На праздник благовещенья у Меншикова собирались гости, но среди них не оказалось будущего зятя: не захворал ли?..
Нет. Он не мог быть потому, что в тот день происходила его помолвка с Софьей Скавронской, и с вечера того дня до позднего мартовского утра у Екатерины оставались сын и отец Сапеги, поделив ее благосклонность между собой. На память об этом младший Сапега получил в подарок от императрицы соболью шубу и 1200 червонцев, а его отец – горностаевую мантию и 1800 червонцев. Свадьбу Петра и Софьи намечали сыграть, как только получше оклемается Екатерина.
Благовещенье… Дева, радуйся. Благодатная Мария, господь с тобой… Казалось, ничто не предвещало беды, но Петр Сапега разорвал свои жениховские отношения с Марией Меншиковой. Услышал об этом светлейший и в первые минуты никак не мог сообразить, что такое произошло, почему дочь стенает, обливаясь слезами отчаяния.
Привыкнув видеть в Петре Сапеге своего будущего супруга, выбранного для нее и одобренного родителями, Мария горячо его полюбила, со всей безрасчетной искренностью доверчивого девичьего сердца, и не могла допустить даже мысли о возможности такого вероломства своего жениха, еще вчера целовавшегося с ней. Ничего не мог понять и светлейший князь, заторопившийся к Екатерине узнать, что случилось.
А ничего особенного, кроме того, что молодой граф Сапега изъявил желание вступить в брак с ее племянницей. Екатерина предельно ясно разъяснила все светлейшему князю.
– Да… но… – не мог он подобрать нужных слов.
– Пусть Мария выходит за кого-то другого.
– Да, но… За кого за другого?..
– А уж этого я не знаю. Решай с ней сам.
И Меншиков, словно боясь опоздать, поспешно решал, что его младшая, Санька, подождет какого-то своего жениха, – еще годы для этого есть, – а уступит намеченного для нее Петра своей старшей сестре.
– Кого уступит, кого? – не понимала Екатерина.
– Его, говорю… Петра.
– Да ведь Петр от нее отказался… Про Сапегу ты говоришь?
– Про великого князя Петра, – собрался с мыслями Меншиков. – Про твоего внука.
– За него хочешь выдать? – скользнула по губам Екатерины усмешка. – Ну, что ж, выдавай. И пускай мой Петяшка вместо Петра Сапеги тебе в утешение будет.
У Меншикова сразу на душе полегчало. Сказал:
– Мудрая ты, Катерина.
– Хоть мудрая, хоть мудреная, как хочешь называй, – смеялась она.
– От моей дочери – себе переняла.
– Не осуждай, Данилыч, меня. Один раз живем. Давай лучше чокнемся, – указала на столик с бутылкой венгерского и бокалами. – Ты ближе стоишь, наливай.
Налил Данилыч. Чокнулись. Выпили.
– Какую-нибудь конфетинку… – протянула руку Екатерина и нетерпеливо затрясла пальцами. – Зажевать чтоб… Давай.
На столике не было ничего такого. Пошарил светлейший рукой по карманам – тоже нет ничего.
– Эх, какой… – с укором заметила ему Екатерина.
– Ты – ладно… Ты про Петяшку скажи. Твое слово верное? – уточнял светлейший.
– Да неужто я потом отнекиваться стану? – и Екатерина готова была рассердиться на его недоверчивость. – Сказано – значит так.
– Ну, все… Ну, добро.
На том и порешили. Нет худа без добра. Граф Сапега… Подумаешь, невидаль! Мало ли этих графов!.. Не графиней, а императрицей Мария станет.
Вот как в жизни случается, что никак не угадать, где найдешь, где потеряешь.
Узнала Мария Меншикова о появлении опасной соперницы, покусившейся на ее счастье, и об измене того, кому отдала свое сердце, – горечь и оскорбление охватывали ее. Ну, пускай бы он стал фаворитом императрицы, пускай. Ведь его, возлюбленного, от нее, Марии, могли бы не отнимать. Соперница и по летам и по своему исключительному, высокому, властному, положению не могла вызывать чувства ревности. Ей все дозволено, она может иметь фаворитов, как и он – разных метресс, ни у кого это не вызывало и не вызывает осуждения, и она, Мария, безропотно смирилась бы с таким обычаем, но зачем было отнимать жениха, зачем?.. Какая печаль, какое отчаяние овладело ею, так недавно полной радостью. Привязанность к Петру Сапеге была так сильна, что ее не могла поколебать возможность стать российской императрицей. Но отец решительно заявил, чтобы она забыла Сапегу. Слезы, просьбы не выдавать ее за Петяшку – ничто не могло поколебать честолюбие отца, и лишь покорность его воле заставляла Марию примириться с жестокой переменой судьбы.
Все устраивалось наилучшим образом, и Екатерина была довольна. Данилыч успокоился и пускай довольствуется новым зятем. До свадьбы тому еще далеко, а за это время всякое может случиться. И как хорошо, что приехала племянница Софья. Она не станет ревновать супруга к тетке, а будет только благодарна за свое замужество. Ну, а у нее, Екатерины, в лице Петра Сапеги появится как бы свой Бирон, подобно тому, как это у курляндской герцогини. А в случае, если Софья проявит недовольство, то и за монастырем дело не станет.
Все это обдумывалось и решалось с ведома Петра Сапеги и его отца, которые охотно шли навстречу желаниям императрицы, что сулило им большие выгоды. Екатерина подарила своему камергеру роскошно меблированный дом, ранее принадлежавший Вилиму Монсу, и в нем Сапеги справили свое новоселье.
По Петербургу пронеслись слухи, что скоро будет свадьба племянницы императрицы и обручение великого князя Петра с Марией Меншиковой.
– Как так?..
Намерение Меншикова обручить свою дочь с сыном царевича Алексея ужаснуло Толстого. Самый сильный и давний союзник покидал его и переходил на вражескую сторону. Что же будет с ним, Толстым? Какого лиха ожидать от великого князя Петра? Пока он – Петяшка – еще не вник в суть дела, связанного с участью его отца, но не сегодня, так завтра будет знать об этом, и что тогда?.. Ведь он же может стать императором!
Его, Толстого, главного следователя по делу царевича Алексея, не удовлетворяли признания обвиняемого. Надо было добиться чего-то более определенного, узнать о каких-то явных действиях, за которые можно было бы ухватиться обвинению, а не довольствоваться сообщениями о каких-то помыслах и намерениях. Мало ли у кого что могло быть на уме. Важны дела, а не замыслы. Есть такое признание, что царевич принял бы помощь австрийского цесаря, но ведь не предложена была ему эта помощь и могла ли быть предложена вообще?.. Но нельзя было и допустить, чтобы следствие проводилось впустую и обвиняемый освободился бы, унося на своей спине кровавые рубцы от жестокостей главного следователя Петра Толстого при попустительстве царя Петра.
И близок день, когда придется за все отвечать, может быть, своей жизнью. Надо было что-то немедленно делать, оберегая себя. Толстой кинулся к герцогу голштинскому, тот – к Екатерине. Ей представляли, что будет опасно отдать все во власть Меншикова. Говорили, что неприлично царствующему дому вступать в родственные отношения со своими подданными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80