В ту самую минуту дверь распахнулась настежь, и в избу вбежал сломя голову Антон… Лицо его было бледно, как известь, волосы стояли дыбом, руки и ноги дрожали, губы шевелились без звука; он стоял посередь избы и глядел на всех страшными, блуждающими глазами.
– Что там? – отозвалась хозяйка, просовывая голову между перекладинами полатей.
– Что ты?., эй, сват!., мужичок., дурманом прихватило, что ли?… Эк его разобрало, – заговорили в одно время мужики, окружая Антона.
– Что ты всех баламутишь? – произнес грубо хозяин, оттолкнув первого стоявшего перед ним мужика и хватая Антона за рубаху. – Да ну, говори!., что буркулы-то выпучил…
– Увели! – мог только вскрикнуть Антон. – Лошаденку… ей-богу… кобылку пегую увели!…
– Ой ли?., братцы… ишь, что байт… долго ли до греха… э! э! э!…
И все, сколько в избе ни было народу, не исключая даже Антона и самого хозяина, все полетели стремглав на двор. Антон бросился к тому месту, куда привязал вечор пегашку, и, не произнося слова, указал на него дрожащими руками… оно было пусто; у столба болталась одна лишь веревка…
– Взаправду увели лошадь! ишь вот, вот и веревка то разрезана, ножом разрезана… и… и… и… – слышалось отовсюду
Антон ухватился обеими руками за волосы и зарыдал на весь двор.
– Братцы, – говорил бедный мужик задыхающимся голосом, – братцы! что вы со мною сделали?., куды я пойду теперь?… Братцы, если в вас душа есть, отдайте мне мою лошаденку… куды она вам?., ребятишки, вишь, у меня махонькие… пропадем мы без нее совсем… братцы, в Христа вы не веруете!…
Ничто не совершается так внезапно и быстро, как переходы внутренних движений в простом народе добро ряд об ряд с лихом, и часто одно венчается другим почти мгновенно. Почти все присутствующие, принявшие было горе Антона со смехом, теперь вдруг как бы сообща приняли в нем живейшее участие; нашлись даже такие, которые кинулись к хозяину с зардевшими, как кумач, щеками, со сверкающими глазами и сжатыми кулаками. Толстоватый ярославец горячился пуще всех.
– Ты, хозяин, – чего глядел! – вскричал он, подступая к нему. – Разве так делают добрые люди? нешто у тиепостоялый двор, чтобы лошадей уводили?., нет, ты сказывай нам теперь, куда задевал его лошадь, сказывай!…
– Да ты-то, тие, тие… охлестыш ярославский пузатый, – возразил не менее запальчиво хозяин, – мотри, не больно пузырься… что ко мне приступаешь? Мотри, не на таковского наскочил!…
– Вестимо, вестимо, – заговорили в толпе, – он тебе дело байт; сам ты, мотри, не скаль зубы-те! нешто вы на то дворы держите? этак у всех нас, пожалуй, уведут лошадей, а ты небось останешься без ответа.
– Да что вы, ребята, – отвечал хозяин, стараясь задобрить толпу, – что вы, взаправду: разве я вам сторож какой дался! Мое дело пустить на двор да отпустить, что потребуется… А кто ему велел, – продолжал он, указывая на Антона, – не спать здесь… Ишь он всю ночь напролет пропил с таким же, видно, бесшабашным, как сам; он его и привел… а вы с меня ответа хотите…
– Братцы! – закричал Антон, отчаянно размахивая руками, – братцы, будьте отцы родные… он, он же и поил меня… вот как перед богом, он и тот парень ему, вишь, знакомый… спросите хошь у кого… во Христа ты, видно, не веруешь!…
– Ребята, – вымолвил ярославец, – я сам видел, как он вечор поил его… право слово, видел…
– А нешто я отнекиваюсь? Пил с ними; да, позвал меня товарищ, сам подносил; ну и пил…
– Да ты его знаешь… того, рыженького-то? Что прикидываешься?
– А отколь мне знать его? Эка леший! Нешто у меня здесь мало всякого народу перебывает! так мне всех и знать… я его впервинку и в глаза-то вижу… да что вы его, братцы, слушаете? может, лошадь-то у него крадена была… вы бы наперед эвто-то разведали.
– Братцы, кобылка, как перед господом богом, девятый год у меня стоит… спросите у кого хотите…
– Да, ишь ловок больно! А у кого они спросят? Экой прыткой какой! – заметил хозяин.
– Что мне теперь делать? Что делать, братцы? – воскликнул снова бедный мужик, ломая руки.
– Слушай, брат, как бишь тебя?…
– Антон, родимый… как перед господом богом, Антон.
– Ну, хорошо; слушай, Антон, – сказал ярославец, выступая вперед, – коли так, вот что ты сделай: беги прямо в суд, никого не слушай, ступай как есть в суд; ладно, сколько у те денег-то?…
– Ни полушки нетути, касатик, то-то и горе мое; кабы деньги были, так разве стал бы продавать последнюю лошаденку… Нужда!…
– Как! у тебя денег нету? – возразил хозяин разгорячаясь. – Ах ты, мошенник! так как же ты приходишь на постой?., ты, видно, надуть меня хотел… Братцы! вот вы за него стояли, меня еше тазать зачали было… вишь, он какой! он-то и есть мошенник…
– Тебе, я чай, сказывал рыженький… ах он… Господи! чем погрешился я перед тобою? – произнес Антон, едва-едва держась на ногах.
– Да, теперь отвертываться да на другого сваливать станешь… Ах ты, бездельник! да я сам пойду в суд, сам потащу тебя к городничему; мне и приказные-то все люди знакомые и становой!…
– Полно, хозяин, ты, может, напраслину на него взводишь, ишь он какой мужик-ат простой, куды ему чудить! и сам, чай, не рад, бедный; может, и сам он не ведал, с каким спознался человеком… – послышалось в толпе.
Но хозяин и слышать не хотел; сколько ни говорили ему, сколько ни увещевал его толстоватый ярославец, принимавший, по-видимому, несчастие Антона к сердцу, он стоял на одном. Наконец все присутствующие бросили дворника, осыпав его наперед градом ругательств, и снова обратились к Антону, который сидел теперь посередь двора на перекладине колодца и, закрыв лицо руками, всхлипывал пуще прежнего.
– Слушай, брат Антон, – начал один из них, – не печалься добре; гореваньем лошади не наживешь; твоему горю можно еще пособить; этако дело не впервинку случается; слушай: ступай-ка ты прямо, вот так-там прямо и беги в Заболотье… знаешь Заболотье?
– Нет, кормилец, не знаю: я не здешний.
– Ну, да нешто… ступай все прямо по большой до роге; на десятой версте, мотри, не забудь – на десятой сверни вправо, да там спросишь… Как придешь в Заболотье-то, понаведайся к Ильюшке Степняку… там тебя всякий укажет…
– Полно, кум, что баишь пустое! Ну зачем пойдет он в Заболотье? тут вот, может статься, и ближе найдешь свою лошадь… Послушай, брат Антон, ступай помимо всех в Спас-на-Журавли, отсель всего верея двадцать станет… я знаю, там спокон века водятся мошенники… там нагдысь еще накрыли коноводов… ступай туда…
– А как туда пройти-то, касатик?…
– Как выйдешь за заставу, бери прямо по просёлку влево; там тебе будет село Завалье; как пройдешь За-валье-то, спроси Селезнев колодезь…
– Эка, а Кокино-то и забыл… – заметил кто-то.
– Да, как пройдешь Завалье, спроси Кокинску слободу; обмолвился было маненько, ну, да нешто… а из Селезнева колодца пройдешь прямо в Спас-на-Журавли… вотчина будет такая большая…
– Дядя Михека, а дядя Михека, – перебил высокий и плешивый мужик, придвигаясь медленно к говорившему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Что там? – отозвалась хозяйка, просовывая голову между перекладинами полатей.
– Что ты?., эй, сват!., мужичок., дурманом прихватило, что ли?… Эк его разобрало, – заговорили в одно время мужики, окружая Антона.
– Что ты всех баламутишь? – произнес грубо хозяин, оттолкнув первого стоявшего перед ним мужика и хватая Антона за рубаху. – Да ну, говори!., что буркулы-то выпучил…
– Увели! – мог только вскрикнуть Антон. – Лошаденку… ей-богу… кобылку пегую увели!…
– Ой ли?., братцы… ишь, что байт… долго ли до греха… э! э! э!…
И все, сколько в избе ни было народу, не исключая даже Антона и самого хозяина, все полетели стремглав на двор. Антон бросился к тому месту, куда привязал вечор пегашку, и, не произнося слова, указал на него дрожащими руками… оно было пусто; у столба болталась одна лишь веревка…
– Взаправду увели лошадь! ишь вот, вот и веревка то разрезана, ножом разрезана… и… и… и… – слышалось отовсюду
Антон ухватился обеими руками за волосы и зарыдал на весь двор.
– Братцы, – говорил бедный мужик задыхающимся голосом, – братцы! что вы со мною сделали?., куды я пойду теперь?… Братцы, если в вас душа есть, отдайте мне мою лошаденку… куды она вам?., ребятишки, вишь, у меня махонькие… пропадем мы без нее совсем… братцы, в Христа вы не веруете!…
Ничто не совершается так внезапно и быстро, как переходы внутренних движений в простом народе добро ряд об ряд с лихом, и часто одно венчается другим почти мгновенно. Почти все присутствующие, принявшие было горе Антона со смехом, теперь вдруг как бы сообща приняли в нем живейшее участие; нашлись даже такие, которые кинулись к хозяину с зардевшими, как кумач, щеками, со сверкающими глазами и сжатыми кулаками. Толстоватый ярославец горячился пуще всех.
– Ты, хозяин, – чего глядел! – вскричал он, подступая к нему. – Разве так делают добрые люди? нешто у тиепостоялый двор, чтобы лошадей уводили?., нет, ты сказывай нам теперь, куда задевал его лошадь, сказывай!…
– Да ты-то, тие, тие… охлестыш ярославский пузатый, – возразил не менее запальчиво хозяин, – мотри, не больно пузырься… что ко мне приступаешь? Мотри, не на таковского наскочил!…
– Вестимо, вестимо, – заговорили в толпе, – он тебе дело байт; сам ты, мотри, не скаль зубы-те! нешто вы на то дворы держите? этак у всех нас, пожалуй, уведут лошадей, а ты небось останешься без ответа.
– Да что вы, ребята, – отвечал хозяин, стараясь задобрить толпу, – что вы, взаправду: разве я вам сторож какой дался! Мое дело пустить на двор да отпустить, что потребуется… А кто ему велел, – продолжал он, указывая на Антона, – не спать здесь… Ишь он всю ночь напролет пропил с таким же, видно, бесшабашным, как сам; он его и привел… а вы с меня ответа хотите…
– Братцы! – закричал Антон, отчаянно размахивая руками, – братцы, будьте отцы родные… он, он же и поил меня… вот как перед богом, он и тот парень ему, вишь, знакомый… спросите хошь у кого… во Христа ты, видно, не веруешь!…
– Ребята, – вымолвил ярославец, – я сам видел, как он вечор поил его… право слово, видел…
– А нешто я отнекиваюсь? Пил с ними; да, позвал меня товарищ, сам подносил; ну и пил…
– Да ты его знаешь… того, рыженького-то? Что прикидываешься?
– А отколь мне знать его? Эка леший! Нешто у меня здесь мало всякого народу перебывает! так мне всех и знать… я его впервинку и в глаза-то вижу… да что вы его, братцы, слушаете? может, лошадь-то у него крадена была… вы бы наперед эвто-то разведали.
– Братцы, кобылка, как перед господом богом, девятый год у меня стоит… спросите у кого хотите…
– Да, ишь ловок больно! А у кого они спросят? Экой прыткой какой! – заметил хозяин.
– Что мне теперь делать? Что делать, братцы? – воскликнул снова бедный мужик, ломая руки.
– Слушай, брат, как бишь тебя?…
– Антон, родимый… как перед господом богом, Антон.
– Ну, хорошо; слушай, Антон, – сказал ярославец, выступая вперед, – коли так, вот что ты сделай: беги прямо в суд, никого не слушай, ступай как есть в суд; ладно, сколько у те денег-то?…
– Ни полушки нетути, касатик, то-то и горе мое; кабы деньги были, так разве стал бы продавать последнюю лошаденку… Нужда!…
– Как! у тебя денег нету? – возразил хозяин разгорячаясь. – Ах ты, мошенник! так как же ты приходишь на постой?., ты, видно, надуть меня хотел… Братцы! вот вы за него стояли, меня еше тазать зачали было… вишь, он какой! он-то и есть мошенник…
– Тебе, я чай, сказывал рыженький… ах он… Господи! чем погрешился я перед тобою? – произнес Антон, едва-едва держась на ногах.
– Да, теперь отвертываться да на другого сваливать станешь… Ах ты, бездельник! да я сам пойду в суд, сам потащу тебя к городничему; мне и приказные-то все люди знакомые и становой!…
– Полно, хозяин, ты, может, напраслину на него взводишь, ишь он какой мужик-ат простой, куды ему чудить! и сам, чай, не рад, бедный; может, и сам он не ведал, с каким спознался человеком… – послышалось в толпе.
Но хозяин и слышать не хотел; сколько ни говорили ему, сколько ни увещевал его толстоватый ярославец, принимавший, по-видимому, несчастие Антона к сердцу, он стоял на одном. Наконец все присутствующие бросили дворника, осыпав его наперед градом ругательств, и снова обратились к Антону, который сидел теперь посередь двора на перекладине колодца и, закрыв лицо руками, всхлипывал пуще прежнего.
– Слушай, брат Антон, – начал один из них, – не печалься добре; гореваньем лошади не наживешь; твоему горю можно еще пособить; этако дело не впервинку случается; слушай: ступай-ка ты прямо, вот так-там прямо и беги в Заболотье… знаешь Заболотье?
– Нет, кормилец, не знаю: я не здешний.
– Ну, да нешто… ступай все прямо по большой до роге; на десятой версте, мотри, не забудь – на десятой сверни вправо, да там спросишь… Как придешь в Заболотье-то, понаведайся к Ильюшке Степняку… там тебя всякий укажет…
– Полно, кум, что баишь пустое! Ну зачем пойдет он в Заболотье? тут вот, может статься, и ближе найдешь свою лошадь… Послушай, брат Антон, ступай помимо всех в Спас-на-Журавли, отсель всего верея двадцать станет… я знаю, там спокон века водятся мошенники… там нагдысь еще накрыли коноводов… ступай туда…
– А как туда пройти-то, касатик?…
– Как выйдешь за заставу, бери прямо по просёлку влево; там тебе будет село Завалье; как пройдешь За-валье-то, спроси Селезнев колодезь…
– Эка, а Кокино-то и забыл… – заметил кто-то.
– Да, как пройдешь Завалье, спроси Кокинску слободу; обмолвился было маненько, ну, да нешто… а из Селезнева колодца пройдешь прямо в Спас-на-Журавли… вотчина будет такая большая…
– Дядя Михека, а дядя Михека, – перебил высокий и плешивый мужик, придвигаясь медленно к говорившему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31