Гурина не было. Электростанция не работала, и Баклаков сидел при свечке. Свечное пламя прыгало, и прыгали тени по стенам. Ночью ветер оборвал закрывавшую окно оленью шкуру, и между рамами плотно напрессовался снег. За эти три дня Баклаков пришел к выводу, что намеченный им вариант — единственно возможный и правильный. Все остальное нереально. Следовательно, нужен Копков.
В управлении Копкова не было. Баклаков пошел к нему домой. Копков, единственный из холостяков управления, имел свою комнату. Комната была в крохотном самодельном домике рядом с управлением. Когда строили управление, домик забросало строительным мусором. Потом рядом проложили теплоцентраль, и он вовсе исчез — можно было прямо с «короба» шагнуть на крышу.
Копков одетый лежал на топчане. Из-под полушубка торчали валенки. Лицо Копкова заросло мятым пухом, на груди, как Библия, лежал толстый палеонтологический справочник в дореволюционном кожаном переплете. Копков читал его в перчатках — в комнате был мороз.
— Понимаешь, иду по «коробу». Южак толкает, я упираюсь. Юж-жак сильней ок-казался, — Копков начал заикаться, как всегда, когда волновался.
— Как сильней?
— Н-ногу мне выв-вихнул. Н-ни встать, н-ни…
— Ты ел что-нибудь?
— От-ткуда? Третий день п-палеонтологией п-питаюсь.
— Сейчас! — Баклаков вышел в сени, набрал коротких полешек, затопил печку. Полешки были сухие, и печка сразу разгорелась.
— А я думаю: что-то тебя не видно. Может, заболел или что, думаю, дай зайду, — говорил Баклаков, открывая консервные банки.
— В-врешь, — сказал Копков. — Т-ты не за этим ш-шел.
…В комнате стало тепло. От консервных банок, вытряхнутых на сковородку, пошел сытый запах. Баклаков сел на груду полешек у печки. Комната Копкова была всеобщей завистью. Топчан с медвежьей шкурой, книги на самодельных полках и фотография на стене — человек в кухлянке без шапки, с винтовкой через плечо тянет след по свежевыпавшему глубокому снегу, уходит в мглистое изрезанное, как на картинах Эль Греко, небо. Называлась она «Последний маршрут», на фотографии был сам Копков, а делал ее Мышь Маленький, неизменный лауреат всех фотоконкурсов «Северстроя».
В сенях затопали шаги, и вошли Жора Апрятин, Гурин и почему-то Люда Голливуд.
Они поздоровались и продолжали стоять. Баклаков видел, что Копков мается от своей беспомощности, а может, и от того, что в его холостяцкой одинокой комнате слишком много людей.
Гурин вынул из кармана пуховки банку ананасного компота. Из другого — вместо неизменной пузатой бутылки французского коньяка — вытащил бутылку спирта.
— Если р-ребята соб-брались в-выпить, выпейте в д-другом м-месте, — сказал Копков.
— Отто Янович умер, — бухнул Жора Апрятин.
Люда Голливуд протянула Копкову радиограмму.
Они долго и молча сидели за столом. Спирт так и стоял нераспечатанным. Трещали поленья в печке, над крышей вздыхал теряющий силы южак. Скрипел на уровне окна снег под ногами прохожих. Каждый думал о том, что тогда-то и тогда-то по такому-то случаю сказал ему Отто Янович. Каждый осознавал, что Калдинь жил напряженной внутренней жизнью, по сравнению с которой ежегодные страсти отчетов, проектов и экспедиций казались не столь уж важными. Но в чем был смысл его напряжения? Калдинь умел вести себя незаметно. Его немногословные замечания на защите отчетов всегда были дельны и доброжелательны. Калдинь двадцать лет жизни отдал Поселку, и потому память о нем давно уже была занесена в святцы. И если Семен Копков считался знатоком и начетчиком старообрядческого геологического устава, то Калдинь давал взгляд на мир с неких горных высот, то ли житейского опыта, то ли нравственных категорий. Может быть, потому и попал в святцы при жизни.
— Остались мы без корней. Летим, — нарушил молчание Жора Апрятин. Гурин вышел и быстро вернулся. Но принес тюбик какой-то мази.
— Как бывший фельдшер школы горноспасателей, — сказал он и стал растирать Копкову распухшую лодыжку. Люда Голливуд увидела драные и грязные копковские носки, ахнула и тут же принесла новые, домашней вязки.
Жора открыл спирт, выпил стопку и басом сказал:
— Главным геологом надо быть Семену Копкову. Никому другому я подчиняться не буду.
Ушел.
Гурин завернул тюбик с остро пахнущей мазью и тоже вышел.
Люда Голливуд осталась мыть посуду.
Баклаков вернулся с охапкой дров, чтобы у Копкова был запас в комнате. Семен брился, отвернувшись к стене. Люда Голливуд сгребала в одну тарелку остатки консервов. Вместо фартука она повязала клетчатую рубашку, и рукава рубашки, как руки, вперехлест охватывали тонкую талию.
С внезапной и острой жалостью Баклаков смотрел на Люду Голливуд. На стильную юбку вокруг стройных ног, на очень белую, почти прозрачную кожу, на морщинки вокруг глаз, на склоненную над грязными тарелками голову и медную тяжелую прядь, выбившуюся из безукоризненной прически. Он понял, что положение поселковой красавицы номер один вовсе не составило ее счастья. И сама Люда отлично все это знает и понимает.
Чтобы скрыть смущение, Баклаков с грохотом ссыпал у печки дрова и сказал:
— Присоединяюсь к мнению Жоры. Главным геологом быть тебе.
— Не переживай, Серега, — не поворачиваясь от стенки, пробормотал Копков. — Ту работу, о которой ты собирался меня просить, я тебе сделаю.
Было в этом нечто от безобидной иронии Отто Яновича: «ту работу, о которой ты собирался просить».
— Почему ты решил, что я буду просить?
— Из карты видно, как трижды три.
— А твоя киноварь?
— Ты в шахматы играешь, Серега?
— Чуть-чуть.
— Ну «вилку» знаешь? Так вот я попал в вилку. Для твоего маршрута я стар. Это одна сторона. Вторая: под старость начинаешь о совести мыслить, о смерти. Ты ведь, Серега, смертен. Значит, тебе надо спешить. Славу познать, удачу. Тебе нужен успешный маршрут. В этом году. А сопка моя, как стояла, так и будет стоять. Никуда не убежит моя киноварь.
…Через три дня Бакланов принес Чинкову готовый проект. Чинков, не глядя на текст, взял папку, без интереса отодвинул на край стола.
— Должен предупредить, — сказал Бакланов. — Кольцо по пределам управления силой одной партии невозможно. Я наметил реальный маршрут и привлек в помощь Копкова и Жору Апрятина. Так сказать, коллективный проект.
— Я дал вам задание, Бакланов, — сонно произнес Будда. — Как вы будете его выполнять, меня не касается. Можете выписывать инженеров хоть из Австралии. В пределах отпущенных средств.
— Я понял.
— Совет. Если вам ясен маршрут, берите самолет и разбросайте продовольственные склады. Позднее это будет трудно.
— Я занят отчетом.
— И это ваше личное дело. Меньше спите или интенсивней работайте. Я просто даю совет брать самолет, пока он свободен. Берите пример с Апрятина. У него большая шурфовка, и он спешит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
В управлении Копкова не было. Баклаков пошел к нему домой. Копков, единственный из холостяков управления, имел свою комнату. Комната была в крохотном самодельном домике рядом с управлением. Когда строили управление, домик забросало строительным мусором. Потом рядом проложили теплоцентраль, и он вовсе исчез — можно было прямо с «короба» шагнуть на крышу.
Копков одетый лежал на топчане. Из-под полушубка торчали валенки. Лицо Копкова заросло мятым пухом, на груди, как Библия, лежал толстый палеонтологический справочник в дореволюционном кожаном переплете. Копков читал его в перчатках — в комнате был мороз.
— Понимаешь, иду по «коробу». Южак толкает, я упираюсь. Юж-жак сильней ок-казался, — Копков начал заикаться, как всегда, когда волновался.
— Как сильней?
— Н-ногу мне выв-вихнул. Н-ни встать, н-ни…
— Ты ел что-нибудь?
— От-ткуда? Третий день п-палеонтологией п-питаюсь.
— Сейчас! — Баклаков вышел в сени, набрал коротких полешек, затопил печку. Полешки были сухие, и печка сразу разгорелась.
— А я думаю: что-то тебя не видно. Может, заболел или что, думаю, дай зайду, — говорил Баклаков, открывая консервные банки.
— В-врешь, — сказал Копков. — Т-ты не за этим ш-шел.
…В комнате стало тепло. От консервных банок, вытряхнутых на сковородку, пошел сытый запах. Баклаков сел на груду полешек у печки. Комната Копкова была всеобщей завистью. Топчан с медвежьей шкурой, книги на самодельных полках и фотография на стене — человек в кухлянке без шапки, с винтовкой через плечо тянет след по свежевыпавшему глубокому снегу, уходит в мглистое изрезанное, как на картинах Эль Греко, небо. Называлась она «Последний маршрут», на фотографии был сам Копков, а делал ее Мышь Маленький, неизменный лауреат всех фотоконкурсов «Северстроя».
В сенях затопали шаги, и вошли Жора Апрятин, Гурин и почему-то Люда Голливуд.
Они поздоровались и продолжали стоять. Баклаков видел, что Копков мается от своей беспомощности, а может, и от того, что в его холостяцкой одинокой комнате слишком много людей.
Гурин вынул из кармана пуховки банку ананасного компота. Из другого — вместо неизменной пузатой бутылки французского коньяка — вытащил бутылку спирта.
— Если р-ребята соб-брались в-выпить, выпейте в д-другом м-месте, — сказал Копков.
— Отто Янович умер, — бухнул Жора Апрятин.
Люда Голливуд протянула Копкову радиограмму.
Они долго и молча сидели за столом. Спирт так и стоял нераспечатанным. Трещали поленья в печке, над крышей вздыхал теряющий силы южак. Скрипел на уровне окна снег под ногами прохожих. Каждый думал о том, что тогда-то и тогда-то по такому-то случаю сказал ему Отто Янович. Каждый осознавал, что Калдинь жил напряженной внутренней жизнью, по сравнению с которой ежегодные страсти отчетов, проектов и экспедиций казались не столь уж важными. Но в чем был смысл его напряжения? Калдинь умел вести себя незаметно. Его немногословные замечания на защите отчетов всегда были дельны и доброжелательны. Калдинь двадцать лет жизни отдал Поселку, и потому память о нем давно уже была занесена в святцы. И если Семен Копков считался знатоком и начетчиком старообрядческого геологического устава, то Калдинь давал взгляд на мир с неких горных высот, то ли житейского опыта, то ли нравственных категорий. Может быть, потому и попал в святцы при жизни.
— Остались мы без корней. Летим, — нарушил молчание Жора Апрятин. Гурин вышел и быстро вернулся. Но принес тюбик какой-то мази.
— Как бывший фельдшер школы горноспасателей, — сказал он и стал растирать Копкову распухшую лодыжку. Люда Голливуд увидела драные и грязные копковские носки, ахнула и тут же принесла новые, домашней вязки.
Жора открыл спирт, выпил стопку и басом сказал:
— Главным геологом надо быть Семену Копкову. Никому другому я подчиняться не буду.
Ушел.
Гурин завернул тюбик с остро пахнущей мазью и тоже вышел.
Люда Голливуд осталась мыть посуду.
Баклаков вернулся с охапкой дров, чтобы у Копкова был запас в комнате. Семен брился, отвернувшись к стене. Люда Голливуд сгребала в одну тарелку остатки консервов. Вместо фартука она повязала клетчатую рубашку, и рукава рубашки, как руки, вперехлест охватывали тонкую талию.
С внезапной и острой жалостью Баклаков смотрел на Люду Голливуд. На стильную юбку вокруг стройных ног, на очень белую, почти прозрачную кожу, на морщинки вокруг глаз, на склоненную над грязными тарелками голову и медную тяжелую прядь, выбившуюся из безукоризненной прически. Он понял, что положение поселковой красавицы номер один вовсе не составило ее счастья. И сама Люда отлично все это знает и понимает.
Чтобы скрыть смущение, Баклаков с грохотом ссыпал у печки дрова и сказал:
— Присоединяюсь к мнению Жоры. Главным геологом быть тебе.
— Не переживай, Серега, — не поворачиваясь от стенки, пробормотал Копков. — Ту работу, о которой ты собирался меня просить, я тебе сделаю.
Было в этом нечто от безобидной иронии Отто Яновича: «ту работу, о которой ты собирался просить».
— Почему ты решил, что я буду просить?
— Из карты видно, как трижды три.
— А твоя киноварь?
— Ты в шахматы играешь, Серега?
— Чуть-чуть.
— Ну «вилку» знаешь? Так вот я попал в вилку. Для твоего маршрута я стар. Это одна сторона. Вторая: под старость начинаешь о совести мыслить, о смерти. Ты ведь, Серега, смертен. Значит, тебе надо спешить. Славу познать, удачу. Тебе нужен успешный маршрут. В этом году. А сопка моя, как стояла, так и будет стоять. Никуда не убежит моя киноварь.
…Через три дня Бакланов принес Чинкову готовый проект. Чинков, не глядя на текст, взял папку, без интереса отодвинул на край стола.
— Должен предупредить, — сказал Бакланов. — Кольцо по пределам управления силой одной партии невозможно. Я наметил реальный маршрут и привлек в помощь Копкова и Жору Апрятина. Так сказать, коллективный проект.
— Я дал вам задание, Бакланов, — сонно произнес Будда. — Как вы будете его выполнять, меня не касается. Можете выписывать инженеров хоть из Австралии. В пределах отпущенных средств.
— Я понял.
— Совет. Если вам ясен маршрут, берите самолет и разбросайте продовольственные склады. Позднее это будет трудно.
— Я занят отчетом.
— И это ваше личное дело. Меньше спите или интенсивней работайте. Я просто даю совет брать самолет, пока он свободен. Берите пример с Апрятина. У него большая шурфовка, и он спешит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74