«Где Мария Игнатьевна?»
Мы тоже получили визу, недели за три до них, и 13 марта выехали в Италию самостоятельно. Туда, сначала в Венецию, потом в Рим, и позже в Париж, пришло пять писем от Муры.
Марта 13– го [1924 г .]
«Милые мои Ходасевичи.
Мне очень хотелось, чтобы вы получили это письмо во Флоренции, как можно скорее – пока нас еще не вытеснили из вашей памяти Палаццо Питти, синее небо, Асти и „Sul mare lucica"… Пусть над вами пронесется, как грозное привидение, воспоминание о прямой, как вечность, Кайзерштрассе, пусть прозвучит в ушах ваших трубный глас „до свидания". Да, да. –
У нас какой-то беспорядок. За стеной у меня не слышно ни откровенной жизнерадостности Берберовой (не сердитесь: она – тише моей) – ни таинственно-шуршащего присутствия Ходасевича. – Вместо них Роза и Мишель – чистят!! [Т. е. убирают комнаты.] В „тетку" не играем – символ! Ал. Макс., сходя вниз, говорит, как Скаррон: «Что? Нет Ходасевичей?» (шипит).
Вот. Решили ехать развлекаться в Прагу. Там – посидим на мотоциклетках в прямом и переносном смысле.
А о вас все-таки думать будем… И очень, очень хочется зажить опять вместе.
Крепко обнимаю обоих . Мария» .
Марта 29– го [1924 г .]
«Конечно же письмо лежит во Флоренции, сумасшедшие! Вам не стыдно вести себя как дети! Как дети ли?
Не зазнавайтесь – мы тоже едем. Т. е. не мы, т. к. я отправляюсь в свое лимитрофное государство, – но остальные: Ал. Макс. vier Mann hoch – едут числа 5–6-го в Неаполь, Отель Руаяль. Вот. – 27 марта день, когда разыгралось необычайное количество потрясающих человечество событий: рождение А. М., виза – его же. Новый вулкан на Кавказе, открытие всемирной автомобильной выставки в Брюнне, падение – и возрождение – Пуанкаре. Как видите – на все вкусы. И мы выпили. –
О „Книге". Насчет Вашей еще нет ответа, но думаю, что ответ будет положительный, т. к. они писали „вообще", вновь выражая большой интерес и говоря, что рынок стал оживленнее. В Берлине получу ответ – до отъезда дальше – и сейчас же сообщу вам в Рим.
„Беседа" вышла, № вышел, по-моему, превосходный. Ал. Макс. тоже очень доволен. Миленький, поговорите там с кем-нибудь, достаньте нам стишков и беллетристики, очень хочется! Я вам напишу из Берлина, каковы теперь будут ставки. Вот и все пока. Напишите мне в Берлин – буду там до 11 апреля. Нина Николаевна, гм… попали-то в Рим!?… Всего Вам обоим доброго.
Ваша Мария Будберг» .
22. V .[1924 г.]
«Милый Владислав Фелицианович,
Вот какое у меня к вам предложение и просьба: у меня есть заказ американский на перевод книги пушкинской прозы: 1) Арап П. В. 2) Рославлев 3) История села Горюхина. Надо малюсенькое предисловие. Не хотите ли его написать? Думаю, что это и денежно Вам кое-что даст, а меня очень обяжете. Совсем коротенькое. Конечно, если это Вам не скучно и не отрывает от более важной работы. Но если согласитесь, то нельзя ли было бы получить его скоро, скажем, в начале июня? Напишите мне!
Очень хочется вас обоих видеть, вот хорошо бы, если бы Вы приехали на самом деле! По тону Ваших писем мне кажется, что хоть Париж и хорош, но Вам все же что-то в нем не нравится? Нет? Уж очень Вы сердитый.
Насчет „Беседы". Вы теперь знаете – надо только выяснить, как это отразится практически на журнале в дальнейшем. Ну – пока всего доброго. Обнимаю Нину Николаевну, а Вас боюсь – колючий!
Мария Б . »
1. VI [1924 г .]
«Милый Владислав Фелицианович,
Большое спасибо за согласие написать предисловие и примечания к переводу – мне самой непонятно, почему именно эти три рассказа составляют книжку. –
О гонораре смогу Вам написать дней через 10.
„Обратная сторона медали" – вещь чисто индивидуальная и для меня состоит лишь в том, что разрешение „Беседы" – вычеркивает одну лишнюю причину „сердиться" на коммунистов. (Положим, и без этого хватит.) Кроме того – это уже детское – приятно было быть „неразрешенными". –
Практически же все говорит в пользу. Каплун пишет об аккуратном печатании каждые 2 месяца, о значительном увеличении гонорара и пр. – Пока не конкретно. – Просит готовить материал к 6-му №. Вы что-нибудь дадите?..
Самое трагичное это конечно то, что происходит с лучшими людьми в России, – вот это уж действительно такая патология, от которой руки опускаются. Между прочим, видели ли Вы „Бунт машин" Ал. Ник. Толстого – целиком „переведенный" с R.U.R. чеха Чапека.
Очень смеялась над Куприным. Удивляюсь действительно его невежеству по части героинь „Ямы". Казалось бы, ему и книги в руки!
Очень, очень ждем вас – когда, в сентябре? Уж если так поздно, т. е. не сейчас – то приезжайте в сентябре – я к тому времени вернусь из летней поездки по земному шару.
У меня – приобретение в моей коллекции неприятностей: моего сына укусила бешеная собака. Делают прививки.
Вы на меня не рассердитесь? Скажите, как у вас с деньгами? Плохо? Напишите откровенно, может быть, что-нибудь придумать можно …Мы здесь живем ничего. Я довольно много работаю. Аристократическая молодежь загорает. Ал. Макс. немного хворал – теперь лучше. Нет, Италия хорошая страна, хорошо бы из нее сделать Россию. С нетерпением жду письма, а пока всего доброго. Обнимаю вас обоих.
Мария Будберг».
21. IX.[1924 г.]
«Милый Владислав Фелицианович,
Я только что вернулась из северных стран и нашла Ал. М. совсем расклеившимся – сегодня пишу Вам – собственное желание – по его просьбе, в ответ на запрос о его здоровье. Дело в том, что у него начались страшные боли в области желудка, – я очень боялась язвы или еще не дай Бог чего хуже, но сегодня приехал доктор из Неаполя и ручается, что это „только" острый катар. Но и то слава Богу! – Надеюсь, что скоро вылечим. Ал. Макс. все-таки работает, не лежит, но очень похудел… Просит очень Вам кланяться, также Нине Ник. – ждем вас с нетерпением около 10-го, есть 2 комнаты и все, чему в них полагается быть.
Я еще ничего не имею из Америки относительно „Арапа", хотя обещали еще месяц тому назад выслать деньги. Очень, очень радуюсь увидеть вас – очень! Не могу сказать, как соскучилась.
Увидите Розу, спросите, получила ли она мои письма в Лондоне, и поцелуйте ее – когда же она приедет? Привезите книжек. Целую Нину Николаевну – а Вас еще можно?
Нина Николаевна – Вам Стивенс нравится? Приезжайте скорей!
Мария Будберг».
Эти письма, написанные между 13 марта (все еще из Мариенбада) и 21 сентября 1924 года (Сорренто, вилла Масса), были получены нами сначала в Италии, а затем – в Париже, где мы были летом. Четвертое, предпоследнее письмо о разрешении «Беседы» было написано, очевидно, под влиянием какого-то ложного слуха: в это же время в письмах Горького к Ходасевичу нет ни одного слова об этом радостном событии. И сама Мура больше не вернулась к нему. Многое в этих письмах характерно для ее тона с нами: шутки, кокетство, путаница, парадоксы, которые, взятые сами по себе, звучат бессмысленно, нежность чувств и заботливый голос, не ведущий ни к каким последствиям:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129