще, с такой отдачей и накалом, что как-то мне пришлось сказать Гарри и Элен после одной любовной сцены:
— Знаете, оставьте хоть немного про запас. А то вы оба до премьеры не дотянете, понятно?
Я это сказал на четвертой или пятой репетиции, и рядом со мной в зале сидела Лидия Миллер — она играла Бланш, увядшую сестрицу. В жизни она была женой Верна Миллера. Берн — владелец миллеровских скобяных лавок и хозяин Гарри.
— Лидия, — спросил я. — Ну как, есть спектакль?
— Спектакль-то есть, это точно, — ответила она. Но она сказала это с таким выражением, будто я натворил Бог знает что, будто я ужасный преступник. — Можете гордиться.
— Что вы хотите сказать? — спросил я. Мне-то казалось, что я вправе радоваться и гордиться. — Разве что-то происходит за моей спиной?
1 2 3 4