Перспективы крайне безрадостны. Он обводит скорбным взглядом и мисс Карто, и мерцающий язычок огня, и все эти дурацкие принадлежности, пережитки военного времени. Нет, он совершенно не в состоянии понять, что их сюда приводит. Мало им мрачного будущего, так они еще тянут за собой прошлое.
Жизнерадостно напевая себе под нос рождественский гимн, возвратилась мисс Пальмерстон с рюмкой.
– Только, пожалуйста, самую малость, – соглашается мистер Эккерли. – Это слишком много…
Глядя, как Пальчик наливает вино, он вдруг спохватывается, что ведь явился с дарами. И, испустив страдальческий вздох, опасливо, будто Бомбу, вручает Картошке бутылку.
– Мой традиционный скромный подарок вам обеим. – Это звучит в его устах как вступительные аккорды похоронного марша. – Советую выпить не откладывая. Если хотите знать мое мнение, у нас почти не осталось времени.
Пальчик закрывает дверь убежища, а Картошка нетерпеливо срывает бумажную обертку, словно ей подарили новую шляпку.
– Наше любимое виски! Вот добрая душа! – восклицает она. – Большое, большое спасибо. Дайте поцелую.
При вялом сопротивлении мистера Эккерли Картошка чмокает его в одну щеку, а Пальчик, следом за ней, – в другую.
– Как мило. Какая щедрость! – говорит Картошка. – Ну, за здоровье всех! И за Рождество! Желаю всем счастья на будущее.
– Видит Бог, оно нам очень понадобится, – вздыхает мистер Эккерли. – А впрочем, нет, ведь его не будет.
– Чего не будет? Будущего? – переспрашивает Картошка. – Ну что за глупости.
– В сороковом году тоже все так говорили, – подхватывает Пальчик, – и действительно, уж какие были мрачные времена…
– Э, нет, сейчас совсем другое дело, – качает головой мистер Эккерли. – Совсем, совсем другое.
Картошка опять рассмеялась, как валторна на басах, и протянула пустую рюмку:
– Еще самую капельку, пожалуйста, Пальчик. Мне необходимо подкрепить силы.
– Как и всем нам, – говорит мистер Эккерли. – Я потому и сказал, что советую выпить не откладывая. Осталось мало времени. Это яснее ясного.
– Я – за, – провозглашает Картошка. – А ты что скажешь, Пальчик? У меня как раз подходящее настроение.
– Ты же меня знаешь, – отвечает Пальчик. – За мной дело не станет. Тем более насчет «известно чего». Рождество как-никак.
В убежище опять раздался радостный, беззаботный смех на два голоса, еще глубже повергая мистера Эккерли в беспросветную печаль. Ну чему тут, скажите на милость, смеяться? Над людьми навис страшный черный коготь вечной погибели, а эти только и знают, что покатываются со смеху. Точно две школьницы дурачатся.
– Ну что, почнем бутылку? – не терпится Картошке. – Возражений нет?
И, допив третью рюмку, протягивает ее Пальчику, призывая мистера Эккерли последовать ее примеру. Пальчик не заставляет себя ждать и разливает виски.
– Да, кстати, – говорит она. – Напомните мне, когда будете уходить. У нас тоже есть для вас рождественский подарок. Маринованная тыква – ну просто объедение!
Маринованная тыква! Изумленный мистер Эккерли прямо онемел. Они намариновали тыкву! Милосердное небо! Ведь это все равно как во время ужасного, разрушительного землетрясения сидеть и вдевать нитку в игольное ушко. Или заряжать мышеловку на склоне извергающегося Везувия.
Частично придя наконец в себя после такой чудовищной несообразности, он стал подниматься.
– Если вы не возражаете, я, пожалуй, пойду.
– Э, нет, – отвечает ему Картошка. – Сначала выпейте виски. Как-никак идея ваша.
– Да, нельзя быть таким непоследовательным, – поддакивает Пальчик.
– Но мне в самом деле пора. Уже темно, а у меня еще столько…
– Темно? – удивляется Картошка. – Господи, да вы что, боитесь?
– Нет, нет. Я совершенно ничего не боюсь.
– Выпейте виски, прошу вас, – говорит ему Пальчик. Она сидит, понемножку прихлебывает из рюмочки, вся розово пламенея в свете свечи, и то и дело облизывается, как взволнованная собачка. – Вкусно необыкновенно.
– Я бы предпочел не смешивать, если можно, – уклоняется мистер Эккерли. – Я это плохо переношу.
– Поешьте вот кекса с сыром, – советует Картошка. – Кекс с сыром – превосходная закуска.
Мистер Эккерли отверг тошнотворную мысль о кексе с сыром и, покорившись, обреченно садится на место.
– Мы один раз напились совсем допьяну, помнишь, Картоша? – говорит Пальчик.
– Да, славно.
И так же славно, привольно раскатывается опять в убежище их дружный смех, повергая мистера Эккерли в совершенное недоумение.
– А когда проспались, смотрим, кинотеатра «Ритц» как не бывало, – вспоминает Картошка. – И одной стороны улицы Кромвеля, и всей фабрики Джонсона тоже как не бывало. И баптистской церкви. И железнодорожной станции. А мы даже и не слышали ничего. Верно, звезды нас в ту ночь хранили.
Мистеру Эккерли не приходит в голову ничего путного, что можно было бы сказать по поводу этого случая, рассказанного как эпизод из забавной рождественской пантомимы. В бомбоубежище снова звучит смех.
– Что я слышу? – вдруг встрепенулась Пальчик. – По-моему, это оркестр.
Все трое замолчали и прислушались. Пальчик открыла дверь, высунулась и замерла, как сеттер на стойке.
– Вызвездило, – докладывает она. – И да, это оркестр.
– Не закрывай дверь, – просит Картошка. – Мне нравится, когда слышно издалека.
При открытой двери в убежище холодно. По ступням мистера Эккерли и вверх до колен чувствительно тянет сквозняком. Не хватает только теперь простудиться насмерть. Чего проще.
– Играли «Шагайте с нами, воины Христовы», – говорит Пальчик. – А теперь перестали.
– Значит, идут сюда, – умозаключает Картошка. – Теперь, Пальчик, тебе, по-моему, как раз время сходить за подарками.
– Да-да, конечно. А сколько им дать? Пять шиллингов?
– Дай десять. Как-никак Рождество только раз в году.
Пальчик рысцой припустилась через темный сад, а Картошка осталась уютно и благодушно попивать виски в обще, стве мистера Эккерли, совсем сникшего под воздействием черных паров. Больше Рождества уже никогда не будет думает он. И нечего строить иллюзии. Нынешнее Рождест. во – последнее. Он уже собрался было поделиться с Кар. тошкой этой скорбной мыслью, но тут с улицы донеслись медные звоны духового оркестра: «Тихой полуночью в небе зажглась…» Картошка заслушалась, прихлебывая виски. Недолго ей осталось слушать рождественские песни, хочет внушить ей отчаявшийся мистер Эккерли. Но Картошка решительно не знает и не желает знать, о чем он толкует. От вина и виски ее благодушие неожиданно сменилось игривым весельем. Она начинает басовито хихикать.
– Не понимаю, как вы можете потешаться в самый зловещий, критический момент человеческой истории? – сердится мистер Эккерли. – Это ужасно. Вы проявляете бессердечие. И искушаете судьбу.
1 2 3 4
Жизнерадостно напевая себе под нос рождественский гимн, возвратилась мисс Пальмерстон с рюмкой.
– Только, пожалуйста, самую малость, – соглашается мистер Эккерли. – Это слишком много…
Глядя, как Пальчик наливает вино, он вдруг спохватывается, что ведь явился с дарами. И, испустив страдальческий вздох, опасливо, будто Бомбу, вручает Картошке бутылку.
– Мой традиционный скромный подарок вам обеим. – Это звучит в его устах как вступительные аккорды похоронного марша. – Советую выпить не откладывая. Если хотите знать мое мнение, у нас почти не осталось времени.
Пальчик закрывает дверь убежища, а Картошка нетерпеливо срывает бумажную обертку, словно ей подарили новую шляпку.
– Наше любимое виски! Вот добрая душа! – восклицает она. – Большое, большое спасибо. Дайте поцелую.
При вялом сопротивлении мистера Эккерли Картошка чмокает его в одну щеку, а Пальчик, следом за ней, – в другую.
– Как мило. Какая щедрость! – говорит Картошка. – Ну, за здоровье всех! И за Рождество! Желаю всем счастья на будущее.
– Видит Бог, оно нам очень понадобится, – вздыхает мистер Эккерли. – А впрочем, нет, ведь его не будет.
– Чего не будет? Будущего? – переспрашивает Картошка. – Ну что за глупости.
– В сороковом году тоже все так говорили, – подхватывает Пальчик, – и действительно, уж какие были мрачные времена…
– Э, нет, сейчас совсем другое дело, – качает головой мистер Эккерли. – Совсем, совсем другое.
Картошка опять рассмеялась, как валторна на басах, и протянула пустую рюмку:
– Еще самую капельку, пожалуйста, Пальчик. Мне необходимо подкрепить силы.
– Как и всем нам, – говорит мистер Эккерли. – Я потому и сказал, что советую выпить не откладывая. Осталось мало времени. Это яснее ясного.
– Я – за, – провозглашает Картошка. – А ты что скажешь, Пальчик? У меня как раз подходящее настроение.
– Ты же меня знаешь, – отвечает Пальчик. – За мной дело не станет. Тем более насчет «известно чего». Рождество как-никак.
В убежище опять раздался радостный, беззаботный смех на два голоса, еще глубже повергая мистера Эккерли в беспросветную печаль. Ну чему тут, скажите на милость, смеяться? Над людьми навис страшный черный коготь вечной погибели, а эти только и знают, что покатываются со смеху. Точно две школьницы дурачатся.
– Ну что, почнем бутылку? – не терпится Картошке. – Возражений нет?
И, допив третью рюмку, протягивает ее Пальчику, призывая мистера Эккерли последовать ее примеру. Пальчик не заставляет себя ждать и разливает виски.
– Да, кстати, – говорит она. – Напомните мне, когда будете уходить. У нас тоже есть для вас рождественский подарок. Маринованная тыква – ну просто объедение!
Маринованная тыква! Изумленный мистер Эккерли прямо онемел. Они намариновали тыкву! Милосердное небо! Ведь это все равно как во время ужасного, разрушительного землетрясения сидеть и вдевать нитку в игольное ушко. Или заряжать мышеловку на склоне извергающегося Везувия.
Частично придя наконец в себя после такой чудовищной несообразности, он стал подниматься.
– Если вы не возражаете, я, пожалуй, пойду.
– Э, нет, – отвечает ему Картошка. – Сначала выпейте виски. Как-никак идея ваша.
– Да, нельзя быть таким непоследовательным, – поддакивает Пальчик.
– Но мне в самом деле пора. Уже темно, а у меня еще столько…
– Темно? – удивляется Картошка. – Господи, да вы что, боитесь?
– Нет, нет. Я совершенно ничего не боюсь.
– Выпейте виски, прошу вас, – говорит ему Пальчик. Она сидит, понемножку прихлебывает из рюмочки, вся розово пламенея в свете свечи, и то и дело облизывается, как взволнованная собачка. – Вкусно необыкновенно.
– Я бы предпочел не смешивать, если можно, – уклоняется мистер Эккерли. – Я это плохо переношу.
– Поешьте вот кекса с сыром, – советует Картошка. – Кекс с сыром – превосходная закуска.
Мистер Эккерли отверг тошнотворную мысль о кексе с сыром и, покорившись, обреченно садится на место.
– Мы один раз напились совсем допьяну, помнишь, Картоша? – говорит Пальчик.
– Да, славно.
И так же славно, привольно раскатывается опять в убежище их дружный смех, повергая мистера Эккерли в совершенное недоумение.
– А когда проспались, смотрим, кинотеатра «Ритц» как не бывало, – вспоминает Картошка. – И одной стороны улицы Кромвеля, и всей фабрики Джонсона тоже как не бывало. И баптистской церкви. И железнодорожной станции. А мы даже и не слышали ничего. Верно, звезды нас в ту ночь хранили.
Мистеру Эккерли не приходит в голову ничего путного, что можно было бы сказать по поводу этого случая, рассказанного как эпизод из забавной рождественской пантомимы. В бомбоубежище снова звучит смех.
– Что я слышу? – вдруг встрепенулась Пальчик. – По-моему, это оркестр.
Все трое замолчали и прислушались. Пальчик открыла дверь, высунулась и замерла, как сеттер на стойке.
– Вызвездило, – докладывает она. – И да, это оркестр.
– Не закрывай дверь, – просит Картошка. – Мне нравится, когда слышно издалека.
При открытой двери в убежище холодно. По ступням мистера Эккерли и вверх до колен чувствительно тянет сквозняком. Не хватает только теперь простудиться насмерть. Чего проще.
– Играли «Шагайте с нами, воины Христовы», – говорит Пальчик. – А теперь перестали.
– Значит, идут сюда, – умозаключает Картошка. – Теперь, Пальчик, тебе, по-моему, как раз время сходить за подарками.
– Да-да, конечно. А сколько им дать? Пять шиллингов?
– Дай десять. Как-никак Рождество только раз в году.
Пальчик рысцой припустилась через темный сад, а Картошка осталась уютно и благодушно попивать виски в обще, стве мистера Эккерли, совсем сникшего под воздействием черных паров. Больше Рождества уже никогда не будет думает он. И нечего строить иллюзии. Нынешнее Рождест. во – последнее. Он уже собрался было поделиться с Кар. тошкой этой скорбной мыслью, но тут с улицы донеслись медные звоны духового оркестра: «Тихой полуночью в небе зажглась…» Картошка заслушалась, прихлебывая виски. Недолго ей осталось слушать рождественские песни, хочет внушить ей отчаявшийся мистер Эккерли. Но Картошка решительно не знает и не желает знать, о чем он толкует. От вина и виски ее благодушие неожиданно сменилось игривым весельем. Она начинает басовито хихикать.
– Не понимаю, как вы можете потешаться в самый зловещий, критический момент человеческой истории? – сердится мистер Эккерли. – Это ужасно. Вы проявляете бессердечие. И искушаете судьбу.
1 2 3 4