Уходя, бойкий сказал, кивнув в сторону Черторогова:
– Добрый будет солдат, я вам говорю. Я, если хотите знать, назначил бы астрономов прямо в штурмовые группы. Ох, и лихой же народ те астрономы…
В тот же день Черторогов попал в боевое охранение. Неглубокие окопы вились зигзагом посреди торфяных болот. В самую сильную стужу эти густые грязи не замерзали. Легкий пар поднимался над ними. Сырой мороз пронимал до костей.
Внезапно немцы открыли артогонь. Окопы были только что отрыты, блиндажей не было. Подражая другим, Денис вдавил свое большое тело в переднюю стенку окопа, откуда немедленно начала сочиться черная грязь. Там, где падали снаряды, вставали высокие фонтаны, смесь грязи и огня. Можно было не видеть их, закрыть глаза. Не слышать их нельзя было, даже если зажать уши мехом шапки, а сверху надавить кулаками изо всей силы: все равно громовые разрывы проходили сквозь стенки черепа, такие, оказывается, тонкие. Думать можно было только об одном: куда упадет следующий снаряд? Вскоре это потеряло смысл, потому что снаряды падали помногу одновременно и впереди, и сзади, со всех сторон.
Игнатий Некрасов потянул за рукав Черторогова. Новобранец повернул к нему лицо, бледность которого можно было заметить даже сквозь облепившую его грязь. Некрасов обнял Дениса за плечи и сказал:
– Ну, как тебе, парнишка? Не бойсь, скоро кончится.
Стапятимиллиметровый снаряд ударил за низким бруствером. С жаром, грязью и свистом разлетелись рваные куски раскаленного железа. Оба бойца еще глубже вдавились в свое жидко-ледяное ложе. И, не поднимаясь, Некрасов услышал прерывающийся, но упрямый голос Черторогова:
– А что ж тут особенного!
Вместе со всеми Черторогов побежал в атаку. Это был четвертый час пребывания новобранца на фронте. Он еще мало что понимал. Он не понимал, куда бегут, и чьи снаряды летят над головой, и зачем взлетают ракеты. Ему, правда, все это объяснили, но от необычности обстановки объяснения вылетели у него из головы. Он бежал, как и все, вперед и видел перед собой знакомый затылок Игнатия Некрасова с резкими складками и больше всего боялся оторваться от этого затылка. На ходу он перепрыгивал через какие-то рельсы. Его удивило, что пути такие узкие, он перемахивал их без труда, не уширяя шага. Потом он сообразил, что это узкоколейки. Они шли во все стороны. Местами рельсов не было, одни насыпи.
Под какой-то насыпью Денис столкнулся с нем. Он понял, что это немец, потому что тот кинулся на него. Денис свалил немца и не стал задерживаться, боясь упустить затылок Некрасова. На бегу он поправлял очки, сползавшие на нос, и все бежал вперед – сквозь остатки домов, сквозь разваленные кучки торфа, сквозь строй печных труб, бесстыдно обнаженных.
Зная, что в атаке надо кричать «ура», Денис кричал «ура». Он не заметил того, что сейчас все лежат и что он сам лежит, и лежа продолжал одиноким голосом кричать «ура», покуда чья-то черная рука, пахнущая сыростью и порохом, не зажала ему рот. Он узнал Игнатия. Потом опять побежал вперед. Морячки Линейкин и высокий Гаврила тоже бежали среди бойцов. В руке Дениса оказалась записка, посланная политруком по цепи. В записке было сказано, что их рота геройским штурмом ворвалась в Рабочий поселок и сейчас гонит немцев дальше. Только сейчас Денис вспомнил, что немец, с которым он прежде столкнулся, укусил его в руку. Он оглянулся, чтобы увидеть насыпь, где пал немец. Но она была уже заслонена шеренгой опрокинутых вагонеток. Он посмотрел на свой штык. Штык был в крови. Кровь успела заледенеть красными сосульками.
Денис заметил, что стало трудней бежать. Он понял, что бегут в гору. Он увидел невдалеке продолговатый холм и развалины на вершине. Он разом вспомнил объяснения политрука перед атакой. С холма стреляли. Видны были дырки немецких блиндажей, более светлые, чем окружающая их земля. Политрук объяснял, что развалины на холме надо взять.
Некрасов, бежавший по-прежнему впереди, вдруг нагнулся и снял каску с бойца, упавшего на землю. Потом он приблизился к Денису, снял с него ушанку и напялил каску, а ушанку сунул ему за пояс.
– Шапку-то не потеряй, – пробормотал он при этом. Холодный металл жег Денису голову. Он вынул платок и сунул его под каску. Концы платка он по-бабьи завязал под подбородком.
Как и другие, Денис спрыгнул вниз, в траншею. Она была много глубже нашей. И тут, между ее высокими, обитыми дранкой стенами, Денис увидел своего второго немца. Прямо перед собой. Немец кинулся на Дениса и ударом приклада вышиб у него из рук винтовку. Денис бросился на землю и в эту секунду услышал над собой выстрел. Немец перешагнул через Дениса и побежал дальше. Видимо, он посчитал Дениса убитым. Денис поднялся, взял винтовку и пошел в другую сторону по узкому земляному коридору. Коридор делал повороты и часто пересекался другими коридорами.
Из-за угла доносились крики и выстрелы, а здесь было тихо, безлюдно. Денис присел на корточки, снял очки и принялся протирать их: они были сильно залеплены грязью и мешали смотреть. Он протянул изнеможенные ноги и в первый раз за весь день сладостно распустил мускулы. Это продолжалось минуты две, не более, но никогда в жизни он не отдыхал так полно и хорошо, как сейчас, на этом окровавленном клочке земли под стоны и взрывы из-за угла.
Поймав себя на том, что он намеренно долго протирает очки, он резко поднялся и побежал за угол. Там все было кончено. Дымился взорванный блиндаж. Бойцы вылезали из траншеи. Вместе с другими вылез наружу и Денис.
Казалось, что немцы отошли. Внезапно сбоку ударили пулеметы. Несколько бойцов пали, остальные залегли. Стрелял дзот, дотоле не замеченный. Едва кто приподнимался, как снова начинало хлестать из дзота.
Так шло время в бездействии. Темнело. В январе день короткий. Первые звезды вышли на небо. А наши все лежали. И каждый понимал, что это было гибельно для общего продвижения на участке.
Вдруг лежащие увидели фигуру: одинокий боец, согнувшись, зигзагами бежал к дзоту. Ложился иногда, вставал, бежал, снова ложился, полз, снова бежал в рост. Узнали в нем этого новобранца Черторогова, его длинные ноги в фиолетовых обмотках, очки.
Жутко было смотреть, как он бежал навстречу пулям. Но он все бежал, прикрытый легкой непрошибимой броней своего счастья. В нескольких шагах от дзота он припал к земле и пополз. Потом вскочил, трижды метнул в амбразуру гранаты и рухнул.
Дзот замолчал. Все вскочили и побежали вперед.
Денис, изорванный пулями, лежал подле зажженного им дзота. Глаза его были закрыты, но он был жив и слышал топот и крики. Сильно болело в груди. «Я еще не умер», – подумал он. Он попытался крикнуть, позвать к себе. Но у пего не хватило сил, чтобы крикнуть, а только стало еще больней в груди. Ему хотелось открыть глаза, но он боялся, что от этого усилия он умрет.
1 2 3 4 5
– Добрый будет солдат, я вам говорю. Я, если хотите знать, назначил бы астрономов прямо в штурмовые группы. Ох, и лихой же народ те астрономы…
В тот же день Черторогов попал в боевое охранение. Неглубокие окопы вились зигзагом посреди торфяных болот. В самую сильную стужу эти густые грязи не замерзали. Легкий пар поднимался над ними. Сырой мороз пронимал до костей.
Внезапно немцы открыли артогонь. Окопы были только что отрыты, блиндажей не было. Подражая другим, Денис вдавил свое большое тело в переднюю стенку окопа, откуда немедленно начала сочиться черная грязь. Там, где падали снаряды, вставали высокие фонтаны, смесь грязи и огня. Можно было не видеть их, закрыть глаза. Не слышать их нельзя было, даже если зажать уши мехом шапки, а сверху надавить кулаками изо всей силы: все равно громовые разрывы проходили сквозь стенки черепа, такие, оказывается, тонкие. Думать можно было только об одном: куда упадет следующий снаряд? Вскоре это потеряло смысл, потому что снаряды падали помногу одновременно и впереди, и сзади, со всех сторон.
Игнатий Некрасов потянул за рукав Черторогова. Новобранец повернул к нему лицо, бледность которого можно было заметить даже сквозь облепившую его грязь. Некрасов обнял Дениса за плечи и сказал:
– Ну, как тебе, парнишка? Не бойсь, скоро кончится.
Стапятимиллиметровый снаряд ударил за низким бруствером. С жаром, грязью и свистом разлетелись рваные куски раскаленного железа. Оба бойца еще глубже вдавились в свое жидко-ледяное ложе. И, не поднимаясь, Некрасов услышал прерывающийся, но упрямый голос Черторогова:
– А что ж тут особенного!
Вместе со всеми Черторогов побежал в атаку. Это был четвертый час пребывания новобранца на фронте. Он еще мало что понимал. Он не понимал, куда бегут, и чьи снаряды летят над головой, и зачем взлетают ракеты. Ему, правда, все это объяснили, но от необычности обстановки объяснения вылетели у него из головы. Он бежал, как и все, вперед и видел перед собой знакомый затылок Игнатия Некрасова с резкими складками и больше всего боялся оторваться от этого затылка. На ходу он перепрыгивал через какие-то рельсы. Его удивило, что пути такие узкие, он перемахивал их без труда, не уширяя шага. Потом он сообразил, что это узкоколейки. Они шли во все стороны. Местами рельсов не было, одни насыпи.
Под какой-то насыпью Денис столкнулся с нем. Он понял, что это немец, потому что тот кинулся на него. Денис свалил немца и не стал задерживаться, боясь упустить затылок Некрасова. На бегу он поправлял очки, сползавшие на нос, и все бежал вперед – сквозь остатки домов, сквозь разваленные кучки торфа, сквозь строй печных труб, бесстыдно обнаженных.
Зная, что в атаке надо кричать «ура», Денис кричал «ура». Он не заметил того, что сейчас все лежат и что он сам лежит, и лежа продолжал одиноким голосом кричать «ура», покуда чья-то черная рука, пахнущая сыростью и порохом, не зажала ему рот. Он узнал Игнатия. Потом опять побежал вперед. Морячки Линейкин и высокий Гаврила тоже бежали среди бойцов. В руке Дениса оказалась записка, посланная политруком по цепи. В записке было сказано, что их рота геройским штурмом ворвалась в Рабочий поселок и сейчас гонит немцев дальше. Только сейчас Денис вспомнил, что немец, с которым он прежде столкнулся, укусил его в руку. Он оглянулся, чтобы увидеть насыпь, где пал немец. Но она была уже заслонена шеренгой опрокинутых вагонеток. Он посмотрел на свой штык. Штык был в крови. Кровь успела заледенеть красными сосульками.
Денис заметил, что стало трудней бежать. Он понял, что бегут в гору. Он увидел невдалеке продолговатый холм и развалины на вершине. Он разом вспомнил объяснения политрука перед атакой. С холма стреляли. Видны были дырки немецких блиндажей, более светлые, чем окружающая их земля. Политрук объяснял, что развалины на холме надо взять.
Некрасов, бежавший по-прежнему впереди, вдруг нагнулся и снял каску с бойца, упавшего на землю. Потом он приблизился к Денису, снял с него ушанку и напялил каску, а ушанку сунул ему за пояс.
– Шапку-то не потеряй, – пробормотал он при этом. Холодный металл жег Денису голову. Он вынул платок и сунул его под каску. Концы платка он по-бабьи завязал под подбородком.
Как и другие, Денис спрыгнул вниз, в траншею. Она была много глубже нашей. И тут, между ее высокими, обитыми дранкой стенами, Денис увидел своего второго немца. Прямо перед собой. Немец кинулся на Дениса и ударом приклада вышиб у него из рук винтовку. Денис бросился на землю и в эту секунду услышал над собой выстрел. Немец перешагнул через Дениса и побежал дальше. Видимо, он посчитал Дениса убитым. Денис поднялся, взял винтовку и пошел в другую сторону по узкому земляному коридору. Коридор делал повороты и часто пересекался другими коридорами.
Из-за угла доносились крики и выстрелы, а здесь было тихо, безлюдно. Денис присел на корточки, снял очки и принялся протирать их: они были сильно залеплены грязью и мешали смотреть. Он протянул изнеможенные ноги и в первый раз за весь день сладостно распустил мускулы. Это продолжалось минуты две, не более, но никогда в жизни он не отдыхал так полно и хорошо, как сейчас, на этом окровавленном клочке земли под стоны и взрывы из-за угла.
Поймав себя на том, что он намеренно долго протирает очки, он резко поднялся и побежал за угол. Там все было кончено. Дымился взорванный блиндаж. Бойцы вылезали из траншеи. Вместе с другими вылез наружу и Денис.
Казалось, что немцы отошли. Внезапно сбоку ударили пулеметы. Несколько бойцов пали, остальные залегли. Стрелял дзот, дотоле не замеченный. Едва кто приподнимался, как снова начинало хлестать из дзота.
Так шло время в бездействии. Темнело. В январе день короткий. Первые звезды вышли на небо. А наши все лежали. И каждый понимал, что это было гибельно для общего продвижения на участке.
Вдруг лежащие увидели фигуру: одинокий боец, согнувшись, зигзагами бежал к дзоту. Ложился иногда, вставал, бежал, снова ложился, полз, снова бежал в рост. Узнали в нем этого новобранца Черторогова, его длинные ноги в фиолетовых обмотках, очки.
Жутко было смотреть, как он бежал навстречу пулям. Но он все бежал, прикрытый легкой непрошибимой броней своего счастья. В нескольких шагах от дзота он припал к земле и пополз. Потом вскочил, трижды метнул в амбразуру гранаты и рухнул.
Дзот замолчал. Все вскочили и побежали вперед.
Денис, изорванный пулями, лежал подле зажженного им дзота. Глаза его были закрыты, но он был жив и слышал топот и крики. Сильно болело в груди. «Я еще не умер», – подумал он. Он попытался крикнуть, позвать к себе. Но у пего не хватило сил, чтобы крикнуть, а только стало еще больней в груди. Ему хотелось открыть глаза, но он боялся, что от этого усилия он умрет.
1 2 3 4 5