Октябрь вышел в люди в глубинке. До Москвы дорвался на старости лет. Но и теперь часто ездил в командировку в родное сибирское захолустье.
Гогу Фомичихи звали только на чай, а Октябрю сдали комнату, пока устроится сам. Сам он пока, правда, устраивал неизвестно чьи дела: посредничал в дележке бодайбинского золота между центром и старателями. На чью мельницу лил Октябрь Георгич воду, не поймешь. Фомичихи надеялись, что работает он на правительство. Москва и Кремль, как полагали они, важней денег.
В душевные отношения хозяйки с Октябрем не вступали. Провинциален был Бодайбо до неприличия. Как деревенщина, он и на «баб» смотрел презрительно, и строил глазки девицам.
Только что Октябрь уехал в командировку в Бодайбо.
– Слава Богу, – сказала Косте Лидия Михайловна, – полетел на свое золото, до августа поживем в свое удовольствие.
Костя понимал Фомичих: Гога, псих, и тот более свой, чем технолог-сибиряк. Эти простаки – темные лошадки. А если кофту увел Бодайбо, то и черт с ней.
– Считайте, легко отделались, – сказал Костя. – В Москве сейчас один тип прет брильянты. Пугнул пушкой, взял и пошел.
– У нас взять нечего, – сказала Лидия. – Всё продали давным-давно. А какие были вещи, Костенька! Самое ценное забрал Потехин. Мебель из Павловского дворца, на задниках инвентарные номера с ятями, а какие чашечки с блюдечками! А помнишь серый сервиз?
– Веджвутский базальт, – неохотно объяснила Маняша.
– Столовое серебро, Костик, семьдесят два предмета. Держали Маняше в приданое.
– Мама, перестань, – сказала Маняша.
– Надо же – Потехин купил! Маняшин одноклассник, ублюдок ихней школьной технички, она приходила к нам мыть полы, а Маняшка обижала его. Говорила ему: «Ты – сын уборщицы». Я говорю: «Маняшенька, нельзя так говорить, у нас любой труд в почете».
– Да, – сказала Маняша, – бывало, если что возьму у него из рук, потом руки вытираю.
– А в десятом он строил Маняшеньке глазки. Хулиган.
– Мам, черт с ним.
– Бандит он, вот он кто. Разбогател в первые пятнадцать минут после перестройки. Купил все квартиры на этаже. Один там на целой площадке. А был сопливый, жил с мамашей у Поскребышевых в углу. А теперь я ему кланяйся. Негодяй. Ходит, не смотрит.
Лидия пошла в шкафчик, достала скляночку, накапала, выпила. Запахло ликером.
У Маняши заблестели глаза.
– Сегодня Потехинша въезжала во двор, чечмечка…
– Чеченка, – буркнула дочь.
– А я что сказала? Въезжала в этом своем «кадиллаке», окатила Маняшеньку, Маняшка пришла – ноги в грязи, волосы в грязи, все платье заляпано. Плакала. Даже перед Вилей стыдно. Стоял, смеялся. «Гы-ы-ы, г-ы-ы», – Лида забылась и с удовольствием, очень похоже передразнила юродивого. Чуть было сама не пустила слюну. – Сволочи.
– Ничего, – сказал Костя. – Зато Фантомас не придет.
– Да, Костенька, не придет, только жить не хочется. Люди смеются.
– Пусть смеются. Лишь бы жалели. А вас жалеют. А жалеют, значит, любят.
– Правда, мам, – Маняша высморкалась. – Не ты одна. Всюду упадок.
– Всюду смерть, – грустно поправила Лидия Михайловна. – Умирают потихоньку все наши.
Костя пошел к себе, позвонил. За дверью тихо.
Костя открыл своим ключом, побежал в бабкину комнату. Бабка лежала на полу и косилась на внука.
– Живая?
– Ывая, – сказала бабка, еле ворочая языком. – Упаа.
– Упала, упала. Всюду упадок, – сказал Костя. «Но все-таки не смерть», – додумал он с облегченьем.
5
ЗНАЙ НАШИХ
У Костиной бабушки Клавдии Петровны был микроинсульт.
Врач прописал на неделю медсестру и курс уколов.
«Приглядывайте за ней», – сказал он Касаткину.
Костя приглядывал утром и вечером, застирывал простыни и белье.
К старикам Порфирьевой и Брюханову ходила нянька тетя Паня. Костя спросил у нее, не возьмет ли она третью подопечную.
Уборка и стирка были тети-Паниным призваньем. Паня, как енот-полоскун, не чистить что-нибудь не могла. Всю жизнь она мыла полы в знаменитых местах – «Метрополе», Ленинке, Третьяковке. В лучшие годы она убирала в Кремле. «У Сталина с Молотовым, – рассказывала тетя Паня, – чисто, у Ворошилова с Микояном грязно и крошки, у Лаврентий Палыча в урнах бамажки, писульки, рваные».
Теперь тетя Паня доживала век, моя полы в Оружейной Палате.
«Оружейка мене дасть, плюс еще пенсия, – сказала она Косте, – плюс эти доходяги. Вот и хлеб. А всех денег не заработаешь. И так две старые задницы никак не намою. Не могу, Кистинтин».
Костя несколько дней сидел дома, насидел бессонницу, но тут пришла Маняша, сказала, что поможет.
От отчаянья Костя предложил Маше деньги. В нормальном виде он не заикнулся бы. Во-первых, интеллигентка, во-вторых, дочь генерала КГБ. Но Маняша, к счастью, согласилась.
В понедельник Касаткин с легким сердцем полетел в редакцию.
Кагэбэшная дочь,
Не ходи гулять в ночь,
Ты приди мне помочь,
Бабке кашку толочь,
И ступай себе прочь,
Кагэбэшная дочь,
радостно-цинично напевал кагэбэшный сын Костя по дороге.
В редакции, однако, Касаткин приуныл.
Ни сенсаций, ни даже новостей не было. Лето, затишье. Один Фантомас, да и тот грабит одинаково. Писать о нем стало неинтересно.
– Пачему нэ интересна? – спросил Блавазик.
– Факты одни и те же, – уныло сказал Костя.
– Зачем факты? – мягко сказал Блавазик. – Ми пайдем другим путем. Фактов нэ надо, ти медитируй, ти напиши «Нания версия», пакажи панараму жизни, читатиль любит. А потом ти что, дурак, да? Пахади, пашуруй там-сям, падумай. В Париже журналист нашел Фантомаса, да? А ти тоже журналист. Ти что, хуже?
Касаткин пытался думать весь день. Но мыслей не было.
Не было и настроения.
Домой идти не хотелось. Катя пропала – дулась, Маняша ходила по квартире, стучала за стеной говнодавами, гремела посудой и переговаривалась попеременно с бабкой, Паней и матерью.
Касаткину осталось сидеть в газете.
Костя готов был делать всё. Искать Фантомаса. Рассуждать, вести доморощенное расследование, сочинять небылицы. Дескать, появился, господа, новый яйцеголовый. Может, инопланетянин, может, оборотень. Не всё мы, конечно, знаем, но люди трезвые. Кому выгодно грабить ювелирный магазин? Старо– или новорусскому? Много за краденое не получишь. Значит – старому. Но совок не умеет трудиться, советская власть труду не учила. Совок скорей продаст свои книги и помрет с голоду. Значит, рассуждал Касаткин, дорогие побрякушки крадут из любви к искусству. Фантомас – это сытый хулиган. Крадет он сам или кого-то нанял.
На ловца и зверь бежит.
В пятницу Касаткин приободрился. 3 июня – Костин день ангела и Катин день рождения. Интересное совпадение. Когда-то Костя и влюбился в Катю именно потому. А потом оказалось, Катя и сама ангел, тонкий и кроткий. Только наружно взбалмошный. Но это можно стерпеть.
В пятницу утром Катин телефон сердито не отвечал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28