– Разрешите снять пиджак?
– Конечно, конечно, – дружно загудели присутствующие, как бы обрадовавшись – свой, мол, человек.
Сняв пиджак и повесив его на спинку стула, Михаил Михайлович, негромко посмеиваясь, стал объяснять свою, вроде бы излишнюю деликатность.
Рассказ свелся к эпизоду во время «застольной» репетиции, проходившей под руководством Владимира Ивановича Немировича-Данченко в фойе Художественного театра. Жара стояла удушливая – «вот как сейчас». Сидящие за столом актеры – Виктор Яковлевич Станицын, Николай Павлович Хмелев, Марк Исаакович Прудкин, Алла Константиновна Тарасова и все остальные, занятые в пьесе, изнемогали от духоты. Открытые окна облегчения не приносили.
Взмокший от жары Виктор Яковлевич Станицын взмолился, обратившись к режиссеру:
– Владимир Иванович, разрешите снять пиджаки?
– Конечно, конечно, снимайте, – сказал маститый старейшина театра, одетый, как всегда, парадно, в костюме, в белой крахмальной рубашке с галстуком.
– Владимир Иванович, а почему вы не снимаете пиджак? – спросил кто-то, увидев, что режиссер как был, так и остался при полном параде, в наглухо застегнутом пиджаке.
– А я не так воспитан, чтобы при дамах, в общественном месте раздеваться и сидеть без пиджака!..
Дружный смех и последовавшее движение на стульях свидетельствовали, что Яншин попал в цель. Подтягивались протянутые ноги, засовывались в тапочки голые пятки, принималась приличествующая моменту осанка. Даже Джинал, исподтишка кося на меня глазами (меня он относил к руководству), перестал мотать ногой и вальяжную позу сменил на угодливо-внимательную.
В этот раз Яншин много рассказывал случаев о вдохновляющих примерах беззаветного служения искусству из жизни Станиславского и Немировича-Данченко.
Известный афоризм Станиславского «театр начинается с гардероба» часто стал употребляться в нашем футбольном быту.
Вернувшись на дачу, за столом на веранде мы проговорили до петухов о театрально-футбольных делах. Платон Лесли, человек прямой и откровенный в своих суждениях (он присутствовал на встрече), выговаривал Яншину за нелицеприятную критику игры команды: «Так беспощадно нельзя, Миша! Прямо в лоб!..»
А Яншин в ответ: «Нет, именно только так и льзя! Все по головке гладим – ах, Витя, ах, Алеша, ах, Паша! А ты видел, как они сидели, когда мы вошли? А ты „нельзя, Миша“! Нет, льзя, льзя, льзя! Вспомни, как нас, молодых, Станиславский на репетициях терзал!..»
Разумеется, Яншин был далек от мысли проводить прямые сопоставления между творческим методом воспитания актера и тренировкой футболиста. Разве что обоим нужна хорошая физическая форма и творческая фантазия. Но вот отношение к делу, личная дисциплина, воспитание интеллекта, чувство ответственности за общее дело – звенья одной цепи и для театра и для футбола. Здесь нет мелочей. Это и есть «театр начинается с гардероба», футбол тоже.
Для меня в этом сомнения не было. Приобщение к миру искусства благотворно влияет на психологию спортсмена, даже если речь идет лишь о непосредственном общении с его лучшими представителями.
Вспоминается предметный урок. Приезд нашей команды в Ленинград совпал в очередной раз с гастролями там Художественного театра. Накануне игры, кажется с «Зенитом», Яншин пригласил к себе в номер посидеть. Мы жили в той же гостинице «Астории».
Со мной вместе зашли Иван Филиппов, начальник команды, и футболисты – Владимир Степанов и Георгий Глазков. Ничего предосудительного в таком визите не было: время сна еще не наступило, ничего горячительного на столе не стояло и не предполагалось: хозяин номера, звавший Николая «Станиславским в „Спартаке“, с режимом, да еще накануне матча, шуток, как говорится, позволить не мог.
В гостях у Яншина находился Всеволод Алексеевич Вербицкий, большой артист и известный спортсмен-теннисист. Когда злободневная тема из футбольной жизни была перемолота, Яншин попросил Вербицкого что-нибудь почитать. К общему удовлетворению артист согласился без долгих уговоров. «Я вам прочту четвертую главу из „Евгения Онегина“, – усаживаясь поудобнее в кресло, произнес своим баритоном, с чуть улавливаемым французским прононсом Вербицкий. И начал читать всем знакомые со школьной скамьи запомнившиеся строки. Но сколько же в них открылось новых поэтических красок, так ярко живописующих русскую природу, человеческие характеры, быт своего времени. Мы были благодарными слушателями: Всеволод Алексеевич видел это по нашим глазам, ощущал это по затаенной тишине, в которую падала музыка пушкинского стиха, услаждавшего, по-видимому, и слух самого исполнителя.
Уже было довольно поздно, когда закончившееся чтение вознаградили дружными аплодисментами, искренними и громкими.
Под вопросительным взглядом Филиппова – пора, мол, завтра играть – я стал подмигивать Степанову и Глазкову на дверь. Вдруг раздался деликатный стук. «Ну, – подумалось, – Николай наводить порядок пришел». На «войдите» Яншина неожиданно зазвучал голос, который никому другому во всем мире принадлежать не мог, голос Василия Ивановича Качалова.
«У вас читают, можно и мне послушать?» Надо знать, с каким уважением к этому несравненному артисту относились в театральном мире от самого маститого режиссера и актера до самых молодых, начинающих, чтобы понять, какое восторженное чувство охватило нас, когда Василий Иванович в пижамном костюме вошел в комнату. В руках он держал книжку.
Все засуетились, наперебой предлагая новому гостю место, Яншин с радушием хозяина, польщенного высоким посещением, усадил его, массивного, барственного, элегантного даже в домашнем одеянии, в кресло, мы об уходе и думать забыли. Василий Иванович с любезностью, никогда ему не изменявшей, лестно отозвался об исполнительском мастерстве Вербицкого – «Я слышу за стеной великолепное чтение! Аплодисменты!» – поблагодарил хозяина за любезное разрешение «развеять бессонницу в добром обществе», не забыл пожелать и нам, футболистам, успеха в завтрашнем матче – «Заранее поздравляю!» – и тут же, как мне показалось, несколько стесняясь, спросил:
– А вы не будете возражать, если я вам немного почитаю? Не устали?
«Неужели Маяковского?» – мелькнуло у меня в голове (я успел прочитать фамилию поэта на корешке книжки в руках у Василия Ивановича).
Я слышал стихи Маяковского в исполнении автора. Слышал, как их читали Владимир Яхонтов, Сергей Балашов. Не знаю почему, но мне показалось удивительным такое сочетание фамилий: Качалов и Маяковский. Барон, Карено, Штокман, Чацкий и многие другие роли, многократно виденные мною на сцене Художественного театра в исполнении Василия Ивановича, никак не связывались в моем дилетантском представлении со стихами Маяковского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70