Сначала она не обращала на них внимания, потом сообразила, что Кантэн оставил ей вехи своего пути. Не доходя до перешейка, он свернул в сторону и пошел по берегу моря. Доротея нерешительно остановилась, но потом решила идти на полуостров старой тропой.
На острове царило гробовое молчание, и в этой тишине было что-то зловещее. Доротея беспрепятственно дошла до башни с часами. Там по-прежнему мирно паслись лошади Дарио и Эррингтона и стояла мотоциклетка Вебстера. Взмыленный осел пасся тут же с седлом на боку.
Что случилось с несчастным нотариусом? Удрал ли он или попал к бандитам? Где иностранцы, где Эстрейхер со своей шайкой? На все эти вопросы не было никакого ответа. Дело становилось загадочным.
Доротея была не из робких. Она долго была на передовых позициях и привыкла к взрывам, атакам, бомбардировкам и грохоту ураганного огня. Но тут ее нервы дрогнули. Это жуткое молчание, жуткая тишина и сознание, что сейчас на нее нападут, томило ей душу смертельной тоской. Напрасно старалась она овладеть собой, взять себя в руки. Она упорно шла вперед, миновала площадку у старого дуба, тенистую аллею и поднялась к подножию башни Коксэн.
И здесь тишина, жуткая, зловещая. Только листья лепечут да дышит за обрывом море. У подъемного моста — ни души. Вдруг Доротея припомнила, что конверт с припиской у нее в кармане. Надо его спрятать. Понимая, что за ней следят, она засунула руку в сумочку и, не вынимая руки, смяла конверт в небольшой шарик, вошла под своды башни и бросила его под стенку, в уголок, возле ворот подъемного моста.
Не успела она это сделать, как сзади раздался сильный треск и грохот падающего железа. Это решетка моста, провисевшая двести лет неподвижно на ржавых цепях, сорвалась и упала, заградив ей путь отступления.
XVI. Последние пятнадцать секунд
Доротея была заперта во внутреннем дворе башни Коксэн, враги ее победили.
Впрочем, все к лучшему. Ради спасенья Монфокона ей надо было ринуться в открытый бой. В глубине, под сводами, показались двое мужчин. Два револьвера зорко уставились на Доротею.
— Стой, или будем стрелять.
Доротея остановилась. В переодетых матросами бандитах она узнала участников нападения на Мануар-О-Бютт.
— Где мой мальчик? Что вы с ним сделали?
Бандиты подошли к ней вплотную. Один схватил Доротею за руки, другой стал обыскивать.
— Оставьте. Я сам ее обыщу, — раздался голос Эстрейхера, и он вышел из-за выступа стены.
Он был еще в мундире русского солдата, но гораздо больше походил на того Эстрейхера, которого видела Доротея в Роборэе и Мануар-О-Бютте. Исчезла притворная болезненность и робкая запуганность инвалида, и был он, как прежде, надменным, наглым и злым. Доротея только теперь заметила, какой у него уродливый череп с приплюснутым затылком и выпуклой челюстью.
Эстрейхер молчал, не то наслаждаясь, не то смущенный победой. Он долго шагал взад и вперед, заложив руки за спину, и вдруг спросил:
— Есть у тебя оружие?
— Нет!
Эстрейхер махнул рукой. Бандиты исчезли, а он все шагал взад и вперед словно маятник. Доротея всматривалась в его лицо, стараясь найти в нем хоть одну человеческую черточку, хоть что-нибудь порядочное, на что можно было бы опереться. Но в лице Эстрейхера была только грубость, жадность и низкая чувственность. Да, рассчитывать не на что, кроме собственного ума и находчивости. Это и очень мало, и очень много. Ведь тогда, в Мануар-О-Бютте, они тоже стояли лицом к лицу, и победа осталась за нею. Значит, и сегодня не все потеряно. И Доротея храбро приняла бой.
Дерзко и твердо смотрела она в глаза Эстрейхера, встречая его упорный тяжелый взгляд. Эстрейхер усмехнулся:
— Ух, хороша девчонка! Лакомый кусок, черт возьми. Давай еще раз поцелуемся.
Доротея с отвращением отвернулась. Эстрейхера передернуло. Он подошел ближе.
— Чего ты? Разве я тебе еще противен? Неужто все из-за отца? Брось эти глупости. Отец твой был так плох, что все равно бы умер. И потом — настоящим убийцей был не я, а…
— Оставьте память моего отца в покое. Но час тому назад вы убили собственного товарища.
— Вздор, моя милая. Подобных негодяев не жалеют. Он, подлец, хотел меня выдать. Ты это прекрасно угадала. Вообще ты мастер отгадывать. Молодец: самое сложное дело распутываешь шутя. Тебя не надуешь. Ты даже угадала насчет Жоффруа. Этот Жоффруа действительно сродни моим предкам. Ловкая бестия: бьешь без промаха, без колебаний. Ты точно видела мои карты. И что меня особенно удивляет, это твое хладнокровие. Ты ведь понимаешь, чего мне хочется?
— Понимаю.
— И ты не валяешься у меня в ногах. Честное слово, я думал, что ты на коленях запросишь пардону. А ты стоишь и еще смотришь на меня вызывающе.
— Совсем не вызывающе. А просто слушаю.
— Ну, ладно, давай сводить счеты. У нас с тобой два счета, Доротея. Один касается тебя лично. Но об этом после… Другой — относительно бриллиантов. Если бы ты не перехватила конверт, они были бы уже в моих руках. Когда нотариуса поставили к стенке, он сознался, что конверт у тебя. Давай конверт, не то…
— Не то?
— Будет худо Монфокону.
Доротея дрогнула. Ей было противно и больно слышать имя ребенка из уст негодяя. Она понимала, что положение ее безнадежно. В Мануар-О-Бютте их словесная дуэль была только средством выиграть время, потому что ежеминутно могла явиться ожидаемая помощь. А теперь впереди ничего. Надо только взять себя в руки. Победит тот, у кого крепче нервы, кто дольше сохранит присутствие духа и ловко воспользуется промахом противника.
«Надо тянуть, сколько хватит сил, — думала Доротея, — тянуть не до последней четверти часа, а до последней минуты, до последней четверти минуты».
Смело и прямо взглянула она в глаза Эстрейхеру и повелительно сказала:
— Освободите мальчика, иначе я не желаю продолжать разговор.
— Ого, как важно!
— Важно или нет, но я приказываю освободить Монфокона.
— Приказываешь? Это по какому праву?
— По такому, что через несколько минут вас заставят повиноваться.
— Это кто же заставит?
— Мои родственники — Вебстер, Эррингтон и Дарио.
— Вот как! Стыдись, моя милая. Разве можно городить подобную чушь и делать подобные ошибки в расчетах?
И он жестом позвал Доротею за собой.
Выйдя из-под свода, Эстрейхер раздвинул плющ и насмешливо поклонился:
— Полюбуйся на своих родственников.
В полуразрушенной комнате с низким сводчатым потолком лежали связанные иностранцы под охраной бандитов.
— Теперь пойдем дальше. Полюбуйся на дедушку с сынком.
Прошли еще десять шагов, и Эстрейхер снова раздвинул плющ. В такой же сводчатой комнате, но немного потеснее лежали Деларю и Монфокон. Увидев Доротею, мальчик улыбнулся сквозь слезы, а у Доротеи к горлу подкатился клубок. Но она ничем не показала душевной боли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
На острове царило гробовое молчание, и в этой тишине было что-то зловещее. Доротея беспрепятственно дошла до башни с часами. Там по-прежнему мирно паслись лошади Дарио и Эррингтона и стояла мотоциклетка Вебстера. Взмыленный осел пасся тут же с седлом на боку.
Что случилось с несчастным нотариусом? Удрал ли он или попал к бандитам? Где иностранцы, где Эстрейхер со своей шайкой? На все эти вопросы не было никакого ответа. Дело становилось загадочным.
Доротея была не из робких. Она долго была на передовых позициях и привыкла к взрывам, атакам, бомбардировкам и грохоту ураганного огня. Но тут ее нервы дрогнули. Это жуткое молчание, жуткая тишина и сознание, что сейчас на нее нападут, томило ей душу смертельной тоской. Напрасно старалась она овладеть собой, взять себя в руки. Она упорно шла вперед, миновала площадку у старого дуба, тенистую аллею и поднялась к подножию башни Коксэн.
И здесь тишина, жуткая, зловещая. Только листья лепечут да дышит за обрывом море. У подъемного моста — ни души. Вдруг Доротея припомнила, что конверт с припиской у нее в кармане. Надо его спрятать. Понимая, что за ней следят, она засунула руку в сумочку и, не вынимая руки, смяла конверт в небольшой шарик, вошла под своды башни и бросила его под стенку, в уголок, возле ворот подъемного моста.
Не успела она это сделать, как сзади раздался сильный треск и грохот падающего железа. Это решетка моста, провисевшая двести лет неподвижно на ржавых цепях, сорвалась и упала, заградив ей путь отступления.
XVI. Последние пятнадцать секунд
Доротея была заперта во внутреннем дворе башни Коксэн, враги ее победили.
Впрочем, все к лучшему. Ради спасенья Монфокона ей надо было ринуться в открытый бой. В глубине, под сводами, показались двое мужчин. Два револьвера зорко уставились на Доротею.
— Стой, или будем стрелять.
Доротея остановилась. В переодетых матросами бандитах она узнала участников нападения на Мануар-О-Бютт.
— Где мой мальчик? Что вы с ним сделали?
Бандиты подошли к ней вплотную. Один схватил Доротею за руки, другой стал обыскивать.
— Оставьте. Я сам ее обыщу, — раздался голос Эстрейхера, и он вышел из-за выступа стены.
Он был еще в мундире русского солдата, но гораздо больше походил на того Эстрейхера, которого видела Доротея в Роборэе и Мануар-О-Бютте. Исчезла притворная болезненность и робкая запуганность инвалида, и был он, как прежде, надменным, наглым и злым. Доротея только теперь заметила, какой у него уродливый череп с приплюснутым затылком и выпуклой челюстью.
Эстрейхер молчал, не то наслаждаясь, не то смущенный победой. Он долго шагал взад и вперед, заложив руки за спину, и вдруг спросил:
— Есть у тебя оружие?
— Нет!
Эстрейхер махнул рукой. Бандиты исчезли, а он все шагал взад и вперед словно маятник. Доротея всматривалась в его лицо, стараясь найти в нем хоть одну человеческую черточку, хоть что-нибудь порядочное, на что можно было бы опереться. Но в лице Эстрейхера была только грубость, жадность и низкая чувственность. Да, рассчитывать не на что, кроме собственного ума и находчивости. Это и очень мало, и очень много. Ведь тогда, в Мануар-О-Бютте, они тоже стояли лицом к лицу, и победа осталась за нею. Значит, и сегодня не все потеряно. И Доротея храбро приняла бой.
Дерзко и твердо смотрела она в глаза Эстрейхера, встречая его упорный тяжелый взгляд. Эстрейхер усмехнулся:
— Ух, хороша девчонка! Лакомый кусок, черт возьми. Давай еще раз поцелуемся.
Доротея с отвращением отвернулась. Эстрейхера передернуло. Он подошел ближе.
— Чего ты? Разве я тебе еще противен? Неужто все из-за отца? Брось эти глупости. Отец твой был так плох, что все равно бы умер. И потом — настоящим убийцей был не я, а…
— Оставьте память моего отца в покое. Но час тому назад вы убили собственного товарища.
— Вздор, моя милая. Подобных негодяев не жалеют. Он, подлец, хотел меня выдать. Ты это прекрасно угадала. Вообще ты мастер отгадывать. Молодец: самое сложное дело распутываешь шутя. Тебя не надуешь. Ты даже угадала насчет Жоффруа. Этот Жоффруа действительно сродни моим предкам. Ловкая бестия: бьешь без промаха, без колебаний. Ты точно видела мои карты. И что меня особенно удивляет, это твое хладнокровие. Ты ведь понимаешь, чего мне хочется?
— Понимаю.
— И ты не валяешься у меня в ногах. Честное слово, я думал, что ты на коленях запросишь пардону. А ты стоишь и еще смотришь на меня вызывающе.
— Совсем не вызывающе. А просто слушаю.
— Ну, ладно, давай сводить счеты. У нас с тобой два счета, Доротея. Один касается тебя лично. Но об этом после… Другой — относительно бриллиантов. Если бы ты не перехватила конверт, они были бы уже в моих руках. Когда нотариуса поставили к стенке, он сознался, что конверт у тебя. Давай конверт, не то…
— Не то?
— Будет худо Монфокону.
Доротея дрогнула. Ей было противно и больно слышать имя ребенка из уст негодяя. Она понимала, что положение ее безнадежно. В Мануар-О-Бютте их словесная дуэль была только средством выиграть время, потому что ежеминутно могла явиться ожидаемая помощь. А теперь впереди ничего. Надо только взять себя в руки. Победит тот, у кого крепче нервы, кто дольше сохранит присутствие духа и ловко воспользуется промахом противника.
«Надо тянуть, сколько хватит сил, — думала Доротея, — тянуть не до последней четверти часа, а до последней минуты, до последней четверти минуты».
Смело и прямо взглянула она в глаза Эстрейхеру и повелительно сказала:
— Освободите мальчика, иначе я не желаю продолжать разговор.
— Ого, как важно!
— Важно или нет, но я приказываю освободить Монфокона.
— Приказываешь? Это по какому праву?
— По такому, что через несколько минут вас заставят повиноваться.
— Это кто же заставит?
— Мои родственники — Вебстер, Эррингтон и Дарио.
— Вот как! Стыдись, моя милая. Разве можно городить подобную чушь и делать подобные ошибки в расчетах?
И он жестом позвал Доротею за собой.
Выйдя из-под свода, Эстрейхер раздвинул плющ и насмешливо поклонился:
— Полюбуйся на своих родственников.
В полуразрушенной комнате с низким сводчатым потолком лежали связанные иностранцы под охраной бандитов.
— Теперь пойдем дальше. Полюбуйся на дедушку с сынком.
Прошли еще десять шагов, и Эстрейхер снова раздвинул плющ. В такой же сводчатой комнате, но немного потеснее лежали Деларю и Монфокон. Увидев Доротею, мальчик улыбнулся сквозь слезы, а у Доротеи к горлу подкатился клубок. Но она ничем не показала душевной боли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43