А что значит “соблазнять”, патро? Что делают красивые женщины? Красивые женщины – вроде бабушки?
– Конечно, бабушка красивая женщина.
К счастью, мысли мальчика уже умчались вперед.
– А почему бабушка не живет в Палассо? Почему она уехала к своим родным? Значит, она их любит больше, чем меня. – Бальтран обиженно выставил вперед нижнюю губу, но потом лукаво улыбнулся – ведь он знал, что бабушка Ведра души в нем не чает, а также в его маленькой сестре Мечеллите.
"Она точно так же и во мне души не чаяла”. Алехандро улыбнулся. Впрочем, жить с Сааведрой, так же как быть ее сыном, совсем не просто. Она будто пламя, на которое слетаются все на свете мотыльки, а он был всего лишь одним из таких мотыльков. Она, конечно, обожала его, но считала, что он должен быть лучшим во всем.
– Ее семья в ней нуждается, нинио. Как только я женился на твоей матери, она оставила нас.
Алехандро не сомневался, что сейчас Сааведра железной рукой управляет семейством Грихальва, как в прежние времена Эдоардом. Еще меньше он сомневался, что она беззаветно любит его. И тем не менее иногда задумывался: каково это иметь самую обычную мать?
Они обошли еще несколько групп посетителей, собравшихся возле “Договоров” и “Бракосочетаний”. Богатые путешественники из других стран, к счастью, не узнавали ни Бальтрана, ни его самого. Алехандро с удовольствием разглядывал коллекцию. Около половины картин перекочевало в здание, где раньше собирались ассамблеи, а для Парламента рядом построили новое. И теперь, к несказанному удовольствию Алехандро, в Галиерру приходило совсем немного посетителей. Самая монументальная и знаменитая картина переехала в новую Галиерру – Насионайа, но ему больше нравилось то, что осталось здесь, самые личные и тонкие портреты – наследство Грихальва.
А он сам – дитя двух семейств, человек, в жилах которого одновременно течет кровь до'Веррада и Грихальва, – взошел на трон Тайра-Вирте. Но ирония заключается в том, что он был первым.
И будет последним.
– Подожди, Бальтран!
Но Бальтран уже убежал далеко вперед. Истинный сын Терессы, умный, любознательный. Алехандро не знал, кто настоящий отец Бальтрана. Он никогда не задавал этого вопроса, доверившись здравому смыслу жены, которая должна была выбрать достойного человека из благородной семьи, к тому же умеющего держать язык за зубами.
Он согласился на брак, считая, что ему повезло. Ему нравилась невеста, и она тоже относилась к нему с душой. Тересса, названная в честь своей бабушки, старшей дочери Арриго и Мечеллы, выросла в довольно необычном доме. Она получила превосходное классическое образование, а ее отец, явно немного тронутый (как теперь принято говорить), наприглашал в свой Палассо кучу ученых для проведения там самых разнообразных опытов.
Когда Сааведра откровенно рассказала о проблеме Алехандро его невесте, Тересса восприняла ее слова совершенно спокойно. Иногда Алехандро казалось, что она рассматривает его как необычный экземпляр, загадка которого еще не решена. На самом деле Тересса больше всего на свете любила встречаться с его тиа Беатрис, занимавшей теперь пост Премиа Санкты. Она постоянно появлялась в своем белом священном одеянии, перепачканном землей и травой, с мягкой улыбкой на лице и бесконечными разговорами о проклятом горохе и тайном языке древних тза'абских мистиков.
– Патро! Патро! – Тишину Галиерры разорвал тоненький голосок Бальтрана, убежавшего в самый конец зала. – Они забрали портрет бабушки!
Алехандро вздохнул и поспешил к сыну, пройдя мимо большой ниши с окнами, выходящими в парк, и не обратив особого внимания на группу людей, устроившихся перед выставленной там картиной.
– Нинио, ты должен научиться следить за своим голосом! – Он остановился рядом с мальчиком.
– Грандтио Рохарио не следит за своим голосом. Он ревет, как дикий зверь.
– Когда тебе пятьдесят три года и ты в течение тридцати лет являешься членом Парламента, то имеешь полное право рычать, как дикий зверь. Что случилось?
– Портрет бабушки исчез.
– Да. Мы решили, что его следует повесить в Галиерре Насионайа.
– Но почему, патро? Почему не тот, другой? Того человека даже не видно, только спина да уродливая комната. Мне гораздо больше нравится красивое лицо бабушки.
Алехандро поднял глаза на картину, известную под названием “Зеркало истины”. Он знал ее историю наизусть. Но когда Алехандро смотрел на лицо в зеркале, которое не имело ничего общего с лицом человека, стоящего спиной к зрителю, ему каждый раз становилось не по себе. Эта картина открывала так много тайн – рассказывала о его предках, о сути Дара рода Грихальва, о его, Алехандро, происхождении. И о том, кто же он такой.
– Патро, почему в зеркале другое лицо?
– Потому что истинная душа этого человека имела лицо, отличавшееся от того, что видели люди.
Бальтран с опаской разглядывал картину.
– Эйха. Ненавижу картины. Грандтиа Элейна утверждает, что можно прочесть то, что они нам говорят, все эти “Договоры” и другие документы, – нужно только знать язык, на котором они созданы. А почему бы просто не записать их? Разве так не легче? Патро! – Его мысли снова перескочили на другой предмет. – А мы установим в Палассо светофор? Маэссо Освальдо говорит, что при помощи сигнальных флажков новости из Ауге-Гхийаса смогут добраться до Мейа-Суэрты за двенадцать часов!
"Новости могут путешествовать со скоростью речи, если иллюстраторы Грихальва используют свои зачарованные картины, написанные красками, смешанными с кровью”.
Однако Алехандро не сказал этого вслух. Да, конечно, до'Веррада знали, екклезия знала, и Грихальва знали тоже; даже Парламенту все было известно. Только больше никто не верил. Им нужны сигнальные флажки. Гораздо более надежные. И абсолютно научные.
– Идем, Бальтран. Думаю, на сегодня достаточно.
Мальчишку словно ветром сдуло. Алехандро не стал тратить силы и пытаться его остановить. Вместо этого он довольно долго стоял и смотрел на портрет Сарио Грихальвы. На самом деле никакой это был не портрет. Сам Сарио Грихальва, величайший из иллюстраторов, который понес наказание за свои преступления, теперь находится в плену картины, написанной его кузиной, Сааведрой, обладавшей Даром.
Сааведра прожила хорошую жизнь. Из детей, дарованных ей судьбой в ее коротком и вполне благополучном браке с Эдоардом, только один был мальчиком, он умер в детстве. Трое дочерей уже стали взрослыми, вышли замуж. Иногда Алехандро думал о том, что сталось бы с ним, если б Сааведра не оказалась пленницей Сарио. Незаконнорожденный сын Алехандро I, он вырос бы в Палассо Грихальва. И с той самой минуты как смог бы удержать в руке мелок, он бы дышал и жил только живописью, мечтал только о живописи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
– Конечно, бабушка красивая женщина.
К счастью, мысли мальчика уже умчались вперед.
– А почему бабушка не живет в Палассо? Почему она уехала к своим родным? Значит, она их любит больше, чем меня. – Бальтран обиженно выставил вперед нижнюю губу, но потом лукаво улыбнулся – ведь он знал, что бабушка Ведра души в нем не чает, а также в его маленькой сестре Мечеллите.
"Она точно так же и во мне души не чаяла”. Алехандро улыбнулся. Впрочем, жить с Сааведрой, так же как быть ее сыном, совсем не просто. Она будто пламя, на которое слетаются все на свете мотыльки, а он был всего лишь одним из таких мотыльков. Она, конечно, обожала его, но считала, что он должен быть лучшим во всем.
– Ее семья в ней нуждается, нинио. Как только я женился на твоей матери, она оставила нас.
Алехандро не сомневался, что сейчас Сааведра железной рукой управляет семейством Грихальва, как в прежние времена Эдоардом. Еще меньше он сомневался, что она беззаветно любит его. И тем не менее иногда задумывался: каково это иметь самую обычную мать?
Они обошли еще несколько групп посетителей, собравшихся возле “Договоров” и “Бракосочетаний”. Богатые путешественники из других стран, к счастью, не узнавали ни Бальтрана, ни его самого. Алехандро с удовольствием разглядывал коллекцию. Около половины картин перекочевало в здание, где раньше собирались ассамблеи, а для Парламента рядом построили новое. И теперь, к несказанному удовольствию Алехандро, в Галиерру приходило совсем немного посетителей. Самая монументальная и знаменитая картина переехала в новую Галиерру – Насионайа, но ему больше нравилось то, что осталось здесь, самые личные и тонкие портреты – наследство Грихальва.
А он сам – дитя двух семейств, человек, в жилах которого одновременно течет кровь до'Веррада и Грихальва, – взошел на трон Тайра-Вирте. Но ирония заключается в том, что он был первым.
И будет последним.
– Подожди, Бальтран!
Но Бальтран уже убежал далеко вперед. Истинный сын Терессы, умный, любознательный. Алехандро не знал, кто настоящий отец Бальтрана. Он никогда не задавал этого вопроса, доверившись здравому смыслу жены, которая должна была выбрать достойного человека из благородной семьи, к тому же умеющего держать язык за зубами.
Он согласился на брак, считая, что ему повезло. Ему нравилась невеста, и она тоже относилась к нему с душой. Тересса, названная в честь своей бабушки, старшей дочери Арриго и Мечеллы, выросла в довольно необычном доме. Она получила превосходное классическое образование, а ее отец, явно немного тронутый (как теперь принято говорить), наприглашал в свой Палассо кучу ученых для проведения там самых разнообразных опытов.
Когда Сааведра откровенно рассказала о проблеме Алехандро его невесте, Тересса восприняла ее слова совершенно спокойно. Иногда Алехандро казалось, что она рассматривает его как необычный экземпляр, загадка которого еще не решена. На самом деле Тересса больше всего на свете любила встречаться с его тиа Беатрис, занимавшей теперь пост Премиа Санкты. Она постоянно появлялась в своем белом священном одеянии, перепачканном землей и травой, с мягкой улыбкой на лице и бесконечными разговорами о проклятом горохе и тайном языке древних тза'абских мистиков.
– Патро! Патро! – Тишину Галиерры разорвал тоненький голосок Бальтрана, убежавшего в самый конец зала. – Они забрали портрет бабушки!
Алехандро вздохнул и поспешил к сыну, пройдя мимо большой ниши с окнами, выходящими в парк, и не обратив особого внимания на группу людей, устроившихся перед выставленной там картиной.
– Нинио, ты должен научиться следить за своим голосом! – Он остановился рядом с мальчиком.
– Грандтио Рохарио не следит за своим голосом. Он ревет, как дикий зверь.
– Когда тебе пятьдесят три года и ты в течение тридцати лет являешься членом Парламента, то имеешь полное право рычать, как дикий зверь. Что случилось?
– Портрет бабушки исчез.
– Да. Мы решили, что его следует повесить в Галиерре Насионайа.
– Но почему, патро? Почему не тот, другой? Того человека даже не видно, только спина да уродливая комната. Мне гораздо больше нравится красивое лицо бабушки.
Алехандро поднял глаза на картину, известную под названием “Зеркало истины”. Он знал ее историю наизусть. Но когда Алехандро смотрел на лицо в зеркале, которое не имело ничего общего с лицом человека, стоящего спиной к зрителю, ему каждый раз становилось не по себе. Эта картина открывала так много тайн – рассказывала о его предках, о сути Дара рода Грихальва, о его, Алехандро, происхождении. И о том, кто же он такой.
– Патро, почему в зеркале другое лицо?
– Потому что истинная душа этого человека имела лицо, отличавшееся от того, что видели люди.
Бальтран с опаской разглядывал картину.
– Эйха. Ненавижу картины. Грандтиа Элейна утверждает, что можно прочесть то, что они нам говорят, все эти “Договоры” и другие документы, – нужно только знать язык, на котором они созданы. А почему бы просто не записать их? Разве так не легче? Патро! – Его мысли снова перескочили на другой предмет. – А мы установим в Палассо светофор? Маэссо Освальдо говорит, что при помощи сигнальных флажков новости из Ауге-Гхийаса смогут добраться до Мейа-Суэрты за двенадцать часов!
"Новости могут путешествовать со скоростью речи, если иллюстраторы Грихальва используют свои зачарованные картины, написанные красками, смешанными с кровью”.
Однако Алехандро не сказал этого вслух. Да, конечно, до'Веррада знали, екклезия знала, и Грихальва знали тоже; даже Парламенту все было известно. Только больше никто не верил. Им нужны сигнальные флажки. Гораздо более надежные. И абсолютно научные.
– Идем, Бальтран. Думаю, на сегодня достаточно.
Мальчишку словно ветром сдуло. Алехандро не стал тратить силы и пытаться его остановить. Вместо этого он довольно долго стоял и смотрел на портрет Сарио Грихальвы. На самом деле никакой это был не портрет. Сам Сарио Грихальва, величайший из иллюстраторов, который понес наказание за свои преступления, теперь находится в плену картины, написанной его кузиной, Сааведрой, обладавшей Даром.
Сааведра прожила хорошую жизнь. Из детей, дарованных ей судьбой в ее коротком и вполне благополучном браке с Эдоардом, только один был мальчиком, он умер в детстве. Трое дочерей уже стали взрослыми, вышли замуж. Иногда Алехандро думал о том, что сталось бы с ним, если б Сааведра не оказалась пленницей Сарио. Незаконнорожденный сын Алехандро I, он вырос бы в Палассо Грихальва. И с той самой минуты как смог бы удержать в руке мелок, он бы дышал и жил только живописью, мечтал только о живописи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99