Не поздно ли окажется, когда крепость будет взята? Но что может сделать она, всего лишь слабая женщина? Но слабые не случайно превосходят умом сильных…
И так, незаметно для себя, Джангюлюм день ото дня искала ответа на один и тот же вопрос: как оказать помощь царю Шапуру?
А мальчик Тигран сдружился в это время с воином Давидом. Давид был добр, и не гнал Тиграна прочь, как чаще всего поступали другие воины, а отвечал на все его вопросы. Вопросов же у мальчика всегда находилось множество: и об оружии, и о войне, и о дальних странах.
– Скажи, Давид, а долго ли продлится осада? – однажды спросил он.
– Скорее всего – до той поры, пока в крепости жив хоть один воин, – ответил Давид.
– Мой дядя простился со мной в начале осады, – сказал мальчик. – Неужели мы непременно погибнем?
– Нет, быть может крепость останется жива, – ответил Давид. – Если только нам удастся продержаться достаточно долго. Если мелики успеют собрать большое войско и оно выступит навстречу персам. Тогда и нам быть в живых.
Воин не захотел сказать мальчику, что не очень верит в такую возможность.
– И тогда мы не погибнем?
– Ну, тебе все равно еще рано погибать, – улыбнулся Давид. – Это не твоя война.
– Так говорил мне дядя, – обиженно возразил мальчик. – Но я не думаю, что так же считают персы. Они знают, что из мальчиков вырастают мужчины и мстят.
– Если крепость падет, тебя здесь не будет. Помнишь ход, которым мы пользуемся, чтобы брать воду? Если штурм нельзя будет остановить, бдешх прикажет увести женщин с детьми этим ходом. Чтобы мальчики смогли вырасти мужчинами и мстить.
– Давид, но почему нельзя всем уйти этим ходом, если персы ворвутся в крепость?
– Сложный вопрос. – Давид в задумчивости помолчал. – Слышал ли ты когда-нибудь про ачуч-пачуч?
– Нет. Кто это такие?
– Сейчас расскажу. Если мы, взрослые мужчины, падем вместе со стенами, которые нам доверены, в том не будет позора. Мы исполним до конца свой долг. Смерть же в бою славна. В старину верили, что аралезы, духи-собаки, спускаются с неба, чтобы зализывать раны павших воинов. И раны заживают в ином мире, в раю. Но бросить падшую крепость нельзя, надо только умереть вместе с ней. Ничего не изменится, если мы спасемся, как женщины и дети. Но знаешь, что случится тогда? Дети вырастут немного меньше ростом, чем мы. На самую незаметную капельку ты будешь ниже меня. Но если и ты однажды не поступишь как положено мужчине, то и твои дети выйдут ростом чуть меньше, чем ты. И так каждый жалкий поступок отцов будет отнимать немного роста у детей. И в конце концов однажды вместо людей появятся ачуч-пачуч – карлики, слабосильные и жалкие. И они будут последними на земле. Так придет конец человеческому роду. Каждый трусливый мужчина, каждая недобрая женщина, приближают превращение людей в безобразных ачуч-пачуч.
– А доблестные дела прибавляют роста детям?
– Конечно, прибавляют.
Однажды княгиня застала в доме Манушак – девочка забежала за какой-то из своих вещичек.
– Это ты, Малушак? Зайди ко мне! – ласково сказала Джангюлюм. – Я дам тебе сладкого изюма.
Девочка вошла, удивляясь про себя. Не часто княгиня была с нею так добра. Откуда было знать Малушак, что уже несколько дней дожидается жена бдешха этой встречи?
Княгиня усадила девочку на ковер и угостила изюмом.
– Да ты выросла за эти дни! – сказала она. – Скоро станешь большой и красивой. Расскажи, не скучно ли тебе у вдовы в ее бедном доме?
– О, нет, госпожа! – воскликнула девочка. – Совсем не скучно. Я уже научилась делать мази для старых ран и мази для свежих ран, и питье, что гонит лихорадку, и сонное зелье, которое так нужно при тяжелой болезни!
– Удивительные вещи ты говоришь, – воскликнула княгиня. – Я могу еще поверить, что ты сваришь питье от лихорадки, но чтобы такая маленькая девочка смогла приготовить сонное зелье! Нет, я тебе не верю.
– Мне не пристало спорить с госпожой, – ответила Манушак. – Но это не пустая похвальба.
– Ну-ка я проверю тебя, – сказала княгиня. – Расскажи мне с самого начала, ничего не пропуская, тогда я буду знать, что ты не лгунья. Мне легко тебя проверить, я сама умею варить это зелье.
– Изволь, госпожа, – ответила девочка. И начала рассказывать княгине, как варится сонное зелье. А княгиня кивала головой с таким видом, словно сама это хорошо знала. А сама запоминала каждое слово. Умна была красивая жена бдешха – она давно заметила, что старуха-гадалка провожает ее неприветливым взглядом. Ничего не стала бы старая Мариам открывать княгине. Проще показалось ей вытянуть нужный секрет у доверчивой девочки. И расчет ее оказался верен.
Медленной чередой тянулись дни в крепости. Где-то в глубине страны кипела жизнь: собирались войска, ковалось оружие, совещались царь и мелики. А жизнь в крепости словно застыла на месте. Казалось, что уже сто лет стоит враг под самыми стенами, то идет на приступ, то отступает. Пение стрел стало привычней птичьего, стоны раненых – обычны, как детский плач.
Одно изменилось – с каждым днем уменьшалась доля еды. Лежали еще запасы в кладовых бдешха, но неоткуда им было пополняться. И хотя настоящий голод еще не подступил, тень его легла на крепость.
Как-то раз воин Давид, проходя вечером мимо одного маленького дворика, увидел молодую женщину, помешивавшую какое-то варево в горшке над очагом.
– Мама, мама, дай поесть бобов, – тянули детские голоса. Детей было не меньше четырех-пяти.
– Еще не сварились, – отвечала женщина.
«И как это она умудрилась при стольких ртах сохранить что-то на ужин?» – подумал Давид и прошел мимо.
Возвращаясь обратно, Давид вновь поравнялся с тем же домиком. Было уже темно, но женщина продолжала помешивать ложкой в горшке, склоняясь над очагом.
– Мама, мама, дай поесть бобов, вон они уже кипят и стучат в горшке! – снова завели тоненькие голоса. Но на сей раз голосов было только два, и те звучали сонно.
– Стучат, значит еще жесткие, – отвечала женщина. – Спите, я разбужу вас, как сварятся.
«Что же это за бобы, которые варятся так долго?» – подумал Давид. – «И что это за странная мать, которая не торопится накормить своих голодных малышей?»
И он остался слушать, стоя за изгородью. А женщина мешала и мешала в горшке – до тех пор, пока детские голоса не умолкли. Только тогда она распрямилась и сняла горшок с огня. Некоторое время женщина прислушивалась крепко ли спят дети, а потом сказала:
– Злой голод, лети прочь от детской постели!
Пускай вам приснится, что ужин вы съели!
С этими словами она распахнула калитку и в сердцах выплеснула содержимое своего горшка наружу. Мокрые черные камешки зазвенели по белой мостовой. Давид понял, что они-то и кипели в горшке.
И он ушел прочь, низко склонив голову.
– Какие мысли омрачают твою душу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
И так, незаметно для себя, Джангюлюм день ото дня искала ответа на один и тот же вопрос: как оказать помощь царю Шапуру?
А мальчик Тигран сдружился в это время с воином Давидом. Давид был добр, и не гнал Тиграна прочь, как чаще всего поступали другие воины, а отвечал на все его вопросы. Вопросов же у мальчика всегда находилось множество: и об оружии, и о войне, и о дальних странах.
– Скажи, Давид, а долго ли продлится осада? – однажды спросил он.
– Скорее всего – до той поры, пока в крепости жив хоть один воин, – ответил Давид.
– Мой дядя простился со мной в начале осады, – сказал мальчик. – Неужели мы непременно погибнем?
– Нет, быть может крепость останется жива, – ответил Давид. – Если только нам удастся продержаться достаточно долго. Если мелики успеют собрать большое войско и оно выступит навстречу персам. Тогда и нам быть в живых.
Воин не захотел сказать мальчику, что не очень верит в такую возможность.
– И тогда мы не погибнем?
– Ну, тебе все равно еще рано погибать, – улыбнулся Давид. – Это не твоя война.
– Так говорил мне дядя, – обиженно возразил мальчик. – Но я не думаю, что так же считают персы. Они знают, что из мальчиков вырастают мужчины и мстят.
– Если крепость падет, тебя здесь не будет. Помнишь ход, которым мы пользуемся, чтобы брать воду? Если штурм нельзя будет остановить, бдешх прикажет увести женщин с детьми этим ходом. Чтобы мальчики смогли вырасти мужчинами и мстить.
– Давид, но почему нельзя всем уйти этим ходом, если персы ворвутся в крепость?
– Сложный вопрос. – Давид в задумчивости помолчал. – Слышал ли ты когда-нибудь про ачуч-пачуч?
– Нет. Кто это такие?
– Сейчас расскажу. Если мы, взрослые мужчины, падем вместе со стенами, которые нам доверены, в том не будет позора. Мы исполним до конца свой долг. Смерть же в бою славна. В старину верили, что аралезы, духи-собаки, спускаются с неба, чтобы зализывать раны павших воинов. И раны заживают в ином мире, в раю. Но бросить падшую крепость нельзя, надо только умереть вместе с ней. Ничего не изменится, если мы спасемся, как женщины и дети. Но знаешь, что случится тогда? Дети вырастут немного меньше ростом, чем мы. На самую незаметную капельку ты будешь ниже меня. Но если и ты однажды не поступишь как положено мужчине, то и твои дети выйдут ростом чуть меньше, чем ты. И так каждый жалкий поступок отцов будет отнимать немного роста у детей. И в конце концов однажды вместо людей появятся ачуч-пачуч – карлики, слабосильные и жалкие. И они будут последними на земле. Так придет конец человеческому роду. Каждый трусливый мужчина, каждая недобрая женщина, приближают превращение людей в безобразных ачуч-пачуч.
– А доблестные дела прибавляют роста детям?
– Конечно, прибавляют.
Однажды княгиня застала в доме Манушак – девочка забежала за какой-то из своих вещичек.
– Это ты, Малушак? Зайди ко мне! – ласково сказала Джангюлюм. – Я дам тебе сладкого изюма.
Девочка вошла, удивляясь про себя. Не часто княгиня была с нею так добра. Откуда было знать Малушак, что уже несколько дней дожидается жена бдешха этой встречи?
Княгиня усадила девочку на ковер и угостила изюмом.
– Да ты выросла за эти дни! – сказала она. – Скоро станешь большой и красивой. Расскажи, не скучно ли тебе у вдовы в ее бедном доме?
– О, нет, госпожа! – воскликнула девочка. – Совсем не скучно. Я уже научилась делать мази для старых ран и мази для свежих ран, и питье, что гонит лихорадку, и сонное зелье, которое так нужно при тяжелой болезни!
– Удивительные вещи ты говоришь, – воскликнула княгиня. – Я могу еще поверить, что ты сваришь питье от лихорадки, но чтобы такая маленькая девочка смогла приготовить сонное зелье! Нет, я тебе не верю.
– Мне не пристало спорить с госпожой, – ответила Манушак. – Но это не пустая похвальба.
– Ну-ка я проверю тебя, – сказала княгиня. – Расскажи мне с самого начала, ничего не пропуская, тогда я буду знать, что ты не лгунья. Мне легко тебя проверить, я сама умею варить это зелье.
– Изволь, госпожа, – ответила девочка. И начала рассказывать княгине, как варится сонное зелье. А княгиня кивала головой с таким видом, словно сама это хорошо знала. А сама запоминала каждое слово. Умна была красивая жена бдешха – она давно заметила, что старуха-гадалка провожает ее неприветливым взглядом. Ничего не стала бы старая Мариам открывать княгине. Проще показалось ей вытянуть нужный секрет у доверчивой девочки. И расчет ее оказался верен.
Медленной чередой тянулись дни в крепости. Где-то в глубине страны кипела жизнь: собирались войска, ковалось оружие, совещались царь и мелики. А жизнь в крепости словно застыла на месте. Казалось, что уже сто лет стоит враг под самыми стенами, то идет на приступ, то отступает. Пение стрел стало привычней птичьего, стоны раненых – обычны, как детский плач.
Одно изменилось – с каждым днем уменьшалась доля еды. Лежали еще запасы в кладовых бдешха, но неоткуда им было пополняться. И хотя настоящий голод еще не подступил, тень его легла на крепость.
Как-то раз воин Давид, проходя вечером мимо одного маленького дворика, увидел молодую женщину, помешивавшую какое-то варево в горшке над очагом.
– Мама, мама, дай поесть бобов, – тянули детские голоса. Детей было не меньше четырех-пяти.
– Еще не сварились, – отвечала женщина.
«И как это она умудрилась при стольких ртах сохранить что-то на ужин?» – подумал Давид и прошел мимо.
Возвращаясь обратно, Давид вновь поравнялся с тем же домиком. Было уже темно, но женщина продолжала помешивать ложкой в горшке, склоняясь над очагом.
– Мама, мама, дай поесть бобов, вон они уже кипят и стучат в горшке! – снова завели тоненькие голоса. Но на сей раз голосов было только два, и те звучали сонно.
– Стучат, значит еще жесткие, – отвечала женщина. – Спите, я разбужу вас, как сварятся.
«Что же это за бобы, которые варятся так долго?» – подумал Давид. – «И что это за странная мать, которая не торопится накормить своих голодных малышей?»
И он остался слушать, стоя за изгородью. А женщина мешала и мешала в горшке – до тех пор, пока детские голоса не умолкли. Только тогда она распрямилась и сняла горшок с огня. Некоторое время женщина прислушивалась крепко ли спят дети, а потом сказала:
– Злой голод, лети прочь от детской постели!
Пускай вам приснится, что ужин вы съели!
С этими словами она распахнула калитку и в сердцах выплеснула содержимое своего горшка наружу. Мокрые черные камешки зазвенели по белой мостовой. Давид понял, что они-то и кипели в горшке.
И он ушел прочь, низко склонив голову.
– Какие мысли омрачают твою душу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14