— В футляре?
Голос Гийома звучит как-то сдавленно.
— Да, да — в том самом футляре черного дерева, который стоит на сундуке.
Я помню его: продолговатый футляр, внутри которого, на атласной подкладке, хранится японская сабля. Реликвии? Что он имеет в виду, говоря о каких-то «реликвиях»? Мне страшно даже подумать об этом.
— Элен, а ты не хочешь открыть этот футляр?
— Идиот несчастный.
— Элен всегда умела находить на редкость разумные возражения. Этот футляр, дорогой мой месье Гийом, хранит в себе память о совершенных убийствах: кисти рук, некогда принадлежавшие Микаэлю Массив, сердце Матье Гольбера, пенис Жориса Каброля…
— Жориса Каброля?
— Да: кастрировал его отнюдь не поезд… Я продолжу перечень: скальп Рено Фанстана и черные глаза Шарля-Эрика Гальяно — глаза, на сетчатке которых, возможно, все еще сохранился отпечаток искривленного в язвительной усмешке лица убийцы.
Гийом с трудом подавляет подступившую к горлу рвоту и тихо — почти шепотом — произносит:
— Замолчите!
— Вряд ли будет какой-то толк от того, что я замолчу, — возражает Тони, — ведь некоторые вещи существуют на свете, никуда от них не денешься — даже если речь идет о таком вот «подарочке». Вы никогда не замечали, что большая часть убийц имеет в своем поведении много общего с людьми, страстно увлекающимися магией? Они довольно часто изымают кусочки кожи или плоти своих жертв или уносят с собой хоть чуть-чуть пролитой ими крови.
Неужели карманным, ножом Бенуа вырезали чьи-то глаза ?
— Вы лжете; такое невозможно, — слабо протестует Гийом; он явно пребывает в полной растерянности.
— Ну почему же? Возможно. Откройте футляр — сами убедитесь.
— Да вы просто сумасшедший!
— Может быть. Откройте же его!
Тишина. Негромкий щелчок. Затем — глухое восклицание.
— Господи! Мерзость какая! Элен, все эти штуки и в самом деле — там… Чудовище! Как вы могли такое натворить? Ох, до чего же мне хотелось бы убить вас сейчас собственными руками!
— Все мы в той или иной мере склонны верить в магические обряды, правда? Верить в то, что, уничтожая кого-то другого, мы можем продлить себе жизнь, отобрав у него ее частицу; или, как древняя богиня Изида, верить в то, что, собрав кусочки человеческих тел, можно воссоздать утраченное нами любимое существо…
Опять Изида!
— Это глупо! — обрывает его Элен.
— Вот как? Но даже если и глупо, это еще не значит, что подобных вещей не существует. Ритуал, с помощью которого можно добиться воскрешения любимого существа, подробно описан в «Пособии по сатанизму» Льюиса Ф. Гордона — вполне достойном уважения опусе, который можно найти в любой приличной библиотеке. Хотя, на самом деле, мало кто воспринимает эту книгу всерьез, разве что какая-нибудь жалкая кучка психически больных людей.
К чему он клонит? Хочет как-то оправдать себя?
«Лагиолъ», которым так гордился Бенуа, вонзающийся в орбиты глаз маленького личика с посиневшими губами…
В действительности применение колдовских обрядов нередко имеет одно преимущество: это удобный способ скрыть подлинные мотивы, движущие существом, к ним прибегающим. Так, желание женщины приворожить своего возлюбленного есть не что иное как скрытое стремление к синкретичному разрушению и деспотизму, замаскированное под желание любить. Сам процесс колдовского обряда направлен исключительно на успешное достижение поставленной цели. И, поскольку характер он носит сугубо эгоистический, страдание другого — то бишь просто-напросто инструмента достижения цели — ему абсолютно безразлично. Почти так же ведут себя, как правило, так называемые «серийные» убийцы: для них другой человек — не более чем объект для достижения цели.
Избавь нас от этой лекции. И вообще: как он может спокойнейшим образом рассуждать в такой-то ситуации? Идиотский вопрос: как сумасшедший может быть сумасшедшим? Не слышно больше ни Гийома, ни Элен — ни один из них и слова не вымолвил; должно быть, совсем обалдели от его речей.
— И кто может сказать, где в действиях серийного убийцы пролегает граница между простым неосознанным стремлением пролить чужую кровь и магией — желанием восстановить утраченную им вселенную?
Давай, давай — говори дальше: теперь уже я куда лучше представляю себе, где ты: совсем рядом со мной — так что, подняв руку, я, наверное, смогу всадить тебе нож в бедро, и… да: он потеряет равновесие и даже если начнет стрелять, все равно это наш единственный шанс на спасение…
— В конечном счете, моя теория сводится к тому, что серийный убийца, сам того не понимая, всегда действует, как колдун; но в данном случае это не главное.
Считаю до трех и…
Раз, два, три.
Лезвие ножа легко, как в масло, входит в человеческую плоть; лицо мне обдает какими-то горячими брызгами; с криком, в котором звучит не только боль, но и безграничное удивление, Тони-Иссэр падает; одновременно раздается выстрел. Топот бегущих ног.
— Спокойно, не дергаться! — решительно произносит Элен.
Из чего я делаю вывод, что ей удалось-таки завладеть оружием; уфф!
— Ну зачем вы это сделали, Элиза? — где-то совсем рядом со мной тихо произносит Тони.
Я представляю себе, как он, оправившись от боли, лежит на полу, зажимая руками рану.
Зачем я это сделала? Да просто чтобы не сдохнуть в этом, насквозь провонявшем безумием и смертью жилище — вот зачем!
— Жан, свяжите-ка ему руки за спиной его же галстуком, — спокойно говорит Элен.
Гийом повинуется. Я сижу в своем кресле, по-прежнему сжимая нож в руке.
— Отдайте мне эту штуковину, Элиза, а то еще пораните кого-нибудь ненароком, — произносит Элен, хватаясь за рукоятку ножа.
Но у меня нет ни малейшего желания расставаться с ним, и я еще крепче сжимаю пальцы: мне нравится это ощущение — нож, зажатый в руке.
— Ну что же вы, Элиза; это выглядит уже почти смешно.
— Не отдавайте его, — изменившимся от боли голосом говорит Тони.
Определенно: более чокнутого психа на всем свете не сыщешь.
Я замираю в нерешительности. Он тихо шепчет:
— Элиза, вы помните, что я рассказывал вам по поводу сходства тайн с игрушками-головоломками?
Да что он ко мне прицепился со своими загадками?
— Виржини не знала, что я — ее отец.
Ну и что это меняет?
Это меняет все. Виржини ни за что не стала бы защищать совершенно незнакомого ей человека… В памяти у меня вдруг всплывает детский голосок — совсем недавняя фраза: «Папа весь изранен». Значит, Тони не лжет и, следовательно… как же я могла оказаться до такой степени глупой!
Я резко поднимаю руку, намереваясь защититься, но — слишком поздно: рукоятка пистолета резко обрушивается на мою голову, а голос Элен — как всегда, очень любезный — произносит:
— Ну и долго же до вас все доходит!
Оглушенная внезапным ударом, я выпускаю нож из руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80