Бурский полковник неожиданно тонким, бабьим голосом отчаянно завизжал. Таня выскочила из своего купе и, увидев лицо Степана, сразу поняла, что с ним происходит. Она не знала причины, вызвавшей приступ ярости, но в том, что на Степана «накатило», не было никаких сомнений. Бросившись к мужу и обвив руками его шею, она стала молить:
– Степа! Степа! Успокойся!..
Потапов схватил Степана за руки. Выскочили из своего купе генерал Гордон, Бингхэм и Лесли. Все бросились освобождать полковника из железных объятий разъяренного Петрова. Сознание стало медленно возвращаться к нему, но он все еще не выпускал из рук свою жертву. Со страшной силой Степан поднял мистера Менца в воздух и бросил на пол вагона. По лбу полковника потекла струйка крови…
…Час спустя Петров сидел на своем месте, хмурый и молчаливый. Когда волна ярости схлынула и к Степану вернулось его обычное спокойствие, он не мог не осудить своей вспышки.
Да, конечно, этот бурский крепостник в полковничьем мундире совершил гнусное, подлое убийство. Было от чего прийти в негодование любому честному человеку! Но вправе ли он, Степан, позволять себе такую несдержанность? Нет, нет!.. Ведь он путешествовал по Африке не просто как Петров. Он представлял собою Советское государство! И Степан с горечью вспомнил слова контр-адмирала Карпова, его напутствия и советы, его доверие к нему, молодому советскому дипломату. Ведь из-за этого инцидента могут возникнуть серьезные осложнения. Что тогда? Получится, что Петров не только не облегчил в тяжелое время положение своей страны, а, наоборот, усугубил его.
Степан был подавлен всем происшедшим. В бессильном гневе на себя, на свой характер он невольно сжал кулаки. Досада его усиливалась еще тем, что Таня и Александр Ильич молчали. В их молчании Степан чувствовал осуждение, укор.
Наконец Александр Ильич мрачно сказал: – Ну, брат, и натворил же ты дел… Петров почувствовал себя еще более виноватым. Он отвернулся и стал угрюмо смотреть в окно.
Когда полковник Менц поднялся на ноги с большой шишкой на лбу, он с возмущением заявил, что ни минуты больше не останется в одном вагоне с «этими людьми», и сразу же перебрался в соседний вагон. За ним последовали генерал Гордон и Лесли. Но Бингхэм остался на старом месте и, закурив сигару, погрузился в глубокие размышления. Потом он встал и направился к своим друзьям. С бесстрастным, холодным лицом он уселся на месте против взъерошенного полковника и сказал ему:
– Безобразный инцидент! Я возмущен до глубины души и выражаю вам сочувствие, сэр…
– Я не сомневался в вашем отношении! – воскликнул бурский помещик, обрадовавшись такому пониманию его чувств.
А Бингхэм продолжал:
– Можно только сожалеть о том, что в войне против Германии нам приходится иметь союзников со столь дикими взглядами на право белого человека и со столь дурными манерами.
– Да-да! – еще более ободренный, закричал полковник. – Я должен был сойти в Иоганнесбурге, но теперь решил ехать прямо в Кейптаун! Я буду жаловаться правительству! Я буду требовать, чтобы этого большевистского бандита немедленно арестовали и бросили в одну тюрьму с неграми! Пусть целуется там с этими черными обезьянами!
Бингхэм не спеша вытащил из кармана сигару и протянул ее полковнику. Потом, выпустив несколько клубов дыма, проследил за ними взглядом и, наконец, задумчиво сказал:
– Н-да… Возмутительный инцидент! Возмутительный! Но… стоит ли подымать по этому поводу шум, сэр?
– Как?! – почти задохнувшись от ярости, взревел полковник. – Спустить этому негодяю оскорбление?! Да ни за что на свете!
– Я вполне понимаю ваши чувства, – невозмутимо продолжал Бингхэм, – я вполне им сочувствую… Но… надо считаться с реальной обстановкой.
– К черту вашу обстановку! – закричал Менц. – Большевиков – за решетку! Иной обстановки быть не может!
Генерал, который до сих пор не проронил ни слова, решил вмешаться.
– Нельзя же допускать, – авторитетно заявил он, – чтобы лучших людей страны безнаказанно оскорбляли какие-то проходимцы!
– В принципе вполне с вами согласен, джентльмены, – возразил Бингхэм, – но попрошу вас принять во внимание следующие обстоятельства. Во-первых, мистер Петров – лицо дипломатическое и поэтому аресту не подлежит. Мы вправе лишь просить советское правительство отозвать его на родину. Но ведь мистер Петров, насколько мне известно, не собирается оставаться в Южной Африке. Он направляется в Швецию. Во-вторых…
Однако, прежде чем Бингхэм успел сказать, что именно «во-вторых», бурский полковник вскочил и, ударив кулаком по ручке сиденья, крикнул:
– Какое мне дело до того, что этот красный – лицо дипломатическое! Правительство Южно-Африканского Союза, слава богу, не поддерживает дипломатических отношений с большевиками! Мы не связаны никакими обязательствами в отношении большевистских дипломатов!
– Да, но вы забываете, – спокойно возразил Бингхэм, – что инцидент произошел не в Южно-Африканском Союзе, а на территории, которая является колонией британской короны. А британская корона поддерживает дипломатические отношения с Советами… Все дело, таким образом, находится в сфере юрисдикции правительства его величества, которое связано вполне определенными обязательствами в отношении советских дипломатов.
Разъяснения Бингхэма произвели явное впечатление на генерала. Но взбешенный бурский полковник не желал сдаваться.
– К черту все эти юридические крючки! – раздраженно воскликнул он. – Мы здесь, в Южной Африке, и не такие крючки срывали…
– Теперь позвольте сказать мое «во-вторых», – вежливо продолжал Бингхэм. – Оно касается политической стороны. Ведь если вы вздумаете жаловаться правительству, вся эта история попадет в мировую печать. Вмешается советское правительство, начнутся ноты, протесты, агитация… Все узнают, что мистер Петров хотел вас выбросить из поезда. За что? За то, что вы выбросили чернокожего! Какое впечатление это произведет на миллионы черных? Вполне определенное: большевики приобретут в их глазах огромный авторитет! Можно себе представить, какие легенды пойдут по Черной Африке! Выгодно ли это нам? Нет, совсем невыгодно. Чернокожие и так кипят… Хотите подбавить масла? Дать пищу злонамеренным агитаторам?
Бингхэм замолчал, как бы желая измерить силу своих аргументов. Генерал, видимо, начал соображать, что расправиться с Петровым не так-то просто. На лице его отразилась растерянность. Но полковник Менц все еще не хотел признать себя побежденным. Тогда Бингхэм сказал, адресуясь только к нему:
– И, наконец, в-третьих… Ведь если подробности инцидента станут широко известны, как будете выглядеть лично вы, сэр? Большевик чуть не выбросил вас из поезда… Большевик швырнул вас на пол… А вы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108