А ведь рана его, по рептилоидным понятиям, была совершенно пустячной, он мог бы не без успеха попытаться удрать. Его поведение так поразило Родина, что он решил сделать все возможное, чтобы сохранить ему жизнь и после необходимых обследований отпустить на волю. Приблизившись вплотную, биолог присел возле ящера на корточки и осторожно коснулся его рукой. Птеродактиль выдержал и прикосновение, лишь вздрогнул всем телом. Совсем покорённый, Родин решил сделать ему перевязку и достал из сумки необходимые принадлежности. И вот тут-то и начались чудеса.
Родин рассказывал с увлечением, у него даже глаза блестели.
— Вы, наверное, знаете, что у древнейших земных ящеров был хорошо развит третий, теменной, глаз? Так вот, у птеродактиля он был развит более чем хорошо. И что самое странное, этот глаз — холодный, зеленоватый — светился. Глаза многих животных довольно ярко светятся ночью, но я в первый раз видел, чтобы глаза светились днём, при довольно хорошем освещении. Ну, и в то время, когда я рассматривал его необыкновенный глаз, птеродактиль принялся подавать мне сигналы.
— Сигналы? — недоверчиво переспросил Лобов.
— Самые настоящие сигналы, — убеждённо подтвердил Родин. — Теменной глаз мигнул раз, потом два раза и, наконец, три раза подряд. Понимаете? Раз, раз-два, раз-два-три!
Сначала Родин буквально не поверил глазам, но после некоторой паузы сигнал повторился во второй раз, а потом и в третий. Ещё толком не поняв, что происходит, скорее рефлекторно, чем сознательно, Родин достал фонарик и, подражая птеродактилю, подал ответный сигнал, следующие порядковые цифры — четыре, пять, шесть. Немедленно получил ответ: семь, восемь, девять! Пока биолог, мягко говоря, хлопал глазами, птеродактиль выдал новую серию сигналов — один, три, пять. Естественно, Родин ответил чётными цифрами: два, четыре, шесть. И началось! В ход пошли квадраты натурального ряда цифр, затем кубы, потом собеседники, столь непохожие друг на друга, продемонстрировали своё умение в сложении, умножении и делении. Родин увлёкся необычайно и совершенно забыл, что имеет дело с рептилией. И вдруг его точно обухом ударило по голове: ведь это же птеродактиль, ящер, правда инопланетный, но все-таки ящер, и ничего больше. И с этим ящером, примитивный мозг которого совершенно не приспособлен для абстрактного мышления. Родин разговаривал хотя и элементарным, но вполне конкретным математическим языком. Родин допускал, что большинство животных, в том числе птеродактилей, можно выдрессировать, научив некоторым простейшим физическим операциям. Но научить ящера арифметике — это было уже чересчур. Сказать, что биолог был потрясён, это значит ничего не сказать. Он был ошарашен, ошеломлён, раздавлен! Он пришёл в ужас, когда вспомнил, что стрелял и едва не убил это уникальное существо. Кое-как сделав перевязку, которую птеродактиль перенёс не по-животному терпеливо, биолог принёс его прямо на корабль, поставив Юста перед свершившимся фактом.
— Это было грубой ошибкой, — глухо сказал Лобов.
Он хотел сказать — преступлением, но в последний момент сдержался. Что изменится, если Родин узнает, что за его легкомыслие Юст Штанге заплатил жизнью?
— Видимо, это было ошибкой, — со вздохом согласился биолог, — но, поймите, я имел дело не с обычным, а из ряда вон выходящим явлением. У меня на руках было раненное мною разумное существо! Здесь не годились обычные бюрократические рецепты и инструкции, надо было решать самому. И я решил, как подсказывал мне мой опыт и моя совесть. В конце концов я рисковал в такой же мере, как и все остальные.
Лобов опустил голову, чтобы биолог не видел выражения его глаз. Конечно, Родин в чем-то прав, его можно и даже нужно понять. Но Родин в полной безопасности и лежит в постели, а где Клим и Нил Гор — не известно, Родин жив, а Штанге мёртв.
Юстинас Штанге отчитал биолога за легкомыслие, но далеко не так сильно, как тот ожидал. Видимо, командир корабля сам был ошарашен сенсационным открытием. Птеродактиль и в корабельных условиях сохранил свою кажущуюся или действительную разумность. Ему оказали квалифицированную медицинскую помощь и усыпили, отложив детальное исследование на следующий день. Но следующего дня Родин уже не помнил. Буквально через полчаса после происшествия с птеродактилем он почувствовал себя плохо и слёг.
Итак, все-таки птеродактили! Крылатые хозяева планеты, владеющие мощным биологическим оружием. Одно странно: они справились с волевым Штанге и оказались бессильными против Родина — ведь, судя по всему, биолог совершенно здоров, пока здоров. Кто знает, как поведёт себя Родин через минуту, через час, через день!
Лобов поднял глаза:
— Дан, попытайтесь все же вспомнить, что произошло во время вашей болезни. Это чрезвычайно важно! Не скрою, это вопрос жизни и смерти нескольких человек.
Биолог изменился в лице:
— Вот как!
— К сожалению, так, — хмуро подтвердил Лобов.
— Что было? Вы понимаете, я знаю, что было, но… не могу вспомнить. Все как-то ускользает, уходит из сознания. По-моему, заболел не только я, но и все остальные.
— Это могу удостоверить, — заметил Лобов.
— Стало быть, я не ошибаюсь? Минутку. Дальше события развивались примерно так. В связи с болезнью мы решили вернуться на базу. Точнее, решили вернуться мы с Нилом, а Юст решительно воспротивился этому. Он говорил о родине, о долге, о том, что мы не имеем права возвращаться на Землю больными. И все-таки мы стартовали без разрешения Юста. А потом был крупный разговор. Нил и я скандалили и дрались самым безобразным образом. Кажется, Штанге меня связал и посадил «Ладогу» обратно на Мезу. Ничего больше я припомнить не могу. Да и не уверен, что дело произошло именно так. Очевидно, все это больной бред.
Он знал, что это не бред. Все было именно так. Больной, почти невменяемый Юст Штанге до конца выполнил свой долг. Он сумел подавить на корабле безумный бунт и, чтобы не подвергать опасности неведомой болезни других людей, вернул «Ладогу» на Мезу. Дабы ничто, даже безумие, не заставило их изменить своему долгу перед Землёй, разрушил пульт управления кораблём. Наверное, он был уже совсем плох, если действовал скорчером, как дубиной. А дальше? Болезнь прогрессировала, может быть, потому что Юст выложился, истощил запас своих сил. Верность долгу приобрела страшные, карикатурно трагические контуры: Штанге решил уничтожить не только корабль, но и вообще всех землян, находящихся на Мезе. И все это из-за безмерной любви к родной Земле! Эх, Юст, старый товарищ!
— Вы задумались, — словно извиняясь, сказал Родин, — а мне хочется рассказать вам ещё об одной истории. Помните, как я испугался, когда увидел вас?
Лобов утвердительно кивнул.
— Я испугался не случайно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21